И в конце вопросительная нота.
- Да, да! - восклицает она в ответ, - очень понравился!
Но ей недостаточно этого. Она быстро подходит к инструменту, пробегает
здоровой рукой по клавишам. Это музыкальное "да" отличается от словесного,
оно гораздо эмоциональнее.
Рашков наконец встал.
- Мне нравится эта музыкальная игра, - сказала Герда, - оказывается,
приятно понимать и говорить без слов.
- Это не игра, - возразил Рашков.
- А что же?
- Пытаюсь создать новый общечеловеческий язык, - серьезно сказал он.
Герда удивилась:
- Но ведь люди по всей Земле отлично понимают друг друга.
- Но вполне ли мы понимаем друг друга? - спросил Рашков.
- Конечно.
- А я сомневаюсь. Есть такие оттенки...
- Их можно передать только музыкой, - почти машинально продолжила его
мысль Герда.
- Вот в том-то и дело.
- Так что же? Дополнять слова мультитоном? Носить его с собой?
- А хотя бы!
- Вот этот?
Рашков улыбнулся.
- Ну, почему же непременно этот? Есть ведь портативные. Миниатюрные. Да
и почти в каждом помещении имеется инструмент.
- И переговариваться звуками?
- Тебе это кажется странным?
Герда задумалась, потом сказала:
- Что странно - неважно, дело привычки. Но не всё можно выразить без
слов.
Например, отвлеченные понятия.
- Что ж, - возразил Рашков, - значит, будет комбинированная речь. Мы и
сейчас многое выражаем интонациями. Одно и то же слово получает разные
значения. И все же этого очень мало. Особенно остро всегда чувствовали
бедность слова поэты. Вот только из русской поэзии. Один старый поэт в
отчаянии воскликнул:
О, если б без слова Сказаться душой было можно!
Другой писал:
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Третий сказал:
Муки нет сильнее муки слова!
"Муки слова" - это стало даже крылатым выражением. Разве каждый из нас не
переживает их иногда?
- О да!
И она замолкла, прислушиваясь к самой себе, к своим ощущениям.
Да, можно ли передать словами то, что происходит с ней?
Чем бы она ни была занята, все время чувствует ту огромную работу,
которая происходит в ее организме. А когда ничем не отвлечена - тем более.
Иногда ей кажется, она ощущает, как усиленно размножаются клетки в руке,
как подаются сюда кровь, лимфа, выделения желез.
После каждого сеанса электрического раздражителя, после каждого приема
питающих ткани препаратов она с новой силой чувствует эту происходящую в
ней жизненную игру.
Или это воображение?
Как передать все это словами?
Можно. Но не то, не то. Грубо, примитивно, приблизительно!
Она и не сказала больше ни слова. Подошла к инструменту.
Когда-то музыка была уделом немногих. Далеко не все ее понимали. А еще
меньше людей играли на инструментах, пели.
Теперь иначе. Люди усваивают язык звуков одновременно с языком слов и
языком рисунка.
Она коснулась клавиш.
Рашков слушал с сияющей улыбкой.
Герда не имела особых способностей к музыке. И все же сумела сказать
звуками гораздо больше, чем словами. Он понял этот подъем, эту радость
жизни, которая у выздоравливающего организма всегда полнее, ярче.
- Вот видишь! - сказал он.
- Да, - ответила Герда, - но так вот... музыкой... и теперь каждый
может.
Что ж тут нового?
- Надо этот способ углубить и усложнить, - сказал Рашков, - так, чтобы
все можно было сказать звуками. Чтобы книги печатались не только буквами,
но рядом с ними... или сверху, что ли... и нотами, вернее, особыми нотными
значками. Насколько точнее, глубже, тоньше тогда будут передаваться мысли
и чувства автора, характеры действующих лиц, их переживания!
- Вот это верно!
- А потом, - продолжал Рашков, - уже намечаются полеты к иным солнечным
системам. В нашей нет разумных существ, кроме земного человека. Но где-то
должны же быть. Как с ними объясняться? Я уверен: если язык музыкальных
звуков разработать так, чтобы он передавал малейшие оттенки мыслей и
чувств, он будет понятен каждому мыслящему существу, лишь бы только оно
имело орган слуха.
- Но, - вспомнила Герда, - я читала, был спор: возможна ли мысль без
слов?
- Все дело в том, - ответил Рашков, - что называть мыслью. Мне хорошо с
тобой! - и при этом он так весело смотрел в ее глаза.
"Мне тоже!" - хотела было она радостно воскликнуть, но Рашков спросил:
- Что это - мысль или нет?
- Пожалуй, мысль...
- А можно это выразить музыкой, без слов?
- Наверно, даже лучше! - быстро ответила Герда. Потом вдруг рассмеялась
и сказала: - Ну вот... Прилетели на чужую планету. Там мыслящие существа.
И какими же музыкальными звуками сказать им: скорость света такая-то? Или
атом урана - сколько в нем электронов.
- Ну, это-то легче всего. Тут никаких нот и не надо. Чертеж, цифры,
символические знаки.
Герда не сдавалась:
- А как ты скажешь музыкой: смелость мысли - лучшее свойство
человеческой натуры?
- Можно сказать. Но я ведь говорил - нужно и слова оставить. Пусть
новый язык состоит из слов и музыкальных звуков.
Рашков раскрывался для Герды с новой стороны. Мечтатель, фантазер?
Может быть, его идея о словесно-музыкальном языке ошибочна? Может быть, в
ней есть здоровое зерно? Скорее всего, есть...
Рашков прервал ее размышления:
- Люди давно мечтали о всеобщем для всей Земли языке. Об этом еще в
семнадцатом веке думал философ Декарт. Немного позднее Уилкинс разработал
"философский язык", что-то вроде алгебраических знаков. Мысль о всеобщем
языке занимала Лейбница, Вольтера и других выдающихся людей. В конце
девятнадцатого века Шлейер изобрел волапюк, который одно время был
довольно широко распространен. Еще большим успехом пользовался придуманный
Заменгофом эсперанто. Теперь исключительно словесный всеобщий язык не так
уж необходим.
Но что касается...
Необычно сильный звонок прервал Рашкова. На экране показался... Мерсье!
Он не очутился в комнате Рашкова, как бывает по земному теле. Но и
плоскостное его изображение удивило и обрадовало обоих.
- Откуда ты, учитель? - - растерянно воскликнула Герда, хотя совсем не
трудно было догадаться.
Пьер не отвечал, губы его не шевелились. Герда не сразу сообразила, в
чем дело. Наконец поняла и стала нетерпеливо ждать. Но лишь через
бесконечные минуть дошел ответ:
- Откуда же, как не с Венеры!
Глава 31
Встреча с учителем
Изумление Герды и Рашкова вполне понятно. Телепередачи с Венеры велись
только из Штаба освоения. На этой планете еще не было такой аппаратуры,
которая допускала бы индивидуальную связь при помощи кольца-телефона или
через земной Информационный центр. Хотя штабные телепередачи
транслировались на приемники всей Земли, отдельным людям разговаривать с
любым человеком на Земле было еще невозможно. Однако Герда, не успевшая
еще прийти в себя, воскликнула:
- Значит, уже?..
Герда ждала с нетерпением, Рашков - со спокойной улыбкой.
- Нет, нет, - наконец возразил Мерсье. - Не так просто.
И в самом деле, для того чтобы связаться с жильем Рашкова, Пьеру
пришлось преодолеть серьезные трудности. Они были не технического, а
морального характера.
Работа на плантации хлореллы была увлекательна, но не так уж сложна.
Будь это раньше, до той страшной трагедии, он вряд ли удовлетворился бы ею.
Вполне сознавая ее необходимость, он, наверно, искал бы чего-нибудь
более трудного, стремился бы не задерживаться в таком спокойном месте.
Но Пьер был уже не тот. Быть может, как в затаенных вулканических
недрах, в нем где-то глубоко и буйствовали те силы, которые раньше сделали
его инициатором и организатором грандиозных замыслов и свершений. Скорее
всего, действительно буйствовали. Но всей своей могучей волей он их
подавлял, сдерживал. Он был убежден - справедливо или нет? - что не должен
быть руководителем.
Занимаясь своим рядовым, повседневным и, конечно же, очень нужным
делом, он продолжал тревожиться о Герде, беспокоила его и участь Панаита.
Как узнать об их судьбе?
Наконец он решился.
Вот тут и начались трудности.
Не было ничего легче, как заменить его на плантации. Требовалось найти
лишь одного человека, самое большее на земные сутки. Пожалуй, даже много
меньше.
И никакой особой квалификации не нужно на этой работе. Но на Венере
каждый человек на счету. Выделить работника взамен Пьера даже на такой
краткий срок для Штаба освоения очень не просто.
И еще одна трудность.
Путешествие на микросамолете до штаба должно было продлиться лишь
несколько часов. И столько же обратно. Но плантация не имела своего
самолета, это еще недоступная здесь роскошь. Значит, надо просить штаб
прислать самолет и, конечно, пилота. А штабные пилоты и без того
перегружены.
Мерсье не сомневался, что штаб пойдет ему навстречу, однако это-то и
останавливало его. За какие заслуги ему должны разрешить нарушить
привычный порядок работы?
Нет, он ничем этого не заслужил.
И все же однажды он обратился к Шоу и, смущаясь, спросил, нельзя ли ему
связаться с Землей... В штабе его легко поняли и прислали юношу, который
ненадолго сменил его.
Мерсье сначала связался с врачебным кабинетом Рашкова, но там ученого
не оказалось. Пьер вызвал квартиру Рашкова и застал не только его, но и
Герду - радостный сюрприз.
С волнением вглядывалась Герда в хорошо знакомое и все же новое для нее
лицо учителя. Она сразу заметила, что Мерсье сильно изменился. Лицо его
стало бледнее, как, впрочем, у большинства землян на Венере, движения и
жесты более сдержанны. Но все та же яркость, отчетливость выражения.
Сейчас его черты выдают напряженность, нетерпение.
- Что с Гердой, Рашков? - спросил Мерсье. - Я слышал, ты обещаешь
полностью восстановить ей руку...
Долгая, долгая пауза.
- Только не один я, - весело ответил Рашков, - нас много, работающих
над этим. Но теперь уже могу сказать твердо: рука будет, и не хуже, чем
прежняя.
- И скоро? - спросил Пьер. Но волей-неволей пришлось умерить нетерпение
в ожидании ответа.
- Нет, не скоро. Может быть, со временем такое лечение будет идти
быстрее, а пока еще это очень длительный процесс. Но зато - повторяю! -
уже никаких сомнений. В конце концов Герда опять станет твоей полноценной
помощницей.
- Ну, это... не знаю... - сбивчиво сказал Мерсье, и лицо его омрачилось.
Но тут же он невольно улыбнулся, глядя на открытое, улыбающееся лицо
Рашкова, на его словно сияющие светлые волосы. И Герда смотрела на Пьера
совсем не так печально, как он ждал. Сразу поняв его состояние и не желая
огорчить банальным сочувствием, она сказала:
- Так или иначе... на Венере буду... А там увидим...
- А Панаит? - тревожно спросил Пьер. - Он так давно уже...
Мерсье мучительно дожидался ответа.
Улыбка исчезла с лица Рашкова.
- С Панаитом дело гораздо сложнее, - сказал Рашков, - мы не знаем, как
его лечить.
- Все еще не знаете?
И через долгие, долгие минуты ответ:
- Пробуем. Пытаемся. Ищем.
- А найдете ли?
- Хочу надеяться.
Казалось, Пьер пытается осмыслить эту фразу. Но нет, то радиоволны
преодолевают миллионы километров.
- Может быть, его надо доставить на Землю?
Волны идут обратно с сумасшедшей быстротой и удручающей медлительностью.
- Незачем. Все, что можно для него сделать, будет сделано в нашем
Венерианском филиале. Отправлять Панаита на Землю - большая и ненужная для
него ломка. У вас там он уже привык, да и к нему как-то приноровились.
Возвращаясь к себе на плантацию, Мерсье был уже спокойнее, бодрее. Пьер
увидел Герду и убедился... нет, не убедился, а почувствовал, что она
переживает душевный подъем. Радость выздоровления? Да, во всяком случае,
наверно, и это.
Глава 32
Герда включается в работу
Герду бесконечно радовал процесс восстановления ее руки, но время
тянулось бы для нее невыносимо медленно, если бы ей пришлось оставаться
без дела.
- У тебя нет медицинской подготовки, но ты могла бы работать у нас
лаборанткой, - предложил Рашков.
В небольшом одноэтажном здании, среди густой зелени лесопарка, ее
встретила быстрая в речи и движениях светловолосая женщина лет тридцати,
Дина Швеллер.
Она обратилась к Герде так, словно продолжала только недавно прерванный
разговор:
- Знакома ты с проблемой сна?
- Очень мало, - созналась Герда.
Дина начала объяснять:
- Раньше спали часов восемь в сутки. Теперь - два-три. Но и этих часов
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг