Инара ОЗЕРСКАЯ
ПРИВЫЧКА УМИРАТЬ
Софья укладывалась спать, как всегда - не торопясь.
А снег за окном торопился упасть-упасть-упасть, на лету превращаясь в
тяжелую мутную воду. И липли снаружи к стеклу зареванные морды чудовищ из
бездны небесной и шептали: "Дай-дай-дай заглянуть в тебя теплая гладкая до
сердечка до печеночки всего на минуточку..."
Софья не оборачивалась. Она расчесала волосы, размазала скользкий крем
по лицу и покачала на ладони зеркальце. Внимательно рассмотрела любимую
родинку на щеке. "Пожалуй, я красивая", - подумалось лениво. Софья
поставила зеркало на тумбочку и выключила ночник. И только потом: в
темноте, под моросящим неоном рекламы с соседнего дома - бережно уложила
голову на подушку. И мысль последняя: "А день все-таки не удался".
Секундой позже Софья вышла на перекресток.
Сентябрьским вечером воздух податлив, листья шелковисты, а собаки
мечтательны. И как всегда - осенним вечером двадцатипятилетней выдержки -
Софья перешла дорогу, отворила калитку и обожглась о крапиву, пробираясь к
дому. Она скрипнула входной дверью, проскочила короткий, как собачья
будка, коридорчик и заглянула в гостиную, а там... Яков Моисеевич глотал
слона. Четвертого по счету. Но Соня, как всегда, этого не знала. Ведь она
еще не переступила порог гостиной, не разглядела чернявого мальчишку,
забившегося под обеденный стол, да и он еще не заметил гостью, не выполз
наружу, не покраснел, не сказал того, что ему суждено повторять почти
ежевечерне.
Так случалось на исходе всех дней, которые не удались.
Но ведь был же день первый? Конечно, был! День первый тоже когда-то не
удался.
Итак, Яков Моисеевич глотал слонов. Стоило бы запомнить. Но Соня
забывала о царственных причудах старика уже по пути домой. Дорога дальняя
- под обвислой рябиной, через пустырь за библиотекой, мимо визгливых
качелей - дорога дальняя съедала память. Поэтому Сонины родители довольно
долго ничего не знали ни о Якове Моисеевиче, ни об Осипе кривобоком, ни,
тем более, о слонах.
И детство, с которого все и у всех начинается, текло себе дальше. А по
вечерам на веранде Сонин голос взлетал высоко над тарелкой с голубой
каемочкой и картофельными блинами и пел, отчего-то всегда не о том:
- Пауки летают, мама! Нет, не глупости! Я сама сегодня видела.
Маленький, красноватый на просвет - он кружился под липой. Без крылышек!
Паучок выпустил лучик вверх и вился вокруг него, он чуть не сел мне на
нос, но я увернулась. Мама-мама, почему ты не веришь мне?..
(Почему? Почему? Почему? А Бог весть... Но если мама не может уверовать
в лучик сиропа небесного от паука летучего, то как ей увидеть в изнанке
твоей слона и едока неторопливого, девочка? Неужели ты расскажешь маме о
том, как явился тебе дом щербатый на перекрестке закатов? Дом явился тебе
в понедельник, который не удался, в восемь часов пополудни. Ты торопилась
выбраться из леса - из запретного леса, где бутылки мутные врастают в
землю, где, говорят, об прошлом годе чью-то голову нашли в канаве, где
сегодня ты снова подцепила блох, где... Где нельзя тебе быть! Ни ногой!
Никогда! Ты даже пообещала вчера. Но как-то незаметно к полудню скучному
позабыла, о чем обещала. И только вечером - по пути домой - припомнила. И
- побежала. Ты спешила. И, как и всегда отныне, чем сильнее ты спешишь,
тем непоправимее опаздываешь. Времени во вселенной остается совсем мало, а
потом еще меньше, а если бегом - ну еще хоть минуточку! И... Поздно! И...
Схлопнулось время! Вселенная приподнимает окраины свои, как крылья, они
смыкаются дугой гулкой над твоей головой, и воздуха не хватает. А ты все
еще бежишь. Хотя закат бьет в глаза, закат стреляет в спину, и тебе от
него не укрыться. Но на самом дне удушья - на перекрестке - вспыхивает
щербатый дом. И ты входишь в него, потому что больше тебе - некуда.)
Осипу кривобокому тоже не везло в день первый.
- И чего классная ко мне вяжется? Чуть что - "Ося!" А я ничего! Ну,
ушел. Но я же - как все. Я же - со всеми ушел!
Яков Моисеевич терпеливо выслушивал сына, пролистывая дневник. Тройка.
И еще тройка. И опять - тройка. Ну как ему объяснишь?.. На последнюю
оценку - позорно-красную лебедушку, каких в природе не встретишь, - Яков
Моисеевич смотрел особенно вдумчиво. Он пуще прежнего ссутулился над
столом, словно придавила его птица диковинная, словно это ему - не сыну -
влепили банан за прогул. И нельзя ж сказать, что зря он себя корил...
..._а вольно ж ему, старому, дитятко заводить, ежели на пенсию пора?!
Матка-то у Оськи тоже в годах уже была, когда разродилась. С виду вроде
молодица, а по паспорту мне погодка. Христом-богом клянусь! Сынку едва
четвертый год пошел, а она преставилась... Царствие ей небесное! Хоть и
вертихвостка была покойница, а лихом поминать негоже. Да не про нее у нас
разговор... Про нее - в другой раз. Вот и спрашивается: чего ж до пенсии
тянули-то? Дитятко-то выдалось - чемодан без ручки. И бросить жалостно, и
нести - врагу не пожелаешь. А куда ж его денешь? В школу для придурков,
что ли, отдать? Так говорят, его и туда не взяли. Все, мол у него с мозгой
в порядке. Только кто ж его знат? Мой-то внучок сказывал, что, когда Оську
к доске вызывают, всему классу - сущее наказание. Стоит - столб столбом.
Ни словечка не скажет. Ну, учителка, понятное дело, озвереет - тоже,
небось, человек! Да что с него возьмешь? Правда, диктанты там всякие пишет
вроде не хуже прочих. Только мой сказывал, что Оська сдирает все
втихомолку. А учителка уж и не ловит его. Четвертную ему не выведешь, если
глаза на его штучки не закрывать. А держать по два года в одном классе -
умаешься, и директриса по головке не погладит. И о чем только люди думают,
когда рожают?_..
Да... Яков Моисеевич не зря себя корил.
Баба Женя вот уже третий год помогала сирым мужикам по хозяйству и
имела какое-никакое право говорить, что Бог на душу положит. А Бог - Он,
знамо дело, как положит, так положит.
..._а не нравится - не слушай!_..
Яков Моисеевич обыкновенно и не слушал добрую бабу.
Только раз в месяц зазывал ее в кабинет и, скосив лиловые глаза, рылся
в обтерханном бумажнике. И тогда Евгения Петровна отводила, наконец,
душеньку.
..._в иное-то время на кухне возишься и не заметишь, как он - шмыг
мимо, да дверь за собой прикроет. Хоть и нешумно вроде прикроет, а все
равно - обидно. Словно я дура какая, словно со мной и поговорить
по-человечески зазорно! С Оськой кривобоким еще так-сяк. Ежели загородить
дверь, можно ему чего и рассказать, поучить уму-разуму. Хоть толку от него
- чуть. Оська, он Оська и есть: торчит посреди кухни, как осина на болоте,
трясется, вбок поглядывает. В батьку, видать, пошел. Малой еще, а туда же!
И не разобрать - понял он чего, или прикидывается. Головой-то вроде
качает, а как спросишь про то, про се, он все больше молчит, да щеки
надувает, будто харчи ему не тем горлом пошли. И старый-то вроде ничего,
разговаривает, только вот в глаза не смотрит, а как глянет, так и не
понять... Может, болит у него чего? Я однова даже в полуклинику ему
сходить посоветовала, а он ладошкой повел - вот так, будто отводил чего. А
как улыбнулся, так мне его еще жальче стало. Да вот, бабыньки! И вроде
деньги у людей есть, и вроде дом свой - не из последних, а жизни-то нет.
Говорю ж я вам, бабыньки: не в том, видать, щастье_...
Да, раз в месяц Яков Моисеевич попадался крепко и слушал бабу Женю,
пока сил доставало. И ни словечка поперек не говорил. Правда, думал. Думал
совсем о другом. О своем. О том же, о чем и всегда думал в последние годы.
_
Счастье? А разве двадцать лет с тобой - не счастье? Пока ты не чиркнула
ноготками птичьими по одеялу, словно себя на пол смахнула, как тополиный
пух залетный, а я и не заметил, когда. Как-то так - само собою вышло, и
все у нас - так. С маленькой с тобой возился, пришло время в университет
поступать, и ко мне, конечно, ко мне, и кандидатскую у меня писала, и
как-то незаметно в дом вошла. Мы оба думали, что иначе и быть не может.
Или нет? Это потом я все придумал?.. Когда воздуха совсем мало осталось в
мире. Астма, наверное. Все-таки права Евгения Петровна, врачу показаться
стоит. В понедельник и пойду. Осип... Все оттого, что Осип... Зачем-то -
Осип... А зачем? Не помню._
Нет, все-таки повезло Оське в день первый! Он наконец оказался на своем
месте: между двумя людьми, которым чего-то не хватало... Дыхания? Жизни?
Нет - времени! Для Осипа же время длилось и длилось. Между вчера и завтра,
между осенью и весной, между... Меж двух огней отныне - меж двух людей,
которых он никогда не догонит, и которым никогда уже от него не убежать.
Ведь вот он - старик. Старик невыносимо далек, он ровесник века. С ума
сойти - века! И этот невыносимый старик отец ему. Не может быть. Быть того
не может, чтоб целый век стал твоим отцом. Оттого и замирал Оська под
чужими взглядами, и теребил коротковатые рукава пиджачка, и косил лилово,
ведь казалось ему, что все глядят на него с любопытством и только из
вежливости пальцами не тычут.
..._отойди, от нас, мальчик, не суйся ты к нам, мы - люди, мы -
человеки, а ты кто? кто же ты такой? ты, кому век сей приходится отцом, а
могильная плита - матерью! кто ты?!_
Но входная дверь приоткрылась, и спиной к закатному лесу в дверном
проеме встала девочка. Девочка, которая вовсе не испугалась страшного,
седого, как лунь, старика. Она подошла прямо к веку сему, кривлявшемуся
натужно, и сказала:
- Я - Соня. А вас как зовут? А слона? Вы едите слона на счастье?
Да. Именно так она и сказала. А Яков Моисеевич засмеялся. Впервые в
жизни Оськи кривобокого.
_
Ты вернулась. И зову я теперь тебя Соней-Сонечкой. Тебе нравится? Я
знаю, что нравится. Ведь ты улыбаешься мне ласково, даже лучше, чем раньше
улыбалась._
(Знаете, Яков, если бы вы даже и назвали девчонку иначе - именем
покойницы, как вам хотелось сначала, она бы ничего не поняла. И продолжала
бы улыбаться. Вы-то не поверите, но девчонка со странностями! Ей почему-то
всегда кажется, что, когда люди говорят чушь, они всего лишь шутят.
Собственно, вам повезло в день первый больше остальных: вы, Яков, как и
много лет назад, встретили девчонку, которая никак не могла поверить в
человеческую глупость. Оттого даже вы сумели показаться ей умным. Повезло
же вам!)
А Оська выполз из-под стола и поклонился девочке, так, как страшный
старик кланялся незнакомым старым тетям.
- Это мой папа, - показал Осип на старика, который ничего проговорить
не мог, поскольку все еще смеялся. - Яков Моисеевич - мой папа, - сказал
Осип.
И девочка не удивилась, только спросила снова:
- А слона едят на счастье?
Яков Моисеевич посмотрел на ладонь, где все еще лежал недоеденный слон,
четвертый по счету, на каминную полку, где стояли обреченно трое последних
из слоновьего стада, провел левой рукой по нагрудному карману, где
притаились сожранные слоны, и понял, что _все хорошо отныне, голубка
моя..._
- На счастье? Соня, конечно, на счастье. Конечно, на счастье.
Вот так оно и случилось. Так сталось. Так повелось. И хотя Софьины
родители еще долго не могли понять, где пропадает по вечерам дочь, она не
пропадала больше.
"Разве можно пропасть здесь? На меня же все время смотрят: то Ося, то
Яков Моисеевич. Иногда я представляю, что превратилась в мячик, а они
играют со мной... Ведь мячику скучно лежать без дела где-нибудь на чердаке
в мятой коробке. Мячику нравится, когда его подбрасывают вверх, нравится,
когда все смеются, нравится, когда... Когда не пинают."
(Вот-вот, Сонечка. Не пинают. Хотя бы пока. И вообще мячик - штука
забавная. Может быть, ты не поверишь сейчас, может быть, даже никогда не
поверишь мне, но эти двое мальчишек в щербатом доме выпросили мячик у
чужих людей ненадолго - поиграть. И они своими покрасневшими ушами чуют,
что хозяева мячика не позволят им пинать и портить игрушку. Отберут. Так
что твое счастье, что ты им чужая. И, что бы они там себе не
напридумывали, твое счастье продлится до тех пор, пока ты им - никто.)
- Когда же она придет, папа? - Осип все-таки отложил книжку.
_
Разве могу я часами идти по прерии в драных мокасинах, если к исходу
дня не встречу тебя у костра и не смогу рассказать тебе о доброй охоте на
горбатых бизонов, о коварстве бледнолицых, об озерах, и водопадах, и о
змее под камнем? О змее, которая укусит меня завтра, если я не увижу тебя
сейчас. Разве я смогу выжить на безымянном острове в пустом море, где
корабли всплывают из-за горизонта раз в тридцать лет, если не смогу найти
тебя вечером в хижине? Если не смогу найти тебя здесь, моя пятница,
суббота, мой день воскресный? Разве наступит завтра, если не наступишь
сегодня ты?_
- Ну когда же она придет?
Яков Моисеевич пожал плечами.
_
Разве он умеет ждать? Разве он может понять, каково ждать тебя
ежевечерне здесь, когда ты уже там? Да, я не сошел с ума, как видишь: я
помню, где ты на самом деле. Но я смотрю на тебя, глотаю слонов, которых
ты поставила на каминную полку за год до того, как уйти отсюда. Я снова
учу тебя писать неподатливые буквы в больших тетрадях. И я не боюсь. Хотя
знаю, откуда ты приходишь на самом деле. Соня, ты спала так долго вдали от
меня! Но отныне все хорошо - ты вернулась. А я даже не сошел с ума, пока
ждал тебя здесь._
(А ты приходила, девочка, потому что тебя здесь всегда не ждали. Осип
кривобокий читал свои книжки, Яков Моисеевич нехотя спускался по длинной
лестнице из сумрачного кабинета. А ты и не знала, что он поднялся туда
торопливо и скрипуче всего минуту назад, когда увидел, наконец, как ты
крадешься по садовой дорожке. Но ты ведь не знала, что окна в доме лиловы
и зрячи. Ты не знала, не знала, конечно, не знала, Сонечка! Как же ты
могла догадаться, если позабыла о прятках, резинках, драках в соседнем
дворе. Разве ты понимала, зачем ссоришься со своей единственной подружкой
- навсегда, навсегда, навсегда, ненавижу! Разве понимала, зачем бранишь ее
так больно и страшно, как только в детстве бранятся? Разве ты знала, что
только она - единственная - может позвонить в дверь вечером и спросить у
мамы, почему ты не выходишь играть? Конечно, нет, Сонечка, конечно, нет...
Но одно ты все-таки знала: однажды наступит день - самый плохой изо
всех невезучих дней - день, когда тебя все-таки выпорют. Не здесь, Боже
упаси, не здесь, конечно! Но выпорют непременно.)
- Где ты шлялась?! Отвечай, змея подколодная!
От мамы пахнуло кислым и хлестким. Она еще, и еще, и еще - и что, мало?
- щелкала скакалкой.
- Больно? Что, не нравится? Отвечай!
(А что отвечать? И дураку ведь понятно, что не нравится.)
- Мама-мамочка! - взвизгивала Соня, мечась в узком коридоре.
"Ой, мама-мамочка, ну почему так всегда? Почему всегда - именно так?
Мне же почти совсем нравилась моя скакалка черной резины! Ни у кого в
целом соседском дворе не нашлось бы такой длинной, такой быстрой, такой
щелкучей, такой... почти взрослой скакалки! Я же таскала ее за хвост, как
мальчишки дохлых ужей таскают, я же приделывала к ручкам пластилиновые
головы и учила их разговаривать друг с другом, я же... я же почти любила
ее! Мама-мамочка, я же любила мою змеюку подкроватную! А теперь? Что же
теперь с нами будет, мамочка?"
- Мама! - Соня кинулась к двери.
И ошиблась. Соня, как и в прошлый раз, как и в позапрошлый раз, как и
всегда, перепутала с перепугу входную дверь и дверь, ведущую в детскую, и
влетела с разбегу в свой мелованный ад. Мама ввалилась следом.
Она хлестала Сонечку взахлеб. Если дочь ухитрялась извернуться,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг