заслониться соломенным стулом с перевязанной ножкой, забежать за тумбочку,
за кровать, за новенький письменный стол, то мать кидалась к ней вплотную,
позабыв на время о скакалке, и ловила Соню за косу. Тогда лицо мамы
оказывалось совсем близко к Сониному лицу, и девочка видела красную сетку
на щеках, крупные, ладные зубы, светлые - какие-то слишком светлые -
десны, длиннющие растопыренные ресницы, которым даже сейчас - сейчас
особенно! - завидовала. Только глаз она почему-то никогда не видела. Папа
говорил, что у мамы глаза голубые-голубые, но Соня ему давно уже не
верила. Папа ведь болен. Если лежать два года в дальней комнате и целыми
днями смотреть в окно на башенку напротив, еще не такое покажется. Папа и
Соню называет синеглазкой. И напрасно. Сонечка подолгу смотрится в зеркало
в ванной и точно знает, что глаза у нее серые. Только у самого зрачка
тонкий ободок светлый. Но зеленый ли, желтый ли - не разобрать. И про маму
Соня тоже кое-что знает. Не точно, но догадывается. "Кажется... Кажется, у
нашей мамы глаза белые, папа! Или нет их вовсе?" - гадала по ночам
девочка. Но днем - даже очень удачным днем - она так и не могла решиться и
проверить.
Когда мама наконец ушла, грохнув дверью, Соня осталась наедине с
медленной полосатой болью - от щиколоток до ключиц. "А еще... еще змея
вот..." Змеюка подкроватная свернулась между девочкой и дверью. Мама,
уходя, крикнула, что Соне здесь сидеть неделю.
- Неделю! И чтоб ни ногой! - кричала мама уже из коридора.
Вот и остались они вдвоем. На семь дней и семь ночей - самых черных
ночей тем летом.
"Змея тоже черная, и не заметишь, как она подкрадется. Мамочка, как же
нам с ней теперь быть?" - думала Соня, поглядывая на дверь.
А так. Вдвоем. В темноте.
Летние ночи медлительны. Сначала они заползают в самые глубокие канавы
и петляют у корней ивы, они задушенно стрекочут в липовой кроне, набухают
в подъездах и подворотнях, и только потом, когда ты устал щуриться от
серой невнятицы перед глазами, они подступают к окну. Они крадутся черными
кошками - через лес, через сад, через двор - и вспрыгивают на подоконник:
быстро, бесшумно, зло, а тебе хочется закрыть глаза. Поскорее закрыть
глаза, чтобы не видеть, как ветер теребит обвислые губы чудовищ из бездны
небесной.
Но если любишь ночную гладь, тишь, если любишь ночную свободу, как Соня
ее любила до сих пор, то это не страшно. Ведь ночью нет людей! Они об этом
не знают, но их на самом-то деле нет. Все любящие, ненавидящие тебя, все
те, с кем ты здороваешься на рассвете, кого зовешь таскать сливы из
соседского сада, все те, кто войдет в твою жизнь завтра, или через
тридцать лет, даже те, кого ты никогда не встретишь, и не узнаешь, что они
дышали сегодня ночным воздухом вместе с тобой, - они пропадают. Они
сворачиваются в постелях слепыми щенками под брюхом невидимой суки, или
вытягиваются забытыми тяжелыми куклами, выставляя вверх подбородки, или
расплющиваются на простынях белыми противными лягухами, пряча в подушку
лица, на которые в сумраке сонном и вправду - лучше не смотреть, и...
Уходят. А ты - остаешься.
(Ты, Сонечка, остаешься в мире, где возможны только подобные тебе. И ты
даже научишься их узнавать. Ты увидишь человека в дожде и улыбнешься ему,
но пусть он не заметит, что ты улыбнулась. Нельзя, не стоит. Ведь все вы -
отдельно. Навсегда, в сущности, отдельно друг от друга, и наедине... С
кем? Я не скажу, честное слово, Сонечка! Я не предам ни тебя, ни себя, ни
тех, кто вошел в дождь вместе с нами. Но мне придется сказать о змее. О
ней промолчать уже невозможно. Но ты не обидишься на меня. Ведь змея...
Это совсем не о том!
Сначала, пока темнота еще не перевалилась через подоконник и не
затопила тебя по самое горло, ты терпела. Ты ни разу даже не посмотрела на
змею, ты уговаривала себя, что мерещится, мерещится, мерещится, что змея
вовсе даже и не двигается. И липкие росчерки на теле горят вовсе не
оттого, что змея поднялась на хвосте и вытанцовывает восьмерки у запертой
двери. Танцует почти так же хорошо, как в маминой руке танцевала.
Ты не оборачиваешься. Ты укладываешься спать не спеша. Новые ранки
нужно уложить на простынку осторожно, чтобы ни одна из них не прижалась к
выпирающим диванным пружинам. А потом натянуть поверх шершавое одеяло. И
закрыть глаза, сразу закрыть глаза! Чтобы змея ползла к тебе по слепоте.
Чтобы ей удобнее было. Ведь ты ее почти что любила, не правда ли?)
А змея танцевала. Щелк - черный изгиб вправо, щелк - хлестнуть хвостом
по дверной ручке, щелк-щелк-щелк! Если не можешь повернуться, если страшно
пошевелиться, если жутко открыть глаза в темноту, то и не увидишь, как
блестит треугольная голова, словно вымазанная расплавленной смолой. Если
бы змеюка только танцевала, то это еще можно было бы стерпеть, и даже
заснуть на рассвете, наверное, удалось бы, но... Но змея пела. Неправда,
что змеи немы и глухи. Ох, неправда! Наверное, днем встречаются и такие,
но ночные змеи - змеи особенные. Они ведь знают, что люди трусливы, что
они закрывают глаза и прячутся под одеяло. Люди норовят еще и заснуть! А в
сон проскользнуть трудно: туда ведет звездочка - меньше игольного ушка -
змее не впору. Потому змея не позволяла уснуть и пела. И жалил ее голосок,
впивался в кожу, в ладошки, прижатые к ушным раковинам, ерошил волосы на
голове, щекотал... И так до утра.
На завтрак мама стукнула стаканом по тумбочке, прогремела тарелкой и
захлопнула дверь. Соня грустно посмотрела на свой ночной горшок, задрала
подол и присела, размышляя, выльет ли мамочка содержимое сегодня, или это
тоже входит в наказание, и придется терпеть кислую вонь до утра. "А может,
все же выплеснуть за окно, когда стемнеет, а там будь, что будет?.." Когда
же еще и подумать после бессонной ночи, как не на горшке?
А после снова наступила ночь. Никуда не денешься. Сначала Соня кусала
губы, оттого, что боялась всхлипывать, прижимала лицо к подушке, чтобы
вытереть слезы, но не отнимать рук от ушей. Не помогало. И она все-таки
зарыдала громко. И стало еще хуже: змея хлестнула по полу всей длиной и
поползла к кровати. Соня задержала дыхание так, что закружилась голова, и
слушала, и теперь она все слышала - уже не могла не слышать: змея ползла,
шелестела, пела, свистела, змея хлестала хвостом, змея поднимала голову и
со стуком ее роняла, и все ближе. Ближе. Ближе.
Соня сжалась внутри невидимого яйца - величиной с постель, страх на
острие бессонной иглы проколол ночь, и девочка побежала... И оказалась на
улице, по пути из запретного леса, где вечерний воздух податлив, листья
шелковисты, а собаки - мечтательны. И никакой вам змеи, заметьте!
Соня подошла к дому на перекрестке, приоткрыла дверь и увидела, что
Яков Моисеевич снова глотает слонов на счастье. И все хорошо отныне.
Наутро, когда Яков Моисеевич проглотил последнего слона - по счету
минут до рассвета - Соня проснулась.
Змея валялась у дверей. "Какая змея? Тоже мне - змею удумали! -
улыбнулась Соня, - Скакалка. Обыкновенная скакалка".
И наступил день третий. Жажда. Жара. Жар небесный слепит голубым огнем
- почти белым в зените. И как же хочется мороженого! Казалось бы - чего
проще - откинуть крючок на форточке, встать на подоконник, подтянуться и
вывалиться в сад. Стометровка до подвального магазинчика, гладкий мявк
холодильника, и в руках веселый пакетик с улыбчивой клубникой, или нет,
лучше с черникой, или нет - лучше всего - вот тот - с шоколадной
сердцевинкой и очкастыми инопланетянами на обертке, голландский. Он, к
тому же, и самый дешевый. "Может, даже на две порции хватит монеток, -
прикидывала девочка, - только..." Только прежде, чем выскочить на улицу,
придется пробежать по саду, а мама сейчас торчит в своей прачечной как раз
перед приемным оконцем. И хорошо, если какая-нибудь толстоспинная бабуля
окошко загораживает, сдает серые простынки, чтобы получить их через три
дня отчасти кружевными, ведь в центрифуге вал покорежился. А если нет?
Если мама просто пялится на улицу, на сад, то она может увидеть даже окно,
через которое сигает дочь. Нет, кричать мама не станет, из прачечной не
выскочит, не поймает. Она увидит, но промолчит. Наверное, даже улыбнется
тепло следующей ленивой домохозяйке. Если же попадется приятельница, то
мамочка скажет, что дома у нее все хорошо, все по-прежнему. И только
вечером она отдохнет, наконец, и всех посчитает. А скакалка-то здесь,
недалеко. Может, она не зря уже две ночи тренируется, танцует, может, ей
больше всего нравится плясать, когда мамочка ее за хвост держит?
Мороженого хотелось нестерпимо. И на четвертый день хотелось, и на
пятый, и потом. Потом уже всю жизнь мороженого хотелось до ломоты
зубовной. Соня-сонечка тогда не знала, что мороженое станет ее пунктиком -
пунктиром во все дни жизни. Веселое, недоступное, сладкое, как сон,
который тоже - роскошь отныне. А вот про змею она забудет. Надолго.
На шестой день Сонечке показалось, что время остановилось. Вселенная
схлопнула окраины свои как крылья, и воздуха не хватало. Ведь самое
страшное произошло именно на шестой день. Пошел дождь. И мамочка велела
закрыть окно. Мамочка не считала это наказанием, но ничего хуже она не
могла придумать.
День шестой начался отвратительно. Пока длился сон, и Яков Моисеевич
глотал черных слонов, которые на самом-то деле и не слоны вовсе, а змеи,
оных слонов проглотившие, как верно отметил Маленький Принц, все шло
прекрасно. Соня спала и улыбалась во сне Осипу кривобокому, елозившему под
столом. Но Яков Моисеевич не мог глотать слонов бесконечно, и Соня
заморгала, просыпаясь, разлепила веки... А света не оказалось снаружи!
Изнутри сна, в глубине гостиной, хватало лучей предзакатных, сверкающей
летучей пыли, отсветов на паркете, а здесь - что? Темнота? Неужели опять
темнота, ночь, танцующая змея? Но теперь уже не получится выбежать на
перекресток и заснуть! Дважды это еще никогда не удавалось. Сонечка
широко-широко раскрыла глаза. Отчаянно. И увидела: нет. Это не темнота.
Еще не темнота? Уже не темнота? Муть. Мутная серая штора у самых зрачков,
ее не оттолкнуть взглядом, воля в ней вязнет. Сонечка озиралась. Распухшая
тумбочка наезжала на койку, ноздреватая стена слева шевелилась, стряхивая
грязную побелку, а в окно стучали... В открытое окно стучат?! Соня
вскочила с кровати, изворачиваясь в прыжке кошкой, чтобы сразу оказаться
лицом к окну.
Дождь.
Неправда, что вода прозрачна! Летят свинцовые ядра, свистит охотничья
дробь - небо обстреливает землю, пробивая листья и человечьи головы.
Пузырчатая краска отскакивает от подоконника. Дождь метит в Сонечку
наискосок, но не попадает, пока не попадает. Он в сговоре с ветром. Вот
захлестнуло деревья, они шарахнулись к югу, выворачивая наизнанку кроны.
Тополя за калиткой срывают серебряные кольчуги, каштан охнул, тыча в
облака обрубками пальцев. "А что с рябиной? Что с моей рябинкой?" -
всполошилась Соня. Деревце-найденыш, которое девочка заметила нынешней
весной в дупле каштана, и теперь посаженное у веранды, выпустило за лето
еще три ветки. Соня перегнулась через подоконник, подставляя спину тяжелым
плоским каплям. Волосы намокли мгновенно и холодно хлестали по лицу.
Деревце мелко перебирало крохотными листьями, словно заигрывало с ветром,
и даже не согнулось, только чуть покачивалось. "Ну вот! А папа говорил,
что нельзя сажать близко к стене! Если бы не веранда, то кто бы заслонил
рябинку от ветра? А? Повезло еще, что папа не может разглядеть из окна,
как близко я ее посадила. И маме он ничего не сказал. Он хороший..."
(Папа вообще-то не плохой, Сонечка, но про деревце он не сказал только
потому, что забыл. Уже через полчаса после того, как ты снова убежала во
двор. Иначе бы сказал. Непременно сказал бы маме, какая ты добрая,
заботливая, деревце вот пожалела... А сказал бы, и привет деревцу! Ты же
посадила рябину у самой стенки веранды. Веранде и без того с четверть
века, прогнила насквозь старуха. В сухую погоду еще ничего, а осенью она
порастает мхом и рыжей плесенью. А рябина станет тянуться и шириться,
выпускать длинные ветви, и вспучит веранду, и прогрызет корнями опоры, и
выпадут из деревянных решеток последние цветные стеклышки, о которых ты
уже второй год мечтаешь, но выковырять не можешь. Только ты их не
подберешь! Клянусь, Соня, ты их даже не заметишь, когда пригласишь дядю
Федора снести веранду. Потому что тогда тебе самой стукнет четверть века.)
Сонечка отошла от окна и принялась выжимать отяжелевшие волосы. Потом
быстро скинула ночную рубашку и пинком отправила ее под кровать. Пока мама
не заглянула. Порывшись в шкафу, выудила мятое платье. Ничего, сойдет, не
заметит... Когда мама вошла, она действительно не заметила, что платье
похоже на смятую промокашку. Маме было не до того.
- Ты что делаешь, дрянь такая! Окно нараспашку! Ты, что ли, будешь
подоконник красить?! Смотри, лужа на полу! Чтоб вытерла сейчас же! Я те
поговорю!..
Вчера вечером Соня представляла себе, как подойдет к маме, станет
плакать, просить прощения, но сейчас она и в мыслях не имела хоть о чем-то
таком заикнуться. Ведь на старую вину наложилась новая: мокрая ночнушка и
лужа на полу. И совершенно неважно, что мама про ночнушку не знает.
Вина-то осталась. Впрочем, маме достаточно и видимого. Ухватив Соню за
волосы, чтобы подтащить поближе к злополучной луже, мама взвыла и затрясла
сжатым кулаком.
- Ты что, у окна стояла?! Сво-олочь!
А Сонина голова моталась из стороны в сторону, и слезы уже солоно
плескались в горле, и свербело в носу, и хотелось закричать громко-громко,
чтобы все вокруг разбилось, разлетелось, лопнуло от этого крика. И не надо
никакой рябины тенистой в невозможном будущем, и не тянет больше в папину
комнату, с видом на мечтательную башню, и не хочется, чтобы ресницы стали
длиннее и загибались, как у мамы. "Все! Слышишь - все, мама! Бьешь, так
прибей. Но я ненавижу тебя!"
Но мама ничего не услышала, потому что Соня ничего не смогла крикнуть.
Горло сдавило, и дышать стало нечем. "Все... - подумала Соня, - Глотать я
сегодня опять не смогу..." Не впервой. Такое уже случалось. Есть сегодня и
вправду не получится. Даже вода покажется твердой и будет норовить
протолкнуться в ноздри. Что-то случается с горлом, когда хочешь очень
громко закричать. Насмерть закричать. О том, о чем даже подумать страшно -
о ненависти.
Мамочка все-таки отпустила Соню. Ей ведь нужно было швырнуть дочери
ведро и тряпку.
..._не позволять же девке тащиться на кухню ради этого! Батька-то
покуда верит, что Сонька грипп подхватила и отлеживается. Лучше уж самой
принести ведерко. Неровен час, эта дрянь загремит чем-нибудь или
захнычет_....
Прежде, чем оставить Соню вытирать пол, мамочка закрыла окно. Дождь
попритих, капли уже не залетали в комнату, но мамочка не просто створки
сдвинула, она и до форточки достала, что в обычный-то день лениво. А после
ушла. Она даже не стала говорить, что именно с Соней случится, если окно
окажется снова открытым. И без того понятно.
Часов до пяти Соне казалось, что все в общем-то и не страшно. В конце
концов, мамочка в комнату на заглядывает. Соня расслышала, как хлопнула
входная дверь. Ушла. Может, к соседке, может, на кладбище, а лучше бы...
За грибами, что ли? Ну, чтоб подольше. Ведь пока ее нет, можно снова лечь
в постель и читать-читать-читать, и никто тебя не тронет, не скажет, что
ты станешь горбатой, как покойная бабушка, что ты глаза себе испортишь,
что очки придется носить, а это и некрасиво, и денег стоит.
Буквенная шелестящая благодать витала в комнате аккурат до полпятого. А
после Соня заметила, что книга отяжелела, словно и она успела промокнуть
под дождем. "С чего бы это? Может, стоит приподнять коленки и положить ее
сверху?" Соня так и сделала. Правда, пришлось согнуться еще сильнее, но
раз уж мамы нет, значит, можно - ничего страшного! Ведь предсказанный
мамулей горб поджидает ее где-то на восьмидесятом году жизни, а это уж и
вовсе не представимо.
(Как можно думать на семьдесят с хвостиком лет вперед, Сонечка, если не
далее, как утром, тебе хотелось не быть вовсе? И, сколько себя помнишь,
похожие мысли приходят к тебе чуть ли не ежедневно. Ведь за завтраком ты
сидишь за кухонным столом напротив мамы и, проходя по улице, видишь ее в
окошечке прачечной и, возвращаясь вечером, встречаешься с ней непременно.
И самое неприятное, как ни странно, заключается вовсе не в синяках и
кровоподтеках, а в другом. В нормальном, в простом. Да хотя бы... Вот
мамина рука, рядом с твоим лицом, когда она тянется к сахарнице - проще
простого. Но ты замираешь, и не можешь заставить себя доесть кашу. Или -
мамин громкий голос из дальней комнаты, в общем-то обыкновенный голос,
даже веселый. Но ты прячешься, выскакиваешь за дверь, чтобы затеряться, не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг