Спешное выселение из дома на Покровке квартирантов и десятка пестрых
арендаторов нисколько не ускорило переустройство здания под концерн
"Анаконда". Дударев с проектантами и подрядчиками рыскали по лестницам и
залам, но никак не могли сойтись в ценах, да и будто что-то мешало им
прийти к согласию и равновесию интересов, будто что-то нарочно и мелочно
стравливало их. Или даже выталкивало их из гнезда Тутомлиных, бормоча на
ухо: "Не ваше! Не ваше! Не ваше!"
Тоска и предчувствие неудач угнетали деловых посетителей здания. И запахи
здесь были мерзко-непонятные, хоть дыши сквозь носовые платки или надевай
противогазы. И будто кто-то во тьме подземной вздрагивал, стонал и
вздыхал. А наиболее чутким слышалось и грустное пение. Эстет-проектант
утверждал убежденно: "Что-то из раннего Никиты Богословского... Какие-то
кровавые раны... И как-то безнадежно..." Предполагаемый прораб возражал:
"Нет. Гендель. Лондонской поры. И потом, тут полно привидений". "А что
привидения? - встрепенулся Дударев. - Чем вам плохи привидения?"
"Привидения нам ничем не плохи. Они тихие и добродетельные, - вздохнул
эстет-проектант. - А тут какая-то бесовщина. Да еще и с дурными
запахами..."
И создавалось впечатление, будто кто-то сильный, наглый и богатый, за
углом неизвестности, намеревается отобрать у "Анаконды" дом. "Не выйдет! -
в воинственных мыслях заявлял этому наглому и богатому Дударев. - Не
выйдет!"
А слово "бесовщина" шныряло в разговорах и суждениях, а потому не было
ничего странного в том, что к нему обратились доктора наук В. Добкин и О.
Спасский, чью статью "Магнит бесовщины?" опубликовала газета "Свекольный
вестник. Три в придачу". В свое время в том же издании (только без "Трех в
придачу". И что придавали?) появились публицистические рассуждения Добкина
и Спасского "Волнения домовых?", внимательно прочитанные Шеврикукой.
(Напомню, что Добкин и Спасский были бюджетными коллегами Нины Денисовны
Легостаевой, Денизы, но Спасский, несмотря на всю свою бюджетность, играл
в гольф, а Добкин, на то же несмотря, в силу несгибаемой слабости своей
натуры продолжал давать деньги - и большие - в долг.) Прежние заметки
докторов наук вызвали нервическое неприятие Шеврикуки. Они, на его взгляд,
доктора и щелкоперы, приписали к домовым, обозвав их энергетическими
субстанциями, заурядные обиженные судьбой привидения. Доктора были
обеспокоены дурным искажением полей людей, биологических и прочих,
порождающим ауру зла, неблагополучия и неподчинения. И прежде домовые и
привидения впадали в волнения, всем памятен день смотрин дома на Покровке,
закончившийся мордобоем, страдальцами которого стали гости и случайные
зрители. Стоит напомнить, подчеркивали авторы, что в первой своей
публикации, "Волнения домовых?", они называли, пусть и мимоходом, среди
возможных буйствовавших или вызвавших катавасию и отягощенного кровавыми
грехами заводчика Бушмелева (естественно, тень его или призрак). Писали, в
частности: "Не его ли была злокозненная затея? Тогда ее можно было бы
посчитать пробной..." Вот эдак! И что же? Не с предсказанным ли учеными
Бушмелевым связывает сегодня массовое сознание взрывы и встряски на
Покровке и так называемого Черного лыцаря или Черного воеводу, удручающего
и без того удрученное народосостояние? Для образованного человека Дикая
Охота и есть Дикая Охота. Поэтическое суеверие. Но бесовщина на Земле,
бесовщина в наших с вами человеческих отношениях оказывается магнитом для
бесовщины небесной, мифологические персонажи из средневековых воздушных
страхов энергетикой людей оснащаются осязаемой субстанцией, и вот уже
всадник из свиты Дикой Охоты притягивается Землею, свергается на нее, в
кучу зла, чтобы слиться с нею и служить злу. Авторы напоминали и о том,
что из-за раздоров людей в местах их супернапряжений случаются вспышки
холеры, землетрясения, оползни, снеговые лавины, они не хотели бы быть
пророками несчастий, но зловещее, увы, может произойти теперь на правом
берегу Сунжи. В конце же статьи авторы снова призывали столичных жителей
опомниться, умерить свою ожесточенность и пустую суету, хоть потихоньку
изгонять из себя бесовщину и не притягивать ее из высей и подземных недр.
Впрочем, вряд ли публикация "Свекольного вестника. Три в придачу"
взбудоражила или предостерегла москвичей. И тиражи у нас не ахти какие, и
москвичи беспечны. Сунжа далеко. А Черный лыцарь пусть себе забавляется.
Хочет - на колошниках домен зад греет, раз с луны сверзился, а там
подмерз. Хочет - рыжики жрет и безобразничает в муромских лесах. Если
такие остались. Хочет - лошадь продает цыганам или сергачским татарам - на
колбасу казы. Хочет - седлает змея о четырех крыльях. Главное, чтоб он
нашего Пузыря не трогал и не обижал.
А он не трогал и не обижал. Возможно, имел на Пузырь долговременные виды,
какие пока не обнародовал ни намеками, ни злонамеренными происками, ни
хулиганскими подскоками. Во всяком случае, на Пузырь не усаживался и
ногами не болтал, внутрь Пузыря пробраться попыток не предпринимал, в
надежде нажраться там рыжиками. Он вообще при явлениях себя в Москве в
Останкино не залетал, а от Пузыря держался на должном расстоянии. А скорее
всего, сам Пузырь, пусть и в летаргии, будто уколотый веретеном обиженной
феи, имел возможности сомнительных рыцарей и воевод к себе не подпускать,
а коли кто пожелал бы усесться на Пузырь и ногами в сапогах или валенках
трясти, сейчас же был бы сдут к кузькиной матери.
Спокойствие и постоянство положений Пузыря будто бы умиротворяли
москвичей. В Лиге Облапошенных и в той перестали галдеть и совать палки
друг другу в интересы и души. И то, что Пузырь обходит стороной якобы
притянутая с небес бесовщина, было отрадно. А к тому, что Пузырь почивает
и не дергается, смирный, но живой, и не открывает ворот, привыкли. Значит,
так надо. Никуда он не денется. Постановление раздать Пузырь есть, его не
отменяли, наступит мгновение, и - пожалуйста! - его раздадут. Тем более
что слуги народа пока на каникулах, кто собирает чернику, кто отлавливает
рябчиков, кому удаляют полипы в носу, кто учится играть на гармони, кто
ожидает катастроф, вот нагрянут они в Москву, наорут друг на друга и
распорядятся раздать Пузырь. Всем казалось теперь, что Пузырь разлегся на
Звездном и Ракетном бульварах по-домашнему. Его бы еще верблюжьим одеялом
прикрыть. Или укутать узбекским халатом. Его бока теперь гладили
благонамеренно, словно утомившегося от игр кутенка. А дети и бомжи
совершенствовали себя в написании на его подбрюшье коротких слов. И Пузырь
позволял. Позволял украшать себя и зелено-голубыми плакатами,
рекомендующими всем, независимо от политических убеждений, социальных
векторов, плотских состояний, пользоваться исключительно тампонами
"Североникель". А вольные прокатчики, прослышав о благонравии Пузыря, в
трех местах на Ракетном бульваре - внаглую и за денежные знаки разных
валют - принялись показывать на его шкуре, пользуясь ее юридической
незащищенностью, разгульные эротические фильмы, какие не имел на кассетах
и картежник-акула Зелепукин.
Неизменность трехнедельного, а потом и месячного существования Пузыря была
истинно удивительной. Хоть заноси ее в московские рекорды. Все же иное в
городе неслось, уплотняя и прессуя время, взвизгивало, подпрыгивало,
кусалось, бранилось, стервенело, жестяно гремело в валютных коридорах,
обтягивалось золотыми цепями и цепочками, бросало в бреющие полеты
хромированные автомобили, стреляло, низвергалось водопадами, расплескивая
монеты, слезы людские, упования, угрызения совести, не останавливая ни
единого мгновения, круша, рыча, подбирая, подличая, дымясь кровью и
возносясь надеждами, неслось, неслось, неслось, не оглядываясь.
О московская жизнь быстролетящая! Куда же ты спешила в наши годы? Куда же
летела? Куда? Но ведь как летела!
Вот совсем недавно, еще вчера, подчиняясь исторической необходимости,
разгоняли Департамент Шмелей. Да, вчера! А кто теперь помнит о том
Департаменте и о Шмелях? Никто. Если только бывший соцсоревнователь, а
ныне оратор Лиги Облапошенных Свержов. Да корифей личных дел того же
Департамента Бордюков. А Бордюков уже и в торговых людях побывал, и в
рэкетирах, и в монархистах, а нынче он, приобретя шляпу, примкнул к
предотвратителям катастроф, завтра же ринется в лыткаринские
градоначальники. Но завтра-то - что? Вот оно... Вот оно уже - сегодня...
Вот оно уже - вчера... В день разгона Департамента Шмелей, то есть именно
вчера, в застолье возникали трудности с основным напитком, вместо водки
лакали "лигачевку". А теперь? Какие трудности? Зайдите в магазин! Да вы и
сами знаете! Но что водка? Гастрономические изделия теперь перед нами
такие, что их соизволяют есть даже коты (мой Тимофей, в частности),
десятилетиями по причине благородства желудков рожи воротившие от колбас и
сосисок. Плеснула юбками "Ламбада" и унеслась. А с нею и эскадроны чьих-то
шальных мыслей. А нынче повела в Москве плечами пиренейская "Макарена", и
"Макарены" более нет. И гуманитарной помощи как не бывало... Но все это
продуктово-танцевальные мелочи. Сколько же всего по ходу этой истории
случилось: в Москве и в нашем с вами общем житии!
Еще весной Олег Сергеевич Дударев разъезжал на легком харьковском
велосипеде, а теперь под ним - "лендровер", и был он весной бос и гол, а
нынче при нем - двое хранителей тела, а свистнет - набегут и десять со
станковым оружием. И во сколько раз за те же месяцы возвысилась зарплата
паркетчика Игоря Константиновича, пусть так и не выданная, но это уж и не
суть важно. А сколько в Москве прибавилось привидений! Увы, скорыми были и
потери. Служили в Останкине домовые Петр Арсеньевич, Тродескантов,
Большеземов по прозвищу Фартук, а теперь их нет. Был в Останкине домовой
Шеврикука, а теперь его нет. Но кого я поминаю? Домовых. Экая тюлька и
хамса! А сколько выпрыгивало из табакерок министров финансов и генеральных
прокуроров - и где они? Болотилась в городе плавательная вода, портя
своими испарениями картины и книги в соседних хранилищах, и вот воды нет и
блещет куполами храм. Посещал Шеврикука в Китай-городе Старый Гостиный
двор, нырял там в Обиталище Чинов. Был забит Гостиный двор пустодельными
конторами и службами, и не было в нем никаких торгов. И нате вам - конторы
и службы вмиг повыгоняли, а в создании Кваренги - строительный бум! Может,
нет там теперь и Обиталища Чинов и заросшего волосом Увещевателя?
Тюх-тюх, разгорелся мой утюг! Разгорелся ли?..
Но что я просвещаю осведомленных читателей, будто докладчик в красном
уголке домоуправления - активистов из ячейки?
Осведомленным-то читателям и самим хорошо известно, как стремительна в
Москве жизнь. Тихим шагом здесь не прогуляешься. И громы с молниями,
взрывы, встряски в ней движение не прекратят. Ну опустел, притих,
присмирел дом на Покровке, соседей позорил и раздражал своим бедняцким
старосветьем. Но это же на время. А поблизости, в Сверчковом переулке, в
ответвлении концерна "Анаконда", в Салоне чудес и благодействий сотрудники
вовсе не присмирели, не притихли, а, напротив, крутились и плугами
пропахивали целину. Александра Ильинична Совокупеева уж на что была
выносливая, будто выросла на хлопковых плантациях, но и та, пожалуй,
осунулась и лицом, и телом, иногда, правда, на нее ниспадала хмурь, она
сидела мрачная у окна, словно смотрела вослед улетающей тройке или ее
организму чего-то не хватало для полноты жизни. А так она крутилась. А
Дударев, приобретший из-за дождя и престижных предрасположений кепку,
Совокупееву и других привидений, ведьм, колдунов, консультантов и докторов
погонял. Творческо-производственный крен Салона, возникший в пилотный
день, так и не был пока устранен, и футбольные наваждения продолжались.
Конечно, исполнялись и иные, более подходящие художнической. сути Салона,
заказы, но не они создавали шелест бумаг в казне предприятия. Совались
теперь в Салон не только мастера и турнирщики верхних лиг, но и
представители низовых коллективов, понятно, не угольной и не отапливающей
отраслей, и у этих было из-за чего горланить и канючить. Совокупеева шла
нарасхват. Приличное государство сейчас же бы произвело ее в министры
спорта. Было в ее глазах, движениях и смехе нечто такое (и задор,
конечно), что возбуждало футбольных боссов, стряпчих и ярыг, будоражило их
и возвышало в них атлетический дух. Ко всему прочему, Совокупеева
по-прежнему проявляла себя фартовой предматчевой колдуньей. Ну, случались
огрехи, их списывали на счет непутевого ветра или солнца, брызнувшего
вдруг в глаза вратаря. А так почти все заказы Совокупеева исполняла.
Особенно удавались ей неудачи кривоногих правых краев и опережающие удары
по воротам головами заказчиков, чаще - при розыгрышах стандартных
положений. И вот даже и ее посещала хмурь. Но, возможно, хмурь эта бывала
вызвана и не досадами плоти, а квартирными хлопотами. Знаменитую квартиру
на Знаменке, с девятнадцатью кошками прокурорши, адвокатом Кошелевым и
привидением без головы, наконец-то расселяли, и Совокупеева вынуждена была
тратить доли обаяния и энергии на полпрефекта Кубаринова.
Дуняшу-Невзору, на какую не имела зла, Совокупеева в прежней своей
квартире видела теперь редко, да и в Салон чудес и благодействий Дуняша
являлась нечасто и ненадолго, приносила Дудареву какие-то справки и
объяснительные. Дударев читал их, не снимая головного убора; ворчал, но
Дуняшу не увольнял. Как не увольнял и вовсе не являвшуюся на службу
Гликерию Андреевну Тутомлину. Что-то там у них происходило. Но Дуняша
ничего не открывала, говорила коротко, только о переезде прокурорских
кошек позволила себе высказаться протяженнее и с сопереживаниями, а так -
важничала, но и как будто бы чего-то стыдилась. Лишь Векка, именовавшаяся
в ведомостях Салона Викторией Викторовной, предоставила Совокупеевой
сведения, возможно, предположительные. Якобы влиятельная Дуняшина... ну,
назовем... приятельница нынче в фаворе или при средствах, имеет успех в
высших... ну, назовем, сборищах... не тусовках же... У нее поклонники,
выезды, игры, скачки... ей нужны наряды, уход, прочее... Дуняша ее по
старой дружбе и обслуживает... А так как обе они могут быть полезны
концерну "Анаконда", их и не увольняют...
Сама же Виктория Викторовна, Векка-Увека, старалась и как футбольная
колдунья преуспевала. Но и консультант у нее был замечательный - Сергей
Андреевич Подмолотов, Крейсер Грозный. ("Э, милая! Вратарем меня учили
быть на флоте! Швыряли в меня буханки хлеба, я их ловил..." - "А торпеды?"
- "И торпеды. Торпеды-то что! Они медленнее летят. Их легче брать...")
Особенно ценные услуги Увека с Крейсером Грозным оказывали московскому
"Спартаку", и в частности, при назначении судеб. Нет, тут описка. Судей!
Судей! Уж на что капризны и привередливы спартаковские фанаты, а и те так
полюбили Сергея Андреевича, что пошили ему из клубных флагов семейные
трусы.
- Эх, вернуть бы нам Игоря Константиновича! - мечтал Крейсер Грозный. - Мы
бы таких дел понаделали! Мы бы подняли уровень российского футбола до
уровня Нигерии! Но где он, Игорь Константинович?
Дударев соглашался с Сергеем Андреевичем. Несмотря на искажение сути
Салона чудес и благодействий, он, в детстве редко пинавший мяч, временно
проникся уважением к футболу. Сам он обслуживал Детское поле Лужников, где
ногами укрепляли здоровье державные мужчины. Настоящие мужики! Буйволы, а
не мужики! О знакомствах с настоящими и будущими мужиками
свидетельствовали теперь автографы на осенней кепке Дударева. На самые
высокосоставные игры он брал с собой Викторию Викторовну и Крейсера
Грозного, и конфузов не случалось.
Должен заметить, что в суете салонно-спортивной жизни Векка-Увека
похорошела, совсем стала милашка-парижанка, нос сливой лишь добавлял ей
очарования. К удивлению сослуживцев, похорошела и Леночка Клементьева. Но
та вовсе не из-за салонных рвений (все путала пенальти с угловыми), а
из-за того, что на нее снова открыл глаза технический гений и бытовой
губошлеп Митя Мельников. Шептали: "В декабре свадьба будет... Это точно...
Никуда не денутся..."
- Бабьи сплетни! - заявил в сердцах вошедший в перекрестье разговора
Сергей Андреевич.
Он был в раздражении. Его опять обеспокоил амазонский змей Анаконда. Тому
и бассейн был обещан, а провиант и теперь поставляли замечательный, и
какие водки, ликеры, хересы и мадеры добавлялись к угощениям! Попечитель
змея Сергей Андреевич, ветеринар и зоотехник Алексей Юрьевич Савкин,
оставивший в Сальских степях пробные табуны зебр в управление ученикам,
капали из мензурок те напитки на язык и не находили в них никаких изъянов.
А змей в последние недели капризничал, вздыхал, кобенился, пугал
склонностью к дурным поползновениям. И будто прислушивался к чьим-то
призывам. И сегодня он вылакал три кадки ликера, ни с кем не поделившись,
и не угомонился, а стал тянуть башку вверх, шипеть и будто собираться в
недозволенную дорогу. Сейчас его стерегут с сетями и палками ветеринар
Савкин и японский друг Сан Саныч.
- Помяните мое слово, - заявил Крейсер Грозный, - а произойдет
какая-нибудь гадость. Не сегодня, так завтра.
- Типун вам на язык, Сергей Андреевич! - воскликнул Дударев. - Вы так
накаркаете!
- Никогда! Нигде! И ни при каких обстоятельствах! Все пропьем, но флот не
опозорим!
Но действительно накаркал.
Стоял среднесентябрьский день с северным ветром и мучительным дождем,
когда в Салон вбежал Дударев, метнул на стол кепку и объявил:
- Все! Санэпидемики, пожарные, чрезвычайники велели Салон закрыть и всем
эвакуироваться. Из дома Тутомлиных повалил дым с золой, пеплом, камнями,
еще не знаю с чем.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг