есть!" Поначалу он совершенно не представлял, какое направление розыгрышу
или даже не розыгрышу, а хеппенингу, а то и самостоятельному житейскому
приключению он придаст и кого в него вовлечет. Приключение это начинало
ему уже казаться длительным, а в персонажи свои Башкатов стал приглядывать
личности разных свойств - и Глеба Аскольдовича Ахметьева с его выходами на
аристократов духа, и нашу пышнотелую красавицу Лану Чупихину, и
истощенного неизрасходованным дарованием маэстро Бодолина, и своего
коллегу, ездока на воздушных шарах и в батискафах Капустина, и даже этого
пирожка ни с чем, попрыгунчика Миханчишина, да и других тоже. Каждый из
этих персонажей мог бы подарить приключению свое развитие. Он им то и дело
жужжал о тайнах коллекции Кочуй-Броделевича и во многих возбудил интересы.
Жужжал им, в частности, и о четырех убиенных из-за солонок. Но кончилось
все тем, что однажды Башкатов хлопнул себя по лбу или создал комфорта в
ноздре и испытал озарение: "Ба! Василий Куделин! Вот он-то как раз мне и
сгодится!"
- Из-за чего я был одарен столь дорогим угощением? - спросил я.
- Из-за несовершенств одарившего! - будто бы обрадовался собственной
откровенности Башкатов. - Из-за мерзости его! Влюбчив я, друг мой ситный
Вася, влюбчив! И угораздило меня влюбиться в Цыганкову. И был я в себе
уверен. Пока не сообразил, что Цыганкова глядит в твою сторону. И убедил
себя в том, что так оно и есть. Хотя и не во всем оказался прав. Но тогда
во мне воспрянул гадкий мальчик...
- И ты решил: а дай-ка выставлю этого Куделина на посмешище!
Представлю его дураком и простофилей.
- Примерно так, Василий, примерно так. Но ведь я был намерен принести
тебе извинения. Надеюсь, ты их примешь?
- Приму, Владислав Антонович, приму. Сомнения у меня, естественно,
были, но некоторые твои действия, признаюсь, меня умиляли и заставляли
сомнения отметать. Скажем, осмотр возвращенной якобы разбойниками солонки
с пакетиками, флаконами, кисточкой. Прямо Беккер-стрит. Зачем тебе надо
было так влезать в образ сыщика? Ты будто ложку с остатками манной каши
облизывал.
В ответ мне было разъяснено, что тут именно творческий акт. В случае,
конечно, если анекдот возникает увлекательный и с возможностями сюжетных
интриг. Начинается все с пустяковины (ну, разжалобила Лена Скворцова
начальника), с вранья и ехидства, с капканов ближнему или вовсе
безразличному человеку (мне, скажем), а потом все это захватывает, оживает
он, Башкатов, превратившись в творца действа, то есть одновременно в
драматурга, актера, бутафора и постановщика, сам начинает верить в
придуманное им приключение и его тайны. Потому он и возился тогда с
солонкой номер пятьдесят семь, фарфоровой птицей с профилем Наполеона,
меня принуждал озадачивать приятелей архивными изысканиями, ему уже
хотелось надеяться на то, что приключение приведет к каким-то существенным
событиям, что его персонажи независимо от его затеи что-нибудь учудят.
- Ты и номером пятьдесят семь головы морочил людям, будто в нем есть
какой-то смысл?
- Ну конечно, - вновь возрадовался Башкатов. - Да и всякой другой
чепухой подкармливал интригу. А уж с теми тремя студентами Массальского
репетировал как режиссер. В творческом порыве...
- Об этой репетиции я тебе еще напомню, - пообещал я. - Равноценным
способом. Могу прямо сейчас.
- Э-э-э! Не вздумай! - испугался Башкатов. - Отложи свою расправу!
Мне на неделе показываться медикам в Звездном!
От Капустина я слышал на днях, что Башкатов возобновил свои старания
пробиться в команду космонавтов и при его напоре, авантюрных умениях и
связях он может в своем предприятии и преуспеть.
- Хорошо, - сказал я. - Отложу. Какие у нас еще были загадки в
истории Кочуй-Броделевича? Его ранняя неожиданная смерть...
- Ну, ранней и неожиданной она выходила в моей трактовке, - сказал
Башкатов. - Конечно, он мог пожить и подольше, только вышел на пенсию...
Однако у него была наследственная болезнь почек, и неожиданным ее
обострение признать нельзя...
- Коллекционеры-недоброжелатели? Вредившие Кочуй-Броделевичу. С ними
как? Будто бы кто-то из них, зная некую тайну коллекции или особую
ценность некоторых ее предметов, затевал каверзы и подкопы. С этими-то как?
- Тут во всей нашей с тобой истории одно из самых темных мест. -
Башкатов снова принялся скрести пальцами по клеткам ковбойки, очевидно был
растерян или находился в сомнениях. - Конечно, в основе - мое вранье.
Но... Фантазии-то мои были взбудоражены возможностями вариантов
реальности. Я уже стал смотреть на коллекцию Кочуй-Броделевича твоими
глазами, и для меня и впрямь в ней начали мерещиться тайны...
- Ты сам взял на себя как раз коллекционеров, - напомнил я. - И что
же ты разузнал? Что же увидел моими глазами?
- Ну виноват! Ничего не разузнал и ничего не увидел! - воскликнул
Башкатов, его словно бы обидело или расстроило мое напоминание. - А хотел,
хотел! Сам поверил в свою аферу. Но, увы, дела закрутили. Этот...
И большой палец Башкатова был направлен в потолок, где и пребывал
теперь по отношению к солонкам Кочуй-Броделевича космос.
- Я и раньше, - сказал Башкатов, - был намерен объявить тебе о
розыгрыше, с тобой все пошло как-то не так и без толку, но отчего-то жалко
было прекращать затею, надежда на что-то яркое в ней еще несомненно жила.
Детство, скажешь. Ну и думай как хочешь.
- Постой, - будто спохватился я. - Но из всего, и в особенности из
эпизода со студентами Массальского, выходит, что К. В., Кирилл
Валентинович Каширин, был в курсе происходившего...
- Естественно! А то как же. И ему свойственно чувство юмора.
- Я не удивлюсь, если теперь при твоем решении прекратить дело
существенной была и его подсказка. У него ведь наверняка могли возникнуть
неудобства.
- О подсказке умолчим. А неудобства, скажем, из-за расположения
коллекции на его территории могли возникнуть. Но отчего ты не спрашиваешь:
чтой-то вдруг К. В., узнав о жертве розыгрыша, согласился способствовать
мне?
- Мне это неинтересно.
- Не лукавь, Куделин, не лукавь. Мне вот было интересно понять, с
чегой-то такой мудрован, как К. В., стал проявлять к тебе внимание и будто
бы опыт какой собрался поставить... А вот я-то при всей своей
проницательности и оказался простаком и болваном. Тебя намеревался сделать
им в глазах Цыганковой, конечно прежде всего Цыганковой, а сам не
сообразил, как относится к Цыганковой достопочтенный Кирилл Валентинович.
- Король позабавился и только-то, - сказал я. И тут ж пожалел, что
выговорил эти слова. Зачем мне?..
- Нет, Куделин, нет! - покачал головой Башкатов. - отношение Кирилла
Валентиновича к Цыганковой вышло самым серьезным. Может, там и страсть
была. Кирилл Валентинович - человек страстей.
- Страсть его, стало быть, пригасла?
- Очень может быть, что и не пригасла.
- И что же он за этой страстью не последовал?
- А ему нельзя! - воскликнул Башкатов. И даже привскочил в
возбуждении, правую руку вбок выкинул, а ногами чуть ли не коленце с
притопом сотворил:
- А ему не позволено! Нам с тобой позволено, а ему нет! Раз уж взялся
следовать генеральной линией, то и следуй ею с соблюдением правил или
сойди на полустанке!
- И что же, у таких, как он, нет выбора?
- Есть. Но сойти на полустанке К. В. не пожелал. Тем более что перед
ним свеженький пример Мостового.
Мостовой ходил одним из главных молодежных идеологов, курировал нашу
газету. Внук революционера и сподвижника, из сусловских птенцов, но по
календарю - отчасти либерал, он готов был штурмовать заснеженные вершины.
Но проявил легкомыслие и влюбился в известную актрису. И все шло у него
хорошо, совет да любовь, жена Мостового, поплакав, согласилась на развод.
Однако Мостовому было сказано: "А вам не позволено!" Может, в душе
Мостовой был схож с героем легенд старухи Изергиль, обо всем забывавшем в
присутствии красавицы Радды, но, поразмыслив, он отважился выказать
благоразумие. Другое дело, очень скоро он запил, причем тяжело запил и тем
самым благодетелей своих опять огорчил. Заснеженные вершины от него
отдалились, вот-вот, поговаривают, Мостового направят в какой-нибудь
академический институт, хорошо, если хоть оклад при этом сохранят.
- И насчет тебя, Куделин, - возбуждение Башкатова, для меня трудно
объяснимое, прошло, он присел, - К. В. оказался, видимо, более
проницательным, нежели я... Хотя и он по поводу тебя решительно
заблуждался... Думаю, что ты подвернулся ему даже полезным и
своевременным... Оправдывания своего, скажем, благоразумия он мог отыскать
в тебе... Вернее, в отношениях Цыганковой к тебе...
- Страсти и благоразумия К. В. обсуждать не имею нужды, - резко
сказал я.
- Извини, если это тебе неприятно... - пробормотал Башкатов.
- Слушай, Башкатов, - сказал я. - У тебя ведь в семье наверняка
раскладывали пасьянсы?
- Ну и что? - спросил Башкатов.
- Бубновый валет... Он что значит? Или кто он по своей сути?
- С чего это ты вдруг? - удивился Башкатов. - Я вообще-то живу мимо
карт... Знания у меня о них самые смутные... Бубновый валет... Вроде бы...
Вроде бы плут и мошенник...
- Плут и мошенник... - кивнул я. - Скорее всего так оно и есть...
- А у актеров... Так... Темная карта. С ней можно все проиграть, но
можно и побить тузов... И что-то я встречал у Даля... Если не с чего
ходить, ходи с бубей... Что-то вроде того...
- Именно, именно... - бормотал я. - Если не с чего ходить, то можно и
с...
- Что ты там бормочешь? - Башкатов был озабочен. - Что ты заклинился
на бубновом валете? Или ты себя произвел в бубновые валеты?
Я будто очнулся.
- Башкатов, - сказал я, - а с какой целью ты упрятывал в солонку
номер пятьдесят семь нательный крестик и костяную фигурку, то ли нецке, то
ли еще что?..
- Когда я упрятывал? - Башкатов рот закрыть не смог.
- По крайней мере дважды. Может, и чаще. Я не следил...
- Я упрятывал? - удивление Башкатова было искренним.
- Ну а кто еще? Ты же хозяин действа и солонки номер пятьдесят семь.
- Ничего я не упрятывал! - выкрикнул Башкатов обиженным ребенком. -
Какие еще крестики и нолики! Теперь ты мне, что ли, голову решил морочить?
- Сейчас сбегаю, - сказал я.
Через две минуты солонка ©57 воздвиглась на столе Башкатова. Я
ощущал, что крестик и костяной оберег в фарфоровой сове есть, но боялся,
как бы при прикосновении к солонке рук Башкатова они из моих ощущений не
исчезли.
Нет, не исчезли. Башкатов отъял голову совы-Бонапарта и высыпал на
стол крестик и костяную фигурку. Поначалу, минут пять, он молча глядел на
новые для него предметы (якобы новые), и, казалось, тупо глядел. Но скорее
всего - что-то соображал. Потом вытащил из ящика стола знакомую мне лупу и
стал ощупывать глазами крестик и оберег.
- Ты же решил прекратить розыгрыш, - сказал я. - Забыл, что ли? А сам
опять изображаешь удивленного сыщика.
- Кто клал?
- Не я, - сказал я. - Подозревал, что ты. Или кто другой. То ли была
передача сигналов от одного неизвестного другому неизвестному. То ли это
были знаки мне. Они появлялись дважды в очень существенных для меня
житейских ситуациях.
- Каких именно? - спросил Башкатов.
- Об этом я тебе не скажу. Не ты ли все же клал-то?
- Нет! Не я! Не я! - заспешил Башкатов. - Кто-то встрял в нашу игру.
Но зачем?
- Мои друзья накопали в архивах кое-что любопытное, - бросил я
Башкатову кость. На всякий случай.
- Ну! Ну! - оживился Башкатов. - Выкладывай!
- Я был намерен сообщить тебе об их находках, - сказал я, - в обмен
на твои сведения о коллекционерах. Так что промолчу.
- Ты, Куделин, скупердяй, что ли? Я этими коллекционерами смогу
заняться месяца через три. В лучшем случае...
- А какой смысл ими теперь заниматься?
- Не знаю, не знаю, - сказал Башкатов. - Но ты, Куделин, меня
озадачил... Что-то ты к себе, видно, притянул...
- И еще. Ты осматривал коллекцию Кочуй-Броделевича. Кроме солонок
могли быть в коробках какие-нибудь документы, бумажки сопутствующие? Или
сопроводительные?
- Были, были там бумажки, карточки, открытки с ленточками, визитки,
заверения в приятельстве с кудельками росписей. Кочуй-Броделевич любил
всякие альбомные закорючки и виньетки. Поздравления, слова, объясняющие
смысл дара... Я в них ничего загадочного не углядел. Но каюсь, осмотр мой,
дорозыгрышный, коллекции Броделевича был поверхностным. У тебя появились
какие-либо новые соображения на этот счет?
- Нет, не появились, - поспешил ответить я. Я замолчал. И Башкатов
молчал. Можно было предположить, что тема нашего сегодняшнего
собеседования с ним исчерпана. Я встал, собрал солонку, двинулся к двери.
Отворил ее.
- Да, старик, - услышал я. - Ты ведь... учудил свой трюк... то есть
прошелся над Ниагарой... наверное, на спор?
- Если я чего и собрался бы учудить, - сказал я не сразу, - то,
видимо, вынужден был бы это сделать на спор.
- С кем, если не секрет?
- С самим собой.
- Это, старик, звучит неубедительно. - Башкатов встал. - Для меня в
частности. Но для меня-то ладно... Ведь ты же явно желал досадить мне. Или
даже проучить меня. Не так ли? А, Куделин? Как только ты узнал о розыгрыше
с солонками, ты возмутился и решил доказать мне, что и ты не лыком шит.
Вот мы тогда и поспорили. Если тебя спросят, ты так и скажи. Я дам
подтверждение. Я шутник известный, мне поверят. Я полагаю, что и К. В.
наше пари одобрил бы. То есть я знаю, что он одобрил бы... Он человек с
чувством юмора, и репутация нашей газеты, известной шутниками, его
заботит... Но это я так, на всякий случай... А никакого случая, может, и
не будет...
- Хорошо, - сказал я. - Я подумаю над таким вариантом событий.
Уже вышагивая в коридор, я услышал громкое:
- А солонками, старик, ты меня и впрямь озадачил... Озадачил. Может,
с ними все и не закончилось...
***
В больницу Нинулю не положили, и я уехал в Соликамск.
Мчал я на Северный Урал в пермском экспрессе и в д-ороге не мог не
раздумывать о подсказках Башкатова. Явно они были и подсказками Кирилла
Валентиновича Каширина. И для него в нынешней ситуации странный звонок из
его кабинета (в его отсутствие) удобнее всего было объяснить
безответственным, возможно, и хулиганским спором двух остроумцев. И тут
злая шутка с некрологом баснописцу была убедительно приложима. И Башкатов
вписывался в строку. А розыгрыш его с солонками (цель - объявить Куделина,
выставив его на посмешище простаком и болваном) вполне мог подтолкнуть
нетворческого работника, обиженного и уязвленного, к отчаянному действию.
Все выстраивалось логично и не оскорбительно для высших личностей и
структур. Дурацкая шутка, но без неуважительной дерзости по отношению к
государству. Конечно, нехорошо, что у них в газете такие шалопайские
нравы, но - юнцы все же, повзрослеют, а вот Главному при случае нравы его
юнцов припомнятся... К. В. вроде бы должен был остаться в стороне.
При этом получалось, что Башкатов как бы приносил себя в жертву. Он
становился соучастником дурацкой шутки. Косвенным, понятно, косвенным.
Исполнителем-то, пусть и по пьяни, оставался я. С меня и был спрос.
Башкатов имел право стоять на том, что он и поверить не мог в
осуществление пьяной дури. Поспорили, и он об этой дури забыл. И тем более
в голову ему не приходило, какие тексты и о чем я возьмусь произносить. Но
в его ситуации - новая попытка пробиться в отряд космонавтов - и косвенное
соучастие могло повредить. Значит, он, человек расчетливый, понимал, на
что шел. Ради чего или ради кого, открывать мне это в его намерения,
видимо, не входило. Ну ладно... К. В., Кириллу Валентиновичу, надо
полагать, было уже известно о случившемся в его кабинете. С работы его
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг