Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
души,  и  молчала,  когда чувствовала -  надо молчать,  и  уходила,  когда
знала -  лучше уйти.  Все ему было теперь о ней известно. Не известно было
лишь одно:  она "засыпала",  когда догадывалась -  надо уснуть, но едва он
вставал,  тихонько  поднималась  с  постели  и  простаивала ночь  у  окна,
прислушиваясь к его почти бесшумным шагам в гостиной или улавливая изредка
его силуэт в  темной аллее на фоне брызнувшего вдруг сполоха,  и роняла на
подоконник, на руки, на грудь тихие, жгучие слезы.
     Да,  многое он узнал об Анне Васильевне,  об Аннушке.  А  Земля,  его
родная планета (о,  теперь он понимал,  что значит -  его родная планета!)
так и  останется навсегда заслоненной от него алмазами Плеяд,  рубиновыми,
зелеными и голубыми лучами других звездных куч, которые всегда влекли его,
казались чище,  прекраснее,  нужнее всего остального.  Казались.  Как  это
верно! К а з а л и с ь...
     Теперь он должен был искупить свою вину перед людьми, перед Землей. И
он ее искупит.
     Конечно,  умирать было страшно и умирать не хотелось.  Тем более, что
никто на  Земле никогда не узнает,  что грозило планете и  кто ее спас.  А
иначе нельзя. Но ведь, быть может, в том и состоит искупление - не столько
в  самой смерти,  сколько в  безвестности подвига.  В  покое для Земли,  в
покое, которого никто и ничто не нарушит?
     Так  рассуждал  сам  с  собою  Борис  Андреевич и  постепенно обретал
равновесие и спокойствие,  необходимые для совершения Миссии. И, возможно,
обрел бы,  наконец,  их вполне, если бы не наплывали на него порой прежние
сомнения. Тогда опять виделась ему ловушка, в которую он уже сунул руку, а
еще чуть-чуть -  сунет и голову. Даже в обоих вариантах их с Ильей Ильичем
плана находил он  какие-то пугающие неясности и  неувязки и  думал:  а  не
потому ли  они  допущены,  что слишком энергичный господин Обломов считает
его,  Кудряшова,  то  ли  глупым дитятею,  то  ли законченным простофилею,
готовым очертя  голову броситься на  любую  приманку,  в  любую  авантюру,
которую Илья Ильич гордо поименовал бы "предприятием".
     Даже то  обстоятельство,  что господин Обломов ни одного лишнего раза
не  заговорил ни о  грозящей им обоим смерти,  ни о  предстоящих -  даже в
лучшем варианте! - неминуемых опасностях, настораживало Бориса Андреевича.
Однако же,  насторожившись,  он  тотчас принимался корить себя,  упрекая в
несправедливости и  безжалостности:  ведь и  Илье Ильичу грозили и  те  же
опасности,  и  та  же  смерть,  но  если Борис Андреевич шел  на  это ради
спасения своей родной планеты,  то  Илья  Ильич,  при  всей гуманности его
побуждений (если таковые действительно имелись),  решался на предательство
своего  мира.  Более  того:  окажись на  корабле капитан или  кто-либо  из
экипажа, ему пришлось бы погубить их, своих сотоварищей. И ради чего? Ради
гуманизма? Ради спасения чужой планеты?
     Но  тут Борис Андреевич спотыкался в  своих размышлениях,  подставляя
себя на место Ильи Ильича. Случись с ним такая оказия, разве пожалел бы он
себя и еще двух-трех злодеев во благо спасения пусть и чужой,  но разумной
жизни? Нет, не пожалел бы. Пусть и мучительно было бы, однако решился б на
все.  Что ж?  Значит,  Илья Ильич не кривит душою?  Выходит,  что так. А о
смерти он,  быть может, не заговаривает лишь потому, чтоб не бередить душу
Бориса Андреевича.  И  себя.  Ему ведь тоже должно быть жутко в преддверии
небытия.  Но коли все так и есть,  то,  видно,  очень силен и крепок духом
господин Обломов.  Без колебаний готов пойти на  верную гибель,  да  еще в
такой  момент,  когда  для  любого  мужчины  жизнь  становится  сокровищем
бесценным:  прозревший  на  пороге  небытия  Борис  Андреевич  видел,  как
зарождается любовь между  господином Обломовым и  Машенькой.  Ах,  сильный
все-таки  человек Илья  Ильич!  И  силой  своей  (возможно,  сам  того  не
сознавая) крепко поддерживает Бориса Андреевича,  исцеляет,  пусть хотя бы
на время, от сомнений и помогает проникаться сознанием величия предстоящей
Миссии.
     Твердо о  дне предприятия они не договаривались,  и  Борис Андреевич,
когда его не терзали сомнения и он не видел во всем подвоха,  умел оценить
чуткость и  деликатность господина Обломова:  зачем  заранее  подсчитывать
часы и минуты,  остающиеся до,  возможно,  вечной разлуки, зачем позволять
сердцу заранее и бесполезно истекать кровью,  а глазам -  с тоскою следить
за любимыми существами и -  не приведи господи! - натолкнуть их на мысль о
грядущей беде?  Нет,  лучше уж так,  как предложил Илья Ильич:  однажды он
подаст знак, и они тотчас соберутся и уедут.
     И  вот роковое утро настало:  Илья Ильич вышел к завтраку,  повязавши
под  апаш  зеленый шелковый платочек наподобие галстуха.  Борис  Андреевич
нашел в  себе силы с  достаточным спокойствием и не торопясь скушать яичко
всмятку и,  принявшись за  кофе  со  сливками и  гренками,  промолвить без
малейшей дрожи в голосе:
     - А  не  пора  ли  нам,  Илья Ильич,  совершить,  наконец,  поездку в
обсерваторию?  А  то  вот  все  бегали  по  лугу  за  бабочками  и  летнее
солнцестояние пропустили.  Теперь,  грозы,  видно, миновали. Ночи, похоже,
ясные будут, а мы все прыг да скок, и опять время упустим!
     Марья  Андреевна возмутилась:  а  как  же  дамы?  им  что -  разве не
интересно?  Анна  Васильевна  промолчала.  Костенька  и  Наташенька дуэтом
пропищали:  "И мы хотим!". M-lle Nadine шикнула: "Plus bas, les enfants!",
и  Борис Андреевич,  уже окончательно взявши себя в  руки,  велел заложить
пролетку сразу после завтрака.
     Борис   Андреевич,    готовый,   казалось,   решительно   ко   всяким
невероятностям сказочно развитой техники,  все-таки  воспринял прибытие на
корабль как чудо,  хотя не признался в этом ни Илье Ильичу, ни даже самому
себе.  Да  и  мог ли он среагировать на происшедшее по-иному?  Когда они в
катере, похожем на громадную ампулу, могущую при необходимости становиться
абсолютно невидимой,  вознеслись высоко-высоко в небеса,  покружили там, а
Илья Ильич поколдовал над какими-то  странными приборами,  перед ними,  на
пустом,  казалось,  месте возник вдруг серый продолговатый проем,  и  они,
скользнув в него,  очутились внутри округлого, слабо освещенного зала, где
в прозрачных отсеках стояли два катера - точные копии того, на котором они
прилетели.  Борис Андреевич увидел, как под их суденышком сдвигаются узкие
створы,  образуя пол  отсека.  По  краям его  замерцали тревожные багровые
огни,  и  Илья  Ильич,  ласково  и  успокоительно коснувшись  руки  Бориса
Андреевича,  сказал,  что с выходом надо погодить, пока огни не погаснут -
сейчас сюда подается воздух.  Потом Илья Ильич откинулся устало на  спинку
пилотского кресла и проговорил с каким-то удивительным вздохом:
     - Ну вот. Опоздали. Не мы первые.
     Борис Андреевич не понял,  чего больше было в  его вздохе и  словах -
облегчения или горечи, но тем не менее былые сомнения опять шевельнулись в
нем.
     Багровые огни  уже  погасли,  рядом  с  катером  заструилась,  блекло
переливаясь, рифленая лента из какого-то непонятного материала. Илья Ильич
тоном приказа сказал:
     - Выходить, быстро!
     Борис  Андреевич  выскочил  вслед  за  ним  на  медленно  скользившую
дорожку.  На душе у  него стало совсем смутно от резкости Ильи Ильича,  но
тот,  пока лента везла их к  выходу из эллинга,  говорил уже обычным своим
тоном, правда, не без некоторого напряжения:
     - Капитан уже здесь.  Земное имя его - Пол Китс. Он работал в Англии.
Вон тот катер - его. Второй связист Натти Бумпо тоже прибыл. Он исследовал
Соединенные Штаты Америки.  Так что,  как видите, действовать нам придется
по второму варианту.
     Дорожка привела их в  небольшую камеру,  и  здесь им пришлось недолго
обождать:  из  крошечных отверстий в  стенах их  обдувало плотными струями
воздуха,   содержавшими,   как  пояснил  Илья  Ильич,  некоторые  добавки,
освобождавшие путешественников от микроорганизмов чужой планеты.
     Наконец внутренняя дверь раздвинулась, и они вышли в коридор.
     - Ну,  друг мой, - сказал господин Обломов, - теперь приготовьтесь; я
постепенно приобретаю свой натуральный вид.  Вглядитесь: очевидно лицо мое
уже утратило румянец. -  Он  выдержал небольшую паузу и  усмехнулся: -  Ну
как? Замечаете?
     Борис  Андреевич  кивнул -   щеки   Ильи   Ильича  и   вправду  стали
зеленовато-серыми.
     - Еще раз напоминаю вам, -  продолжал тот, -  когда станете принимать
через  транскоммуникатор бетианскую речь,  постарайтесь не  подавать виду.
Никаких реакций! Иначе погубите все!
     Илья  Ильич  говорил  уже   шепотом,   так   как   они   подходили  к
кают-компании.
     При их приближении дверь в  стене раздвинулась,  и они,  переступивши
порог,  застыли: вместо двух мужчин там было трое, все рослые, крепкие, но
у  двоих  кожа  отливала изумрудной зеленью.  На  лицах сидевших в  салоне
дружно   отразилась   целая   гамма   чувств:   недоумение,   раздражение,
недовольство.
     Первым нашелся Илья Ильич:
     - Разрешите  доложить,   капитан! -   отчеканил  он  по-французски. -
Штурман  Илья   Ильич   Обломов  прибыл.   Задание  выполнено.   Позвольте
представить вам  нашего гостя,  астронома Бориса Кудряшова,  его убеждения
таковы,  что  я  решился пригласить его к  нам.  Месье Кудряшов выдающийся
ученый, и ему интересно и полезно будет ознакомиться с нашим миром.
     Капитан,  седовласый красавец, кивнул. Лицо его уже было спокойным, -
но и только: удовольствия оно не выражало.
     - Знакомьтесь, - сказал капитан. - Натти Бумпо, наш второй связист, и
его   американский   друг   Эдди   Скотт.   Эдди   занимается   проблемами
беспроволочной связи и  желает пополнить на  Бете  свои  знания.  Пока  не
прибыли остальные, прошу вас, угощайтесь! - Пол Китс указал на столик, где
были   расставлены  высокие  бокалы   с   разноцветными  напитками. -   Не
беспокойтесь:  алкоголя -  ни капли.  Просто - укрепляющие, взбадрива... -
Тут  капитан  прервался и  глянул  на  небольшой,  усыпанный разноцветными
кружочками и кнопками пультик в стене кают-компании.
     Остальные невольно посмотрели туда же. В верхнем ряду пультика горели
три кружочка, теперь ритмично мерцал четвертый.
     - Итак,   прибывает  Тацуо-сан,   по  судовой  роли -  второй  пилот.
Интересно,  тоже в  компании с  другом или в  гордом одиночестве? -  то ли
насмешливо,  то  ли заинтригованно промолвил капитан;  во всяком случае на
лице его мелькнуло некое подобие улыбки.
     Остальным, видимо, вообще было не до веселья: Эдди сжал свой стакан в
мощной ладони так,  что,  казалось,  вот-вот раздавит,  Натти Бумпо и Илья
Ильич все больше наливались зеленью, а у Бориса Андреевича даже похолодело
внутри от надвигавшейся и теперь неминуемой уже беды.
     Спустя несколько - секунд? минут? - дверь кают-компании раздвинулась,
послышалось  приглушенное  японское  лопотание -   в  коридоре,  очевидно,
спорили. Наконец в салон один за другим вошли двое японцев примерно одного
возраста,  оба в кимоно,  гэта и таби - все, как положено, только один был
повыше,  цвет лица имел серовато-зеленый и  черты его  постепенно будто бы
расплывались,  менялись едва уловимо, - несомненно, то и был второй пилот.
Оба поклонились на японский манер.
     - Сёта-сан,   всемирно  известный  физик  и  математик, -  представил
Тацуо-сан своего гостя.
     Сёта-сан опять поклонился и ответил:
     - Вы слишком добры ко мне, сэнсэй!
     - Рад приветствовать вас,  Сёта-сан, на нашем корабле! - едва заметно
ухмыляясь  сказал  Пол  Китс. -   Должно  быть,   Тацуо-сан  уговорил  вас
понаблюдать,  как изменяются законы физики при больших скоростях?  Милости
просим! Прошу вас к столу. Пока прибудут остальные члены экипажа, надеюсь,
тоже с гостями, подкрепимся напитками, а там и обед подадут.
     Следующим прилетел Жюльен  Сорель,  первый пилот,  элегантный молодой
человек. Его появление в салоне предварило прелестное белокурое создание в
безукоризненном дорожном платье жемчужно-серого цвета.
     Уж  этого-то  никто не  ожидал!  Скорее они готовы были увидеть здесь
негра верхом на белом медведе, индейца с копьем или ожившую мумию фараона,
но только не женщину. И тем не менее ее приход несколько снял напряжение.
     Мужчины вскочили, отрекомендовались.
     - Мадемуазель   Жермен   Пуатье,   ученица   Камилла   Фламмариона, -
представил свою  спутницу  Жюльен  Сорель. -  Мадемуазель изъявила желание
познакомиться с астрономией поближе.  Так сказать,  пощупать звезды своими
ручками.
     Кое-кто из мужчин вежливо хохотнул, а Борис Андреевич так и расплылся
в  улыбке,  хотя и  запутался вовсе,  не зная,  радоваться ему встрече или
наоборот. Жермен тоже его узнала, и в ясных ее глазах отразилось почти все
то,  что испытывал он. И все же с завидным хладнокровием она протянула ему
руку:
     - Месье Кудряшов!  Какая приятная неожиданность! Сколько же мы с вами
не  виделись?  Почти  полгода...  Профессор  до  сих  пор  вспоминает  ваш
доклад...
     Мадемуазель  Жермен  хотела  сказать  еще  что-то,   но   ее  прервал
негромкий,  но строгий окрик по-бетиански,  и опять в ее глазах и в глазах
Бориса  Андреевича  отразилось  одно  и  то  же  чувство.  То  был  испуг.
Транскоммуникатор четко донес до  Бориса Андреевича смысл окрика:  "Сидеть
на  месте!"  Стараясь не  выдать себя,  он  окинул взглядом кают-компанию.
Очевидно, приказ командира относился к Илье Ильичу - тот с виноватым видом
усаживался в  кресло,  а  Пол  Китс продолжал уже  по-французски и  совсем
другим тоном:
     - Прошу  простить  меня  за  резкость.  Но,  дорогие  гости,  строгая
дисциплина -  первая заповедь на корабле,  а приказ командира -  что слово
божие.  Поэтому  все  же  дождемся  Вильгельма  Мейстера,  второго  нашего
связиста, а уж потом покажем всем корабль.
     Однако  слова   Пола   Китса   не   сняли   напряжения,   охватившего
кают-компанию. Жермен Пуатье опустилась на диван между Борисом Андреевичем
и Жюльеном Сорелем,  никто больше не вставал, не шевелился. Разговор велся
по-французки и  очень  вяло -  просто  перебрасывались редкими репликами о
вкусовых качествах разноцветных, не знакомых землянам напитков.
     Борис Андреевич был  крайне удручен.  Очевидно,  его прежние опасения
имели под собой почву, а он, отринув врожденную свою рассудительность, как
последний глупец попал в западню. То, что угодил в ловушку не он один, а и
другие земляне,  угнетало еще  сильнее.  Ему  почему-то  казалось,  что он
ответствен за  всех  и  оттого  тяжесть  на  сердце  возрастала стократно.
Предпринять что-либо немедленно и в одиночку было невозможно,  так же, как
и сговориться со своими.  И что же теперь?  Теперь "зеленые" повезут их на
свою планету,  посадят в  зоопарк или начнут изучать в  лабораториях,  как
морских свинок,  а тем временем армады военных кораблей ринутся к Земле...
Боже правый! Попасться так нелепо!
     "Спокойно! -   прозвучало  у  него  в  мозгу. -   Произошло  какое-то
недоразумение. Все уладится. Только спокойно!"
     Борис Андреевич глянул на  Илью Ильича (или как  его там?!),  но  тот
смотрел в сторону.
     Тем  временем зажегся ровным  алым  светом  последний в  верхнем ряду
кружочек:  прибыли второй связист Вильгельм Мейстер и математик, создатель
еще одной неевклидовой геометрии Курт Келлер. Представление происходило до
нелепости торжественно, так как в салоне было совсем тихо, только Сёта-сан
едва слышно и  очень быстро и  взволнованно шептал что-то  на  ухо  Тацуо.
Тацуо-сан  теперь совсем уже  не  походил на  японца -  лицо его приобрело
черты обычного среднеевропейского типа и, как и у других его однопланетян,
отливало изумрудной зеленью. По всему было видно, что Сёта-сан говорил ему
что-то чрезвычайно неприятное, с чем Тацуо никак не мог согласиться.
     Когда Вильгельм Мейстер и  Курт  Келлер сели,  Пол  Китс  обратился к
собравшимся:
     - Дорогие гости,  прошу вас оставаться на местах. Механические слуги,
или как мы их называем,  автомы, сейчас накроют стол для обеда, а затем мы
покажем вам корабль. Экипажу перейти в рубку управления!
     Капитан первым покинул кают-компанию,  за  ним,  не  очень-то охотно,
потянулись остальные "зеленые".
     "Спокойно, спокойно!" - принял по транскоммуникатору Борис Андреевич.
     Переборка  рядом  с  пультиком  раздвинулась,  оттуда  выкатились два
странного вида зеленых создания;  спереди на их круглых головах имелось по
две щели -  верхняя была длиннее и голубовато светилась. Создания (видимо,
это и  были автомы) бесшумно,  не  обращая внимания на  гостей,  принялись
хозяйничать в кают-компании.
     Земляне,  стараясь сохранять спокойствие,  сидели  на  своих  местах.
Только Сёта-сан отошел в дальний угол и отвернулся к стене.
     На  расстоянии транскоммуникатор воспринимал и  передавал речь не так
четко -  возможно,  мешали  слишком плотные и,  скорее всего,  герметичные
переборки,  но как бы то ни было, а до Бориса Андреевича доносилось далеко
не все,  причем почти ничто не воспринималось в словесном выражении,  чаще
слова были размыты эмоциями.  Он напрягался,  стараясь понять,  о чем идет
речь в  рубке.  На лицах других землян тоже проступало напряжение,  Жермен
коснулась его  руки,  и  ему  показалось,  что  глядит  она  затравленно и
обреченно.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг