"Сутенеры, - сказал Славик. - С Тверской. Орать привыкли. Из бывших чинов.
С Огарева и Лубянки". - "Ну да, подходит, - кивнул я. - Продавай Аллу! По
две!" - "Но нет, - спохватился Славик. - Сутенеров тут не должно быть.
Хохлушек с Тверской уже погнали. Кого ты имеешь в виду?" - "Вон те, в
углу". Славик обернулся и рассмеялся. "Эти-то! Билетеры! - и гримаса
брезгливости сеятеля учебной литературы (по три - пять номиналов) отразила
его отношение ко всякой швали. - Тоже из бывших чинов. С Огарева и
Лубянки. "Продавай Аллу по две!" - значит: продавай билеты на Аллу
Пугачеву по две тысячи... А этот, светленький, постарше, валютчик у
Большого..." - "То есть как валютчик?" - "Торгует билетами на валютные
места. Когда-то имел большие деньги. А теперь Большой - пшик! Показы мод
со звездами в зале, всякие презентации опять же со звездами в зале - вот
где нынче бизнес".
Славик отправился на свой просветительский пост у дверей Учпедгиза,
соседей Сергея Александровича тоже призвали дела. Я стал отгадывать
кроссворд в "Мире новостей". А Сергей Александрович подошел к моему
столику.
- Добрый вечер, Василий Николаевич, - сказал он. - Подсесть к вам
дозволите?
- Отчего же... - пожал я плечами. - Место свободное...
Сергей Александрович заказал у стойки водку, кружку пива, бутерброды
с икрой и ветчиной, поинтересовался, не надо ли чего мне, я покачал
головой.
- Это должно было произойти. Или я бы к вам подсел. Или вы бы ко мне
подсели.
- Я бы к вам не подсел, - сказал я.
- Вы имели разговор с книгопродавцем, а потому знаете о роде моих
занятий. А ведь это вы, Василий Николаевич, превратили меня в валютчика и
билетера. Так что, можно посчитать, мы с вами квиты.
- То есть как превратил? - я отодвинул от себя кроссворд.
- А кто же, как не вы! Отчасти Курьезом вашим. Или обводным финтом,
пусть будет по-футбольному. А уж вовсе-то меня пустила колбаской по Малой
Спасской ваша супруга Виктория Ивановна Пантелеева, то есть тогда, стало
быть, еще вам и не супруга.
- Не понял, - сухо сказал я.
- А вы и не знаете? Она не поставила вас в известность? А как же! Я
сначала посчитал, что это сам Корабельников. Но ему зачем? Потом выяснил:
Виктория Ивановна. Она. На каком-то приеме или даже в доме Корабельниковых
нашему генералу, другу детства ее отца, о вашей доле пожалобилась, а меня,
видно, выставила драконом. Через неделю приказом - вон. Несоответствие.
Припомнили и случай, ваш Курьез вызвавший. Колбаской же я, сирый и босый
да с обидами, прикатился по откосу Театрального проезда прямо к ловчилам у
Большого театра. Они, в частности, были у меня под контролем. Я и
воспользовался своими знаниями. Первый раз, помню, продавал билеты на
"Конька-Горбунка" с Плисецкой. Иностранцы тогда валили, а за ними
следовало приглядывать... Но и теперь, что бы там вам книготорговец ни
наговорил, я приношу в дом побольше вашего. Басу Моторину в месяц выдадут
меньше, нежели я на нем в день заработаю... Кстати, раз супруга
промолчала, вы и не знаете, когда это все случилось. Вы только аспирантом
в Тюмени сделались. А коршун, над вами круживший, наземь рухнул. Вы же еще
годы ожидали от Москвы каверз и злодейств. Не права Виктория Ивановна, не
права. Надо было бы ей вам сообщить... Но в итоге-то что? Вас - в
профессоры, меня - в билетеры. Квиты мы, Василий Николаевич, квиты...
- Смотря по какому счету...
- Истинно. У каждого из нас свой счет дороже. Но коли взять не
материю, а воздухи всякие, вроде чести и достоинства... У вас-то все вышло
в наиблагороднейшем виде, у меня же судьба сломана. А я не себе служил. И
не идее, заметьте. А тому, чего теперь уже, к несчастью, нет...
- Бодолин и Миханчишин? Или еще десятки вами отловленных? Или
Анкудина? Как с их-то судьбами?
- А что Бодолин и Миханчишин? Бодолин - дрянь, все было в его руках,
да еще и при его родственниках-то, но он слизняк, и жалеть его не стоит. А
Миханчишина и жалеть не надо. Этот хорек и добытчик со своей трагической
ношей столько приобретений сделал, что ой-е-ей! У него и теперь имеются
замочки с крючочками для новых приобретений. Или чего другого... В
"Двенадцати стульях" есть наиважнейший персонаж с адресочками мебелей, его
еще замечательно сыграл Прудкин...
- И что же, Миханчишина, скажем, Олигарх отправлял на Лазурные пляжи
не из-за одних лишь состраданий?
- Я ничего такого не говорил, - рассмеялся Сергей Александрович. - И
в мыслях не держал...
- А может, в ваших мыслях сложные повороты и вы даете мне понять, что
и на мои мебеля у вас есть адресочки?
- В нашем прошлом у меня был к вам интерес, - серьезно сказал Сергей
Александрович, - и я желал вас уловить, как вы толкуете. К вашему
настоящему интереса я не имею. Нет к тому ни поводов, ни оснований...
Единственно... Может, ради этого я и подсел к вам... Мне известно, что вы
случая того... ну, Курьеза... вроде как стыдитесь... Будто бы при
упоминании о нем конфузитесь... Мол, дурь юношеская... Или в одной
компании вы якобы утверждали, что Курьез этот для вас ничем не
примечательнее какого-нибудь забитого некогда гола... Мол, нападают на вас
четверо защитников, по ногам колотят, в коробочку берут, а вы все же
ухитряетесь в падении через себя забить гол... Особенный, конечно, но лишь
гол... А вы его вровень с тем случаем ставите...
- Откуда это вам известно? - хмуро спросил я.
- Какая разница! - махнул рукой Сергей Александрович.
- И что?
- А то, что, стало быть, мы не на равных. И не квиты. Для меня тот
Курьез - главное в жизни, слом, а значит - и вся жизнь. Для вас же - это
так, тьфу, в падении через себя...
- Мне тогда повезло.
- Да. А мне не повезло. Но и если бы вам не повезло, а повезло мне, я
и тогда, наверное, узнав, что вы решились на эдакий звонок и разговор,
сломался бы и пусть не через три года, а через двадцать лет все равно
попал бы в билетеры... Тем более что вы меня еще и пророчицей Матроной
озаботили...
- Что вы от меня-то хотите?
- Василий Николаевич, в компаниях вы стыдитесь и конфузитесь, но
сейчас мне признайте, что и для вас тот случай был вовсе не пустяшным, а
жизнь... жизнеобразующим...
В глазах ловца человеков была мольба.
- Отчего же и не признать, - сказал я, - коли я потом в стольких
странствиях побывал, и вовсе не географических...
- Ну вот! Ну вот! - вскричал Сергей Александрович, стакан водки выпил
двумя глотками. - Теперь мы квиты и на равных. Пусть вы думаете иначе. И
мне не так тошно станет жить, и, подыхая, можно будет посчитать, что не в
одно лишь дерьмо вляпывался!
Сейчас же глаза его зажглись, отражая новые и уже приятные для Сергея
Александровича соображения.
- Сколько же вы лет не знали, что коршуна над вами нет. Маялись,
страдали небось, гневались: "Задушил бы его!" А я уже билетами торговал,
полковника не получив. Вы и теперь, похоже, придушили бы меня!
- Руки долго мыть пришлось бы, - сказал я. - И не впадайте в
наслаждение своих фантазий. Вовсе не о вас я тогда думал, а о никому не
нужном Крижаниче.
- Вы потому думали о Крижаниче, - выкрикнул Сергей Александрович, -
что его в Тобольск отправил схожий со мной человек. Стало быть, обо мне!
Я попрощался с кассиршей и буфетчицей и побрел в Брюсов переулок. А
ведь и впрямь в сумасшествии бытия Курьез превратился для меня и знакомых
в анекдотец и отодвинулся в глубины моих молодых лет. Да и был ли он? Был,
подтверждал Сергей Александрович, был. Хорошо хоть, мелькнуло соображение,
я не проболтался этому практику адресков с мебелями о житиях Ахметьева. Но
тому смог сообщить об Ахметьеве и способный воспитанник Миханчишин. Если,
конечно, не учуял в Ахметьеве и свою добычу.
Впрочем, по дороге домой меня волновало иное. Виктория Ивановна в
распахнутом халате перед зеркалом в ванной комнате смывала макияж.
- Подруга, - сказал я сердито, - что же ты не сообщила, как сняла с
должности Сергея Александровича Кочерова?
- Какого еще?.. - удивилась Виктория.
Я напомнил.
- Я его и не снимала, - чуть ли не возмутилась Виктория.
На каком-то застолье она стояла рядом с генералом, деревенским другом
отца, тот поинтересовался, отчего она такая печальная, она рассказала о
своем сибирском друге и его гонителе. "Этого не может быть! - сказал
генерал. - Я разберусь". И более она ничего не знает. Если бы что
случилось, генерал позвонил бы, кстати, он и ни с какой Лубянки. Ракетчик.
И откуда знает о том разговоре этот твой билетер? Сам небось провис на
какой-нибудь паутинке и сорвался, а теперь выдумывает чушь с выгодой для
себя. А я тогда была отогнана тобой. Не нужна, не получится... И выслушала
грозный наказ: "Не суйся! Сергея Александровича оставь мне!" Я и
оставила...
- Ладно, мой милый финтюфлей, - заключила Виктория. - Не ворчи, а иди
и порадуйся.
Она вышла из ванной, чмокнула меня в щеку мокрыми губами и провела к
предмету, должному обеспечить радость. Это была толстенная книга, ярко и
дорого изданная, со словами на обложке: "Владислав Башкатов. Тайна солонки
©57. Детективный роман".
- Вот, значит, какой сюрприз всем нам обещал Башкатов, - сказала
Виктория.
А я понял, отчего вдруг так осерчал на меня Башкатов, когда я стал
совать ему солонку, возвращенную Ахметьевым. Я мог навредить не ему, а его
роману, своими подсказками я мог испортить уже придуманные им ходы.
И при изобилии лоточной макулатуры роман Башкатова имел удивительный
успех. Башкатов уловил интересы многих - и книготорговцев, и любителей
чтива семечек, шлепающих в метрополитене сканворды, и почитательниц
женских мелодрам, и даже скептической интеллигенции. Сюжет в нем вышел
лихой, из переплетений шести линий, а персонажи получились в нем вовсе не
условные, а живые, со своими натурами и судьбами, они вызывали
сострадание. И не было в книге вранья, содранных у американцев (или еще у
кого?) коллизий, пересаженных в нашу реальность, потому то права у
Башкатова купили сразу несколько детективно развитых стран. При всем при
этом язык романа был грамотный, даже изящно-иронический, в нем не
встречались фразы, свойственные текстам наших замечательных кристиутробных
дам: "Она встала на свои красивые ноги". "Это не литература, - объявлял
Башкатов в интервью. - Это - честный детектив. Но это близко к
литературе". Действовал в романе и профессиональный сыщик (случилось там
восемь убийств), следователь прокуратуры. Но пытался расследовать тайну
солонки ©57 и работник Бюро Проверки молодежной газеты Николай Васильевич
Кулемин.
А потому ничего странного не было в том, что через два года я получил
приглашение на презентацию одиннадцатисерийного фильма "Тайна солонки
©57". И даже в том, что на приглашении меня обозвали Василием Николаевичем
Кулеминым, ничего неожиданного я не углядел. Во время съемок сериала
случалось со мной опять же несколько курьезов (притягиваю), два из них по
крайней мере следовало признать (мне) удивительными. Во-первых, я был
утвержден консультантом фильма. Во-вторых, меня сняли в эпизоде и даже с
репликами. Связи Башкатов имел обширнейшие и спонсоров притянул, с помощью
друзей-космонавтов в частности, множество, меж ними состоялось даже
расталкивание локтями друг друга. Деньги были, и их следовало тратить.
Однажды, очищая в моем присутствии ноздрю от лишнего, Башкатов соображал
вслух: "Консультантов мы могли бы нанять хоть троих. Но кого? А, Куделин?
Ба, да ты сам... Ты же у нас доктор и дважды профессор! И Штирлиц еще!
Штирлица отбросим. А доктор исторических наук и профессор для титров -
самое что надо! Тем более что ты знаешь всю мою историю солонок в
подробностях..." "Его", то есть романную, историю в подробностях я никак
не мог знать. Я знал лишь "свою", "газетную" историю солонки ©57, в сюжете
- отвлекающе-ложную. А были и другие ложные линии, с выходом даже на
Англию (бочонок гетмана Полуботка), историческая (строгановские судки с
флаконами, моя подсказка), шпионская (к нашему космосу подбирались, и были
намеки на деятельность во время войны Зинаиды Евстафиевны), с похождениями
авантюристов, искавших снежного человека и клад Наполеона в Семлянском
озере (солонка-то с профилем кого?). "Чтоб добро не пропадало", -
разъяснил мне Башкатов, и я посоветовал ему наколоть эти слова на груди.
Так или иначе, но я был оформлен научным консультантом сериала и иногда с
важным видом появлялся в павильонах "Мосфильма" (больше снимали в Минске,
но я туда не ездил).
Ставил сериал Михаил Болдырев, ученик Петра Наумовича Фоменко (самого
Петра Наумовича Башкатов уговорил сняться в роли печального чудака
Кочей-Броделевича, фамилия в романе была изменена, но чуть-чуть, на манер:
Куделин - Кулемин). Явившись как-то на совет к Болдыреву, я застал
режиссера и ассистентку Лидочку в расстройстве, кто-то их подвел, срывался
съемочный день. Болдырев взглянул на меня и воодушевился: "Да вот же! Из
него как раз и выйдет такой! Желающий видеть себя плейбоем, пусть и в
возрасте. Девочек желающий щекотать. Молодящийся. Мускулистый и поджарый.
Торчит на тренажерах и в бассейнах. Готовьте его. А то там Саша Лазарев и
примадонна мерзнут в павильоне и на нас рычат". Лидочка, профессионально
оценивая меня, открыла рот и выговорила: "А вы не тот Куделин, что
когда-то в массовках?.. Я как раз вчера карточку нашла..." Болдырев взял
карточку (тоже адресок мебелей), прочитал вслух: "Положит. персонаж" - и
расхохотался: "А он еще и артист! Стало быть, текст реплики сможет
запомнить!" Мне бы возмутиться, но я промолчал. Позже я отыгрался и за
плейбоя, мускулисто-поджарого, и за текст, Болдырев просил пощады, но это
было позже. А тогда из гримерной я спустился в павильон, выгородка
изображала некий домашний салон, известный коллекционер (Александр
Лазарев) нервно прохаживался вблизи ампирной кушетки, на которой в позе
мадам Рекамье возлежала удачливая московская коллекционерша, ожидавшая,
впрочем, неприятного для нее разговора. Мой персонаж был приведен
свидетелем и два раза произносил недолгие фразы. Коллекционершей на
кушетке была синеокая Кинодива, с коей некогда в кафе "Прага" меня
познакомила Валерия Борисовна. Она (моложе, чем тогда в "Праге") сразу
узнала меня. "Ах, неужто это вы! Так вы мне и не позвонили, а ведь
обещали! Нехорошо, нехорошо, сударь. Сказывают, вы теперь зять Валерии
Борисовны!" - "Милая, дорогая, незаменимая! - наклонился к Кинодиве
Болдырев. - У нас нет времени! Этот стервец и так опоздал. И текст не
выучил!" Дива с удивлением взглянула на меня: "Что же, вы так еще и
статист?" - "Да, - вздохнул я. - Но уже с репликами..." - "А Ларочка
говорила, что у нее зять академик..." - "Да какой я академик!" - искренне
произнес я. Дива явно расстроилась, все заглядывала на меня, сцену - (с
дублями) отыграла вяло.
Съезд гостей на Пресне, конечно, никак не походил на событие в Каннах
или на вручение Оскаров, но и тут зеваки подтянулись. Интересовали их,
понятно, лица-имена (или имена-лица?) и наряды. Среди прочих боковым
зрением я углядел мужика, два года назад за столиком Сергея Александровича
оравшего в сотовый: "Немедленно продавай Аллу! По две!" (Раз упомянул
ловца человеков, сообщу мимоходом вот о чем. После двух разговоров с
Викторией я нарушил свое обещание и подсел в Камергерском к Сергею
Александровичу и сказал: "Вы человек осведомленный. Годы, надо полагать,
ничего не изменили. И знаете, что жена мне не правду не скажет. Генерал,
друг Корабельникова, вовсе не с Лубянки. Он - ракетчик. И вам навредить не
мог. В тот год, или сезон, какой вы назвали, "Конек-Горбунок" с Плисецкой
в Большом театре не шел. К чему ваше вранье?" - "Что, уж и пошутить
нельзя?" - рассмеялся Сергей Александрович, но глаза его стали злыми, а
пальцы принялись барабанить по пластику стола. "Вы все в свои игры
играете, надеетесь, что вас опять призовут, но в случае со мной только
душу себе травите", - сказал я. Более к нему я не подходил.) Отвлекся.
Присутствие торговавшего Аллой говорило о том, что и здесь нынче возможен
навар, что и здесь возникнут люди, вечерним соседством с которыми можно
торговать. Я позже все боялся увидеть Зятя Чашкина с какой-нибудь
восторженной рябиной ("я рядом с Караченцовым сидела..."), но нет, Зять
Чашкина не появился.
Отбыв присутствие на сцене (консультант, актер, прототип), я уселся с
Викторией в четвертом ряду. Мысли мои от экрана уносились на верхний этаж
в банкетный зал. Днем с артелью Валежникова я горбился в поместье оптовика
Трефильева в Шараповой Охоте. Кирпичами обкладывали бетонный остов его
особняка. Работали как китайцы на рисовом поле, обошлись бутербродами. К
началу детектива я был холоден, моя актерская работа украшала седьмую
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг