Он изменился в лице. Я снова увидела ангельскую печаль сквозь
бесовские, плутовские черты.
- Для того, чтобы иметь дело с истинной вами, я слишком люблю вас, -
просто ответил он.
И я вспомнила...
Он сошел с небес после дождя. В радужном одеянии, по ступеням из
облаков. Светило солнце в траве... Я ожидала счастья, но не верила ему и
потому играла словами. Он ушел. Вереница черных теней тащилась за ним. Он
убил моих детей... Они лежали передо мной бездыханные, светловолосый Той и
маленькая Лила. В круговерти перерождений мне не суждено было больше
встретиться с ними.
Я вспомнила все.
Рождения и смерти, свет и тьму, жар и хлад, ненависть и любовь. Этот
вечный поединок двух основ Вселенной...
Последняя ступень каменной лестницы времени.
Перед нами, покуда хватало глаз, расстилалась серая голая равнина -
плоскость, пустынная, как воплощенное ничто. Даже трава росла неохотно, была
жухлой. Мрачное небо отражало равнину - ни солнца, ни звезд. И ничто не
указывало на то, что где-то здесь идет жизнь.
Гном - хранитель музея, с той же рогатой железякой на груди, был
несказанно рад встрече.
- Ну а теперь, синьорина, когда вы проскочили парочку кружков Обыденной
Жизни, вас ждет нечто посерьезнее. - Он потер коричневые ладошки. - Люди
обленились и не хотят заставлять воображение работать. Уж и не помню, когда
я в последний раз видел настоящую геенну огненную, все эти щипцы, жаровни и
прочие милые сердцу приспособления!..
- На Земле они и по сей день в изобилии, - встрял кот Василий. - Нашел
чем удивить.
- Что Земля! - Отмахнулся гном. - Серый, нудный садизм. Ядерные
взрывы... Бактериологические войны... Количество, а не качество. Настоящее
мастерство начинается там, где художник сам себя ограничивает. В
традиционных формах, не перешагивая законы жанра. Ничто и никогда, вы
слышите, барышня, не заменит простых стараний, пряного запаха живой крови.
Надо идти вглубь, а не в ширину.
Я смотрела на него с интересом.
- Как, по-вашему, щипцы - это самое страшное на века? - кровожадно
ухмыльнулась Ингигерда.
- Ну, не самое, - помедлил гном. - Но все же и они колоритны. Видите
ли, атмосферу ужаса создает не только и не столько боль, сколько приближение
к ней. И атрибуты, которые в сознании связаны с болью.
Баркаял дунул на него, и гном застыл.
- Неужели мне придется пройти через это? - почувствовав себя
по-настоящему беспомощной, обратилась я к моим спутникам.
- Скорей всего, вам самой ничто не угрожает, - засомневался Баркаял. -
Ведь вы царевна. А вот те, кто вызовется сопровождать вас... На них-то все
ваши страхи и скажутся. Держите себя в руках. Если ваше воображение
разыграется...
- Что вам-то может угрожать? Ведь вы бестелесны?
- Синьорина, все то, что этот дуралей тут наплел, - детский лепет по
сравнению с тем, как может мучиться душа, - печально сказал кот. - Ваши
первые круги были просты. Вы отвечали лишь за себя. Перед другими совесть
ваша была чиста, как простыня, выстиранная тетей Асей.
- Хватит грузить девчонку, - ожил гном. - Так мы идем?
- Вам незачем идти со мной, друзья, - сказала я. - Будет лучше, если я
одна.
- Даже вы не вольны выбирать дороги другим, королевна, - склонился
Баркаял. - Я иду с вами.
- Мы все идем, - подтвердил клон.
- Для начала - Стикс, - объявил гном тоном уличного зазывалы.
Широкая серая река мгновенно плеснула волной на нашу ступеньку, и я
невольно подалась назад.
Мое земное платье обернулось тяжелым черным плащом, лицо почти скрыл
капюшон. Я оглянулась на сопровождающих. Баркаял больше не был похож на
кривляку Лукоморьева - он смотрел вперед суровым взором и был закован в
серебряные латы, а с плеч его струился красный плащ. На плече Ингигерды
нахохлилась ворона. Боже, подумала я, типичное американское фэнтези. Хроника
Эмбера, да и только.
Небо заклубилось грозными облаками, а по воде шла рябь. Семьдесят семь
ветров пронизали открытое пространство, я задрожала от холода. Вода все
прибывала, и пришлось отойти на ступеньку выше. Потоп, мелькнуло у меня.
- Не потоп, только не потоп, - умоляюще зашептал Баркаял. - Не надо,
королевна, придумайте что-нибудь другое.
Я закрыла глаза и подставила лицо ветру. Вода отступила, река снова
текла спокойно.
- Стикс - мертвая вода, - сказал кот. - В русских сказках рекомендуется
- наберите немного в пузырек, царевна.
Я взяла предложенный мне хрустальный флакон и осторожно, чтобы не
замочить пальцев, набрала в него воды.
На горизонте появилась черная щепка. Вскоре она оказалась лодкой.
Лодка приближалась, и мне почудилось, что я вижу алый отсвет над нею.
- Черт побери, синьорина, что это вы удумали! - прошипел кот. -
Немедленно исключите алые паруса!..
Паруса пропали. Теперь это была обыкновенная лодка, из тех, что летом
на любом водоеме десятками швартуются у берега. Впрочем, не в пример больше.
И выкрашена в угольно-черный цвет. На корме стоял Харон - темная сгорбленная
фигура. В лодке сидели гребцы - измученные рабы, закованные в кандалы. По их
темным лицам струился пот, смешиваясь с грязью.
- Харону полагается быть одиноким, - деликатно припомнила Ингигерда.
Но я покачала головой. У перевозчика через реку мертвых, по моему
разумению, всегда будут рабы-помощники.
- До встречи, любезная барышня, - хихикнул гном и помахал рукой.
Лодка плавно тронулась к горизонту. Обернувшись, я заметила, что
лестница ввинчивается в воду. Казалось, во всей Вселенной не осталось
ничего, кроме безбрежного разлива серой воды да торжественных облаков,
плывущих над нами.
Сырой ветер срывал ослепительно белую пену со свинцовых волн и нес ее
ввысь. Я стояла на корме рядом с Хароном и вглядывалась, подобно ему, в
рассеянный свет на горизонте. Каково это - тысячелетьями перевозить усталых
путников с одного брега на другой? Через реку, что похожа на океан...
Однажды мы приблизились к берегу.
Справа стоял полдень: светило красно солнышко, шумела трава, зеленели
деревья. Слева - над белым зимним покровом круглилась ясная луна в россыпи
звезд.
По мелководью брел, подобрав тунику, как женщина подбирает длинное
платье, человек.
- Кто это?
- Гераклит.
- Что делает он?
- В который уже раз входит в одну воду.
Мы сошли на берег.
Запиликал сотовый телефон. Баркаял, покивав трубке, обернулся к нам и
сказал:
- Меня срочно вызывают. Ждите здесь. Не сходя с места. Не вздумайте
ничего предпринимать без меня.
С этими словами он исчез. Я настолько привыкла к его исчезновениям и
появлениям, что не удивилась.
Клон Лукоморьева выражал недовольство отсутствием цивилизации в этих
местах.
- Честное слово, давно пора установить на Стиксе автоматизированный
паром! Харон уже не мальчик...
- А лучше самолетом, - усмехнулась Ингигерда.
На медном холме лежал Алатырь-камень. На камне том, горючем и гладком,
возвышался железный терем. У меня появилось смутное воспоминание, что вроде
бы я бывала здесь раньше... Оставив моих друзей вести пустой спор, я вбежала
в терем. И увидела посреди голой горницы огромный, окованный цепями сундук.
Мне захотелось открыть сундук, я огляделась вокруг в поисках
какого-нибудь лома, что ли. Или ключей... Ключи! Украденные из психбольницы
- вспомнила я. Они тут же оказались в руке. Лязг в замке. Поворот. Все
заржавело здесь за миллионы лет.
"Как во тереме железном том, во неволе заточенная, за семью да за
запорами, за семью крюками крепкими, скована семью цепями ли, за семью лежит
задвижками - не святая радость чистая, не желанно светло счастие, - да моя
тоска незнамая, да моя кручина смертная..."
Удивительное дело, я безошибочно знала, каким ключом надлежит открывать
какой замок. Самый маленький и самый крепкий следовало отворить первым...
"Ой, пойду ль я, красна девица, отыщу-найду я поле то, да взойду на
камень Алатырь, постучуся в терем тот высок, да запоры те пораскрою я..."
Замки поддавались. А голос все пел свой заговор - тихохонько, сладко,
вкрадчиво. И вдруг заскрежетал:
"Ты мечись, тоска, ты мечись, печаль, ты кидайся-бросайся, кручинушка.
С потолка на пол, в угол из угла, да на стену железную со стены. Через все
пути-перепутьица, через все да дороженьки торные. Кинься ты, тоска, в буйну
голову, отумань глаза мои ясные, загорчи уста мои сахарны, удержи ты сердце
ретивое. Кинься ты, печаль, в тело белое, застуди мою кровь горячую, да суши
мои кости крепкие, забери ты хотенье да волюшку..."
Не помня себя, дрожа от грохочущего заклятия, я отомкнула последний
замок. И тут вбежал кот Василий:
- Не делайте этого, королевна! Остановитесь!
Поздно. Замок лопнул с металлическим стоном. Из сундука посыпались
маленькие, рыжие, как тараканы, бесы. Они кинулись во все стороны. Они
скалились, строили рожи. Над ними поднялся густой зеленый туман и двинулся
ко мне. Я зашаталась и упала на пол.
Придорожный камень и бабушка Ядвига
- Пропала, - рыдал кот. - Она пропала. На глазах растаяла!..
- Не доглядели! - бушевал Баркаял.
Ингигерда невозмутимо констатировала:
- Люди выставляют себя бессильными в собственных глазах, чтобы было чем
наслаждаться. Но когда приходит испытание, кое-кто из них все же способен
постоять за себя. Полагаю, наша царевна из тех.
- Щелкнуть пальцами и переместить ее сюда. Делов-то, - пожал плечами
Лукоморьев.
- Я не могу этого сделать, - Баркаял воздел руки. - Мы в ее мире.
Позвольте напомнить, мы в ее аду. Я здесь почти бессилен...
- О, бедные боги... - вздохнул кот.
- Нет никакой возможности жить в мире, который походя изобретает себе и
нам эта чертовка... - пробормотал Баркаял и опустился на придорожный камень.
- Взгляни, на что ты взгромоздился! - бесцеремонно заорал кот Василий.
Полустертая дождями и ветрами надпись проступала на камне.
- Вы разбираете что-нибудь? - cпросил Лукоморьев.
- Клинопись, - резюмировала Ингигерда.
- Нет, узнаю, это ее почерк! - радовался Василий.
Стрелки на замшелом камне указывали на три стороны.
Налево я вымостила тропу равнодушия. Поглядев туда, мои друзья увидели
просеку в болотной осоке и камышах, молчаливую и глухую. Там не слышалось
даже птичьих трелей. Прямо я выстелила широкую и ровную, как стрела, трассу
ненависти.Здесь путник теряет себя.
Издалека доносилась медь духового оркестра.
Направо, в лесную чащобу, вела витая тропинка. Такой мне тогда казалась
дорога любви, на которой лишаются воли.
- Ну что? - бодренько вопросил котишка. - Куда направимся?
- Давайте рассуждать логически, - сказала Ингигерда, - налево мы идти
не можем, по этой дороге ходят в одиночку.
Кот поправил ее косичку.
- Когда маленькая девочка берется рассуждать логически, троим взрослым
мужчинам остается слушать.
- Ну, решение принять решение - это еще не решение, - заметила юная
ведьма и продолжила: - Прямо - опять-таки не лучший вариант. Если каждый из
нас потеряет себя, кто же ее выручит? Значит, направо!
- Там что-то про волю, - усомнился кот.
- Надо выбирать из имеющихся вариантов, - дернула плечиком Ингигерда. -
Есть другой путь?
- Лично я вообще давно не волен, - загадочно произнес Лукоморьев.
- Ладно, согласен, - мяукнул кот, - но надо быть готовыми, что к концу
пути мы станем другими.
- Какая здесь, однако, невероятная слякоть, - посетовал кот, в
очередной раз поскользнувшись на беспрестанных поворотах узкой дорожки.
- Это слезы любивших, - пояснила Ингигерда, - надо же, сколько
нарыдали, охламоны...
- Не понимаю, какой смысл плакать от любви? - рассуждал Лукоморьев. -
От любви надо смеяться.
- Когда нет взаимности? - вступил Василий.
- Хотеть взаимности - нескромно, - отрубил Лукоморьев.
Повинуясь новому повороту, мои спасители очутились на берегу живой
реки. Благодать разливалась в воздухе. Все на минуту застыли.
- Неглинка, - благоговейно выговорил кот.
- Пошляк! - фыркнул Лукоморьев. - Неглинку заключили в трубу и пустили
под землю еще в прошлом веке.
- Потому еще живая, - ощетинился кот.
Ингигерда вдруг рванула с пригорка вниз - ворона вспорхнула с ее плеча
и понеслась за хозяйкой по воздуху. Девочка достала свой хрустальный пузырек
и, погрузив в струи руки до локтей, набрала живой воды.
- Эх, носит меня, как бездомную собаку, по свету! - с горечью
воскликнул кот Василий.
- Ты это чего? - встревожился Лукоморьев.
- Да надоело, говорю, все... - тоскливо произнес кот. - Мне бы в уютной
спальне на ночь сказки котятам сказывать, а я по чужим параллельным мирам
таскаюсь... И чего я тут не видал?.. Оттого-то у нас, между прочим, и сказок
мало, а все одна действительность. Кому сказки-то сочинять, если я на работе
отсутствую?.. А?..
- Вот выйдешь на работу, - иронически улыбнулся Баркаял, - распишешь
все это в качестве небылиц.
- А когда я выйду-то? - бил себя пяткой в грудь Василий. - Пока я
здесь, под моим дубом ходит какой-нибудь Микки-Маус и такое плетет! Свято
место, оно, братцы... - запричитал кот. - Я сотни лет черт-те чем занимаюсь.
Речку с живой водой успели закопать, аспиды...
Дальше шли приунывшие. Василий плелся последним.
- Вот уж ад так ад - пытка совестью, - бормотал он себе в усы. - Дожил,
старый котяра!
Друзья избегали оборачиваться на него. Баркаял, чей слух был редкостно
чуток (на сорок верст вокруг), вещал, как бы не Василию:
- Ада, друзья мои, не существует. Ад внутри вас, снаружи его не бывает.
А над внутренностью своей вы уж будьте властны...
- Да... властны... - канючил Василий. - Все болезни от насилия над
собой. Над совестью личной. Вот связался с вами, утратил призвание, а сейчас
понял все. Чем так итить, лягу сейчас и помру.
Баркаял притворялся, что не слышит. Давно покинувшая его душа болела,
как порой болит у ветерана ампутированная рука. Оказывается, расстаться с
волей - это значит обречь себя на терзания болью любимых.
Во чистом поле белела печка. Одна-одинешенька.
- Где твой Емеля? -спросил Лукоморьев.
- Или, на худой конец, печник, беседующий с Лениным? - добавила
Ингигерда.
- Где ж твои пирожки, печка? - гаркнул Баркаял. - Накорми путников!..
Василий подошел к печке, заглянул в нее.
- Пусто. Выстудилась.
Пошли запущенные деревни. С рухнувшими палисадами, пустыми глазницами.
Ни души вокруг, ни движения. Скособоченные колоколенки наводили грусть.
- Есть кто живой? - надсаживался Василий.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг