в известность, что в Уставе есть статья, предусматривающая превентивные
меры, которые в аналогичных случаях может и даже обязан предпринять
руководитель во имя общих интересов. Астропилот Бег Третий подтвердит, если
надо, мои полномочия... - Он тяжело поглядел в сторону Рустинга. - Полагаю,
однако, что в последнем нет необходимости.
Даже сегодня, сравнивая этот инцидент со всем трудным и страшным,
пережитым нами в дальнейшем, я считаю его самым мучительным. Потому что
тогда убедился и запомнил навсегда: проявление власти в форме угрозы
неотделимо от унижения - естественно, для того, против кого власть
направлена. Сол Рустинг испугался, испугался в самом прямом, постыдном
смысле слова, он даже непроизвольно прикрылся маленькой лапкой, словно
ожидая удара, съежился весь, снизу затравленно смотрел на "космического
мусорщика"... Вельд был предельно неприятен мне в эти тягостные мгновения,
хотя я знал, что он прав.
И еще одно пережитое тогда, запечатлевшееся чувство: я по сей день
воспринимаю ворвавшуюся вслед за тем в наше бытие неожиданность как
избавление; порою ведь и опасность может быть избавлением, если
предшествовавшее ей было мучительно и тягостно.
Пронзительно заверещал инфракрасный сторож. Опередив на этот раз Петра, я
бросился к иллюминатору. Втроем, так как вслед за "космическим мусорщиком"
подоспел голограф и твердо прижался к моему плечу, мы смотрели в ночную
пустыню... Позволю себе короткое отступление, хотя знаю - большинству оно
покажется неправдоподобным. Момент был напряженным, потому что нес в себе
неизвестность, причем скорее всего опасную, а я, с враждебностью ощущая
близость Горта, думал (точнее, мысль промелькнула в сознании молнией; хотя
кто измерил скорость, с которой приходит и уходит мысль?): "Сложно у меня с
Художником... Я должен его ненавидеть - и ловлю себя на том, что он мне
нравится! Что за чушь противоестественная... И почему именно он проник в
сновидение, когда Мтвариса приходила ко мне? Хотя это как раз понятно..."
Мысль прервалась - я увидел их.
Синхронно нарастающему воплю сторожа к нам приближались, быстро
увеличиваясь в размерах, смутно различимые в лунном свете фигурки. Сначала
это были просто два пятна, надвигавшиеся на ракету, и одно преследовало
другое, на первых порах заметно от него отставая, но расстояние между ними
сокращалось, и еще стремительнее сокращалась дистанция, отделяющая это
неведомое от нас. Вот пятна разделились на пятнышки поменьше... И вот мы уже
видим: в паническом, кажется, ужасе, словно надеясь на нашу помощь, ища
избавления, мчатся к ракете похожие на кроликов зверьки... А за ними, увязая
в песке, неуклюже шлепая короткими лапами, однако нагоняя - несомненно
благодаря своим размерам, - бегут звери куда крупнее. "Они чуть побольше
теленка... По-моему, хищники", - вспомнились давешние слова Вельда.
Вой инфракрасного сторожа раздирал слух, и Вельд выключил его - как раз в
ту минуту, когда "кролики" ворвались в широкий сектор света, льющегося из
иллюминатора.
Зверьки замерли как по команде, устремив на ракету круглые, золотисто
мерцающие глаза. Нелепо переваливаясь, точно топорно сделанные лодки на
волнах, торопливо покрывали последние десятки метров те, покрупнее, и в их
жадной поспешности было нечто донельзя отвратительное. Они напоминали... ну
да, свиней, которые дорвались до корыта и сейчас будут тупо тыкаться в его
дно, не залитое пока помоями.
- Догнали-таки, - констатировал Виктор Горт. - Вот-вот начнется... О
черт, камеры нет!
"Зачем увековечивать омерзительную резню?!" - негодующе подумал я, а в
следующую секунду рефлекторно напрягся, чтобы не упасть под навалившейся
сзади тяжестью.
Удлиненное лицо голографа казалось неживым, глаза остекленели, искаженный
гримасой рот был приоткрыт, тело обмякло. Мы с Вельдом уложили его в
ближайшее кресло, я рванул "молнию" комбинезона, припал к груди. Сердце
билось ровно, сильно, неторопливо... Что за дьявольщина!
Гневный крик Тингли Челла:
- Да это же... Ах, гады!..
Взметнулась входная дверь, он выпрыгнул в прямоугольник возникшее за нею
пустоты.
- Боже мой! - это был голос Коры Ирви. Так быстро все произошло, что мы с
Петром, склонившиеся над неподвижным Художником, не успели ей помешать.
Женщины тоже не было уже в ракете, когда снаружи послышался визг
смертельно, судя по нему, раненного существа. Он оборвался, то ли сметенный
хриплым ревом взбешенного Практиканта, то ли потому, что животное умерло.
Лишь после этого Вельд и я бросились на помощь нашим товарищам.
Рассказ о том, как завершился этот ночной эпизод, будет приведен позднее.
Потому что прежде я должен познакомить вас с записью, сделанной Виктором
Гортом, хотя, понятно, сам получил ее по прошествии некоторого времени.
Позволяя себе таким образом нарушить до сих пор довольно последовательное,
как мне кажется, повествование, руководствуясь следующими соображениями.
Во-первых, как весьма скоро сможет убедиться каждый, само ночное
происшествие не было, в конечном счете, сколько-нибудь значительным и не
имело для нас почти никаких последствий - так, заурядный в условиях планеты
двух солнц факт из летописи борьбы ее диких обитателей за существование;
во-вторых, с самого начала я был далек от мысли написать художественное
произведение, что, разумеется, освобождает от обязанности соблюдать законы
какого- либо жанра; в-третьих, нет нужды читателю повторять пройденный мною
путь догадок и ошибок... Виктор Горт раньше проник в суть явления, и потому
- слово Художнику.
Кристалл пятый. КОНТАКТ
...Впервые Эрг пришел среди ночи. Это было после нашего второго,
утомительного, однако без всяких приключений, похода за водой. Без
странностей, правда, не обошлось: с поляны исчезли те самые черные цветы,
которые едва не убили меня накануне (или это не было "покушением"?). А
вместе с ними - добрая старая камера, прослужившая мне не один год. Огорчало
не столько исчезновение аппарата, сколько другое: вместе с ним пропала целая
серия снимков; среди них были, кажется, и настоящие. Надо ли говорить, что
беспокоила необъяснимость происшедшего. Не польстились же на камеру
существа, чьи следы мы видели у колодца! И все-таки главное - сплошной
мистикой было исчезновение необычайных цветов... Или "цветов"? К счастью, а
может к сожалению, ваш покорный слуга способен поверить в любые чудеса. Но
речь не обо мне. Забавный парадокс: именно необъяснимость факта - вчера
цветы были, сегодня их нет - несла в себе заманчивую возможность найти ему
вполне реалистическое и, что особенно важно, безобидное истолкование. Мы в
самом деле заблудились в пустыне, - попытался внушить Петр Вельд несчастной
Коре Ирви и этому истеричному меланхолику Рустингу... Неудачная, увы,
попытка, смехотворное объяснение.
Не нравилась мне эта планета. Не нравилась своими нелепыми сдвоенными
солнцами, бесстыдно обнаженной враждебностью к живому, которой дышал
проклятый зной, и несмолкаемое шуршание песков, - будто унылый хор
злобно-тупых голосов заранее пел нам отходную; не нравилась тем, как она
действовала на психику - побуждая нас к резкости, обостряя отношения,
вызывая конфликты, до поры до времени погасавшие, к счастью, Не успевая
разрастись в пожар открытой взаимной неприязни, а то и вражды, бессмысленной
необъяснимой ненависти. Последнее было бы самым страшным и обидным. Я всю
жизнь провел, как говорили когда-то, "на колесах", и мне доводилось быть
очевидцем гибели людей вследствие того лишь, что паника и порожденные ею
взаимная отчужденность, нелепо-жестокий эгоизм побуждали человека к
нелогичным, не свойственным его природе, диким и позорным поступкам.
Равновесие поддерживали славный старик Вельд и этот в общем симпатичный
мне мальчик, которому так нравилось, когда его величали астролетчиком Бегом
Третьим. Правда, первого и в самом деле можно было сравнить при желании с
безупречно отлаженным механизмом - конечно же, имея в виду только
великолепную реакцию и отточенную выверенность обусловленных, вызванных ею
действий; в целом я его принимал. А молодой человек несколько раздражал
юношеским максимализмом - качеством, всегда немного смешным, нередко даже
отталкивающим, ибо оно свидетельствует, без сомнения, об определенной
ограниченности... Но за последние годы я научился терпимости (возраст дает о
себе знать?) и перестал требовать от людей слишком многого. Пожалуй, у меня
вообще в известной мере трансформировались критерии. Не то что безразлично
теперь, богат или беден человек духовно, однако это требование, некогда
главное, как бы отступило на второй план. Важнейшим сделалось нравственное
начало как основа поведения в той или иной, особенно в сложной, обстановке.
Проще можно сказать так: не мелок человек, не труслив, не подл, не жесток -
и слава богу! Если же он еще умен, развит, утончен, то вовсе отлично. Однако
мое отношение к людям определяется прежде всего первым.
...Собственно, именно сформулированное выше я успел выложить Эргу в самом
начале контакта. Друзей, которых у меня немного, удивила бы подобная
непосредственность. Поначалу она, признаюсь, удивила меня самого. Далее,
оправившись от вполне объяснимого потрясения, вызванного не слишком, мягко
говоря, обычной встречей, я решил, что все в порядке, все логично, понятно и
подлежит оправданию множеством обстоятельств, сопутствующих контакту. Да
ведь и не с человеком я вдруг разоткровенничался - хотя привыкнуть к этой
мысли, вероятно, никогда не смогу. А между тем факт остается фактом: эрги не
люди, они... эрги, иначе их не назовешь. Постараюсь быть в дальнейшем более
последовательным.
Итак, Эрг пришел среди ночи. Он стал перед креслом, в котором я лежал, и
дождался, пока с меня слетят остатки сна. Молча сделал знак рукой - и я так
послушно, даже с готовностью последовал за ним к выходу из ракеты, словно
иначе и быть не могло. Да и с чего бы мне не пойти? Он был точной копией
своего двойника, и я воспринял его как оригинал, а уж тот очень даже мог
пожелать со мной объясниться наедине. Мы успели порядочно удалиться от
ракеты, прежде чем я убедился в своей ошибке. Остановился - на половине шага
- и Эрг, шагавший легко, стремительно, так что песок коротко взвизгивал под
ботинками, и острый звук этот мгновенно обрывался... Он обернулся, я
встретил взгляд зорких серых глаз и ясно понял: передо мной не человек. У
человека в призрачном ночном свете непременно расширились бы зрачки; у него
они оставались крошечными, как острие булавки.
Должно быть, я изменился в лице, потому что Эрг быстро сказал:
- Не бойтесь, я не причиню вам вреда! Даже если бы хотел - не смог... Но
я и не хочу.
- Я не боюсь! Он засмеялся:
- Вы самолюбивы... Это смешно, не правда ли?
- Почему же. Смешно, когда самолюбие заявляет о себе по ничтожному
поводу. Иначе говоря, оно может быть смешным, как все несоразмерное, не
больше... - Тут я спохватился: - Да кто вы такой, черт возьми?! Ведь не...
- Нет, конечно. Я - другой. Или, точнее, другое... Да, разумеется, людям
для установления Контакта необходимо знать, с кем они... как это? С кем они
имеют дело. Простите, я узнал это недавно и потому не сразу применил новое
знание. Сейчас объясню все, что уже могу объяснить. Но, если вы не против,
пойдемте, пожалуйста, дальше... Видите ли, я постоянно испытываю потребность
в движении... действии вообще.
Думаю, нет ничего зазорного в том, что я, голограф Виктор Горт, всю жизнь
стремившийся, в соответствии с профессией, к необычному, не сразу справился
с растерянностью, которую, впрочем, следовало бы назвать скорее шоком. Хотя
к чему рассказывать о переживаниях? Сами по себе эмоции не представляют, на
мой взгляд, ценности. Они важны постольку, поскольку помогают проникать в
сердцевину явления, - таково мое профессиональное, а пожалуй, и жизненное
кредо.
Мы зашагали дальше в призрачную ночь. Я предложил:
- Говорите же... Вы - туземец?.. Нет, начинайте с чего вам удобнее.
- Сказать так значило бы исказить факты. Если не ошибаюсь, туземец, он же
абориген, представляет собою плоть от плоти своей земли - и по химическому
составу, и в смысле исторического родства... Да, так - у аборигена есть
родословная, неотделимая от прошлого и настоящего мира, к которому он
принадлежит. У меня родословной нет. Или, правильнее, она предельно коротка,
хотя растет в геометрической прогрессии... И в эти минуты тоже.
- Что-то я не понимаю, - честно сказал я.
- Простите, слишком сбивчив мой рассказ. Но это не умышленно.
Разговор напоминал археолог веские раскопки: с каждым новым поднятым
пластом обнаруживались новые находки - и каждый раз неожиданные.
- Вы - пришельцы с других миров?
- Нет, но... Как я могу вам объяснить то, что мне самому неизвестно?! -
Его отчаяние не отличалось от человеческого. - Все- таки попробую дальше.
Надо, наверное, начать с того, в достоверности чего не сомневаюсь. Вот,
например: я ничего не знаю об остальных эргах...
- Почти по Сократу, - усмехнулся я.
- По... Сократу? А, вспоминаю... Древний философ, великий мыслитель,
считавший природу непознаваемой... Но как совместить...
Час от часу не легче!
- Оставим философов. По-моему, сначала следовало бы нам прояснить
некоторые другие вещи.
- Вы не хотите понять! - В голосе звучала обида. - Мне так трудно...
Хотелось упасть в песок и истерично смеяться. Вот бы взглянул на него
сейчас тот, с кого он столь тщательно скопирован!.. "Скопирован"? Чтобы
осуществить этот процесс, необходимы две вещи: объект, с которого снимается
копия, и субъект, совершающий данную, признаюсь, не слишком мною почитаемую
операцию... Смутная догадка шевельнулась во мне и сменилась нескромным
чувством восхищения собственной персоной. "Черт возьми, - с восторгом и
разочарованием подумал я, - неужели все так просто?! Нельзя, однако,
спешить. Ни в коем случае нельзя спешить, чтобы не сбить его или, чего
доброго, не перепугать до смерти". - "Опомнись, - сказал трезвый голос, -
кого и чем ты боишься испугать?" Тем не менее, я предпочел начать издали:
- А можете ли объяснить, почему назвали себя эргом, не как- нибудь иначе?
Теперь внезапно остановился он, и я по инерции проскочил дальше... Тут я
должен сделать не очень лестное для себя признание. Несмотря на бесконечно
привлекательную необычность происходящего, головы я, как говорится, не
терял, и то, что, беседуя, мы все более удалялись от ракеты, нравилось мне
все меньше. Поэтому, вернувшись к Эргу, я будто случайно продолжал идти в
том же - обратном - направлении. Не заметив, он пошел рядом, в задумчивости
повторил:
- "Эргом"? Действительно... - Странно, казалось бы, осмысливать слово,
которым сам себя назвал. Но у меня были основания не находить это странным.
Мой спутник просиял: - Ну конечно, "эрг" - термин физический, единица
измерения работы, силы... Вполне естественно, что я выбрал именно это
определение, - оно наиболее точно.
- Хорошо, - твердо сказал я и взял его за локоть, точнее, хотел крепко
взять за локоть, а он легко, ловко увернулся, и я почему- то не обратил на
эта внимания. - Хорошо. Давайте говорить прямо. Сколько вам лет? Или - дней?
А может, часов и даже минут?..
Эрг сделал нечто, ошеломившее меня противоестественной в данной ситуации
обыденностью, - взглянул на запястье с часами.
- Около двух часов... - Как бы прося извинения, пояснил: - Не догадался
сразу засечь время. Видите ли, в первые минуты мне в голову не пришло, что я
не человек.
Если подобный ответ прозвучал дико, то не для меня. И я спросил:
- А вы ощущаете себя человеком, с которого...
- Скопирован, хотите вы сказать? Не беспокойтесь, определение меня не
задевает, ведь оно, по существу, правильно. Хотя и не до конца. Но вот мой
вам ответ: пожалуй, не так. Прежде всего, я ощущаю себя эргом.
- Да что же это, наконец, такое?! - вырвалось у меня, и я почувствовал
неловкость. - Простите, я сказал о вас как о предмете. Однако и вы должны
понять...
Он улыбнулся одними губами:
- Я понимаю, поверьте. Только невозможно ответить однозначно. Сказав -
"прежде всего эргом", я подразумевал общее состояние, настроение,
ощущения... еще кое-что, вам неинтересно это... - Не дал мне возразить,
заключил: - Есть и очень многое - от него. - Мы словно договорились не
называть человека, о котором шла речь. Эрг продолжал, и песок по-прежнему
коротко взвизгивал под его ногами. - Это как запись на звукокристалле -
слышишь ее впервые и узнаешь все больше. Объем моих знаний о себе непрерывно
растет... Нет, знаний о нем, ибо я все-таки эрг.
Со стороны мы выглядели, вероятно, попутчиками, которые увлеклись
разговором и потому идут быстрее, чем требуется. Но каждый раз, когда я
встречал его взгляд, тревожный холодок подкатывал к сердцу; злясь на себя, я
ничего не мог с этим поделать: человек так смотреть не может, даже если бы
хотел. Стоило Эргу мимолетно остановить на мне точки зрачков - и я словно
натыкался на булавочные острия. Нельзя было привыкнуть, не обращать
внимания; это противоречило природе вещей - максимально уменьшившиеся, будто
под воздействием слепящего яркого света, зрачки, когда вокруг
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг