Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
подземном зале, шествовали скрытые черными капюшонами личности, песнопения
трагического хора, состоящие не из слов, а из слипшихся в странные
бессмыслицы слогов, умрачняли тьму подземелья, утяжеляли гнет и тоску
сводов. Огни в плошках горели лишь по углам некой выложенной на полу
вокруг каменного корыта с Шеврикукой фигуры, от огней шел смрад, но все же
они освещали расставленные в углах геометрической фигуры предметы, понять
назначение которых Шеврикука не мог (явно углядел Шеврикука только
знакомых ему бронзовых странников с посохами). Это и была точность
соблюдения неизбежностей? И при этом, как бы и не мешая тяжелому торжеству
обряда, звучал аврально-бритвенный шепот работников, видимо отвечающих за
производственное обеспечение ритуала и доставивших носилки с раствором,
три процента которого должен был составлять китовый навар. "Саботажники!
Разгильдяи! - бранился верхний, сегодня подрядчик, тоже в плаще и
капюшоне, оскверняя погибельные для Шеврикуки минуты полнокровными
московскими ругательствами. - Теперь и Омфал уворовали, а Пуп Земли
заказан, прежде бинокль увели, как бы и раствор не застыл... Десять минут
осталось! Десять минут!"
Залаяли на Покровке и в ближних переулках собаки. оголодавшие, брошенные,
и тут же взвыли, и выли так, что были слышны в подземелье, смяв хоровое
пение и устрашнив его, и все московское собачье племя поддержало
покровских, совершив страшный погребальный вой.
  Дикая Охота! Дикая Охота всегда вызывает смятение собак и псиное вытье.
Давно не случалась она в московском небе. Кто нынче ею предводительствует?
Нерон? Аттила? Бонапарт? Или какая иная великопримечательная натура? И кто
- четвертый всадник свиты?
  Луна вошла во впадину бездны и застряла в ней на восемь минут. А на исходе
шестой минуты полета Дикой Охоты он, Шеврикука...
  "Это не в ее судьбе счет идет на минуты, - дошло до Шеврикуки. - А в моей.
И она это знала. А потому и повторяла: "Прости меня". Это не были слова
прощания. Это была мольба о прощении..."
Замри, Шеврикука! Но и замереть не хотелось.
  Саданул звуком ввысь полковой горн. Умолк хор. Уползли в подворотни,
утихнув, псы. Загремели барабаны.
  Один из капюшонов в остановленном движении распорядителем направился к
упокоению Шеврикуки. Второй, ростом огромный, пошел за ним, преклонил
колено в метре от распорядителя. "Заказчик, нижний..." - по скрипу сапог
выяснил Шеврикука. Руку повелительно выбросил распорядитель над
преклонившим колено. Плащ на том напрягся, будто облегал латы или
кольчугу. "Три минуты... две... - шепотом считал невдалеке подрядчик, уже
не бранившийся и сам, возможно, завороженный действом, - одна...
половина..."
Распорядитель выхватил из рукава кинжал, повернулся резко, но и без суеты,
отделяя одну позу от другой, жест от жеста, и двумя руками всадил клинок в
грудь Шеврикуки. Сразу же вытащил кинжал, и брызнула кровь, попала на лицо
коленопреклоненного, сбросившего капюшон, и тот, рыча, скуля от радости,
стал растирать ее по лицу ладонями. Тотчас же зашипели плошки, стали
возгораться, взрываться, лопаться предметы в углах магической фигуры,
составляющие соблюдение неизбежности, и когда огонь добежал до корыта
Шеврикуки и ног коленопреклоненного, пробив сомкнутые своды зала, влетела
в подземелье шаровая молния, ринулась к коленопреклоненному и с шипением
вошла в него. Грохнуло, взорвалось, изошло вонючим дымом - и долго все и
вверху и внизу содрогалось и постанывало. И притянувший к себе молнию
остался цел, прыгал, гоготал, вопил, а потом и прорычал зверино-зычно:
"Свершилось!" Во все стороны пригрозил пальцем: "Ужо вам!" И было ясно:
городу пригрозил.
  Капюшоны забасили:
  - Виват Черному лыцарю! Виват Воеводе!
  - Батюшки! - бормотал подрядчик в расстройстве. - Как же это? Молнией ведь
не четвертого всадника прихватило, а шестого! Вот пойдут скандалы!
Загремлю в отпуск без содержания. И кто - шестой всадник? - И распорядился
грозно: - Эй вы, с растворами! Начали!
  Постамент корыта с Шеврикукой, но без Пупа Земли, ушел вниз, корыто легло
вровень с полом и моментально было прикрыто двухтонной гранитной плитой.
Раствор оказался хорош и быстро взял все швы. "Вроде бы бабу хотели", -
судачили работники. "Хотели, да расхотели. Заменили мужиком. Просчитанным.
И он пойдет держателем здания".
  Шеврикука всего этого не слышал и не чувствовал.
  Он был во тьме.


  71


  Пропажа Шеврикуки была замечена.
  Не сразу и не всеми. Но замечена.
  А кому-то просто не стало его хватать. Прежде всего жителям двух подъездов
Землескреба.
  Конечно, служивым личностям, в Китай-городе, в Обиталище Чинов и в
Останкине, да и еще где-то, коим должностями вменялось в обязанность
ежедневно иметь двухстолбового домового Шеврикуку в виду, кнутом над ним
пощелкивать и из чайника его поливать, полагалось узнать о его пропаже
тотчас же, а узнав, и взвесить - прекратить выписывать ему довольствие или
с отчислением Шеврикуки повременить. Решили все же довольствие пропавшему
пока начислять впредь до высочайшего казенного подтверждения его
окончательного убытия в никуда. Во-первых, чтобы не иметь потерь в штатном
расписании. Во-вторых, на всякий случай.
  О чувствах и соображениях в связи с пропажей Шеврикуки этих личностей,
разных по житейским привычкам и воззрениям на заботы и ценности сословия,
допустим пока умолчания.
  Что же касается жильцов Землескреба, то большинство из них ни о каком
Шеврикуке или хотя бы о кое-кому известном Игоре Константиновиче,
естественно, не знали. Но иные из них, в особенности наиболее
интеллигентные и начитанные, о присутствии или о возможности присутствия и
в их подъездах домового предполагали и, уж во всяком случае, ничего не
имели против подобного присутствия. Да пусть бы и завелся у них домовой,
жил бы себе припеваючи и опекал бы квартиры.
  А может, он и впрямь завелся, жил, ус покручивая, и опекал? Пусть не все
это замечали, а лишь некоторые, но в их квартирах бытовых безобразий
случалось куда меньше, нежели в соседних подъездах. Тут и разводы
происходили, пожалуй, реже. А теперь начались и безобразия. И посуда стала
биться (а прежде можно было успеть подхватить оплошный стакан или тарелку
у самого пола). И лампочки бессовестно перегорали. И краны текли. И маньяк
будто бы заходил в лифт и чуть было не изнасиловал супругу Старшего по
подъезду. И будто бы снова стала, постанывая, бродить по квартирам тень
наложившего на себя руки чиновника Фруктова, в домашнем халате и в очках,
и лишь стаканом дамского ликера "Амаретто" можно было от тени отделаться.
И будто бы из комнат картежника-акулы Зелепукина, гастролировавшего в
поездах, выходили на балкон голые бабы с хвостами, махали банными
полотенцами и звали народы на митинги. А у флейтиста Садовникова сломалась
флейта и в котлете запекся таракан. Все эти безобразия, да иные и похлеще,
с перебранками и драками, и дали повод бакалейщику Куропятову высказаться:
"Э-э, братцы, да у нас, кажись, домового забрали. Беда-то, беда..."
С этим суждением многие были согласны. И в особенности была согласна Нина
Денисовна Легостаева, просившая, если помните, Шеврикуку называть ее
Денизой. Впрочем, по поводу заявления бакалейщика Куропятова она не
произнесла ни слова. Она просто тосковала. И ухажер у нее был хороший,
страстно-терпкий Радлугин. И по-прежнему она ждала ребенка от Зевса (хотя
в женской консультации начали тлеть сомнения). А вот тосковала. И ждала
звонка. Не от Радлугина. Не от коллег по общественным наукам. Не от бойцов
интеллектуального фронта (будут упомянуты позже) В. Добкина и О.
Спасского. Не из журнала "Коллекция моды" с предложением позировать. А как
и раньше - от сексуально озабоченного домового, из-за первых посягательств
которого Нина Денисовна дважды по дурости обращалась с жалобами в милицию.
Вот бы позвонил он, подышал бы тяжело в трубку, и она зашептала бы яро:
"Это ты, милый... Приходи... Умоляю... Приходи... Через полчаса... Нет,
сейчас..." И он бы тотчас пришел. Или бы монахом к закованной Жанне д'Арк.
Или бы князем Василием Васильевичем Голицыным, пробиравшимся подземным
ходом к царевне Софье. Или бы пролился на Данаю Зевсовым золотым дождем.
Но нет. Не проливался. Не звонил. Не приходил. И Нина Денисовна, тоскуя и
томясь прекрасным телом, чувствовала, что его в доме нет. И не будет.
  И не одна Нина Денисовна Легостаева грустила. В подъездах вообще стало
тоскливо.
  К тому же пошли дожди. Лето стояло знойное, сухое, с крымской голубизной
неба, от дождей отвыкли. А они пошли. И небо удручало теперь пасмурью.
Мне, чтобы записывать эту историю, приходилось днем зажигать настольную
лампу.
  - Сергей Андреевич, - спрашивал Сергея Андреевича Подмолотова, Крейсера
Грозного, летящий по делам российский коммерсант Олег Сергеевич Дударев. -
Вы, часом, нашего Игоря Константиновича не встречали?
  - Нет. Давно уже не встречал. Считай, с самого яблочного Спаса, - отвечал
Крейсер Грозный. - Мы тогда еще недозревший штрейфлинг грызли. Да, месяц
уже как...
  - А визитной карточки его у вас нет? Или хотя бы телефона?
  - Нет, - вздыхал Крейсер Грозный. - Ни визитной карточки. Ни телефона.
  - А он мне позарез нужен! В Салоне. В связи с этими футбольными заказами.
И он вам не конкурент! Не конкурент! - Дударев постарался не раздражать
Сергея Андреевича.
  - Мне никто не конкурент! - ответственно произнес Крейсер Грозный.
  - Ну конечно, конечно! - поспешил согласиться Дударев. - И он мне нужен
для паркетных работ. Увы, не в доме на Покровке. Вы же сами знаете, что
после взрыва, встряски и прочей катавасии строительные планы на Покровке
приходится пересматривать.
  - Может, он в командировке? - высказал предположение Крейсер Грозный. -
Или из-за дождей поехал на пляжи Сейшел?
  Чуть было не забыл, возле Крейсера Грозного стоял в те минуты его японский
друг и компаньон Такеути Накаяма, Сан Саныч, с фанерой доброжелательных
плакатов на груди и спине: "Даешь Коморы, Сейшелы, Бермуды - новые русские
острова!"
- Я-то как раз и хотел послать его в командировку! - сказал Дударев. - В
горные районы Северной Италии. За паркетом из альпийских елей. Ему уже и
заграничный паспорт выправлен. С орлами. И дом ему готов в Подмосковье под
дубами и липами... Впрочем, это вам неинтересно...
  - Отчего же... - вежливо произнесли Крейсер Грозный с Сан Санычем.
  - Ну, я бегу. Встретимся в Салоне!
  - И в Салоне тоже, - кивнул Крейсер Грозный.
  И Олег Сергеевич Дударев поспешил к свинцового цвета "лендроверу", где его
внимательно поджидали два крутостриженых паладина с черно-желтыми змеями
Анаконда на серебристых рукавах.
  Стало быть, недоставало Игоря Константиновича в Москве и как специалиста.
  В происшедшем на ходу разговоре вскользь были упомянуты слова: "взрыв,
встряска, прочая катавасия..." И все в связи с домом на Покровке. В связи
же с Шеврикукой случайно и косвенным образом.
  О взрыве и встрясках на Покровке было известно в городе, и толкования
происшествия ходили самые разнообразные, отражая своеобычность
миропонимания каждого из москвичей, а добредая до пригородов и ближайших
губерний, они и вовсе перекувыркивались и обрастали пушистыми цветами. К
тому же мастера сыска называли несколько рабочих версий случившегося, не
отрицая при этом и множества иных его причин.
  Проще всего было связать взрывы и встряски с террористами, тем более что
они как раз обещали провести Парад победы на Тишинском рынке, сокрушив
перед тем георгиевский столп Зураба Церетели и перебив палками алкоголь в
палатках. А встряски ощущались и в самом доме Тутомлиных, и во многих
строениях от Воронцова поля и до Сретенки. Вылетали стекла, раскачивались
люстры, съезжали с места ванны с купающимися в них жильцами,
останавливались на полном ходу лифты, а в крайнем доме Большого
Сухаревского переулка, почти у Цветного бульвара, с жестяным скрежетом
рухнули разом на тротуар все водосточные трубы. (Очень скоро следствию
пришлось отделить сухаревские водостоки от покровских причин, по новой
рабочей версии виновными в крахе труб оказались шабашники из Сумской
области.) В доме же Тутомлиных много чего покорежило, и у властей
префектуры возникли поводы в аварийные сроки выселить из дома последних
коммунальных квартирантов. В их числе и флотских корешей Крейсера
Грозного, поднимавшего в памятный день смотрин Андреевский флаг - на
борьбу за права и свободы здешнего привидения. Выселенные с Покровки
напрочь отметали причастность к их бедам террористов; по их мнению, взрыв
устроили мздоимцы-чиновники, все тот же пресловутый полпрефекта Кубаринов,
чтобы расчистить плацдармы для деятельных операций неумытого и
неухоженного московского капитала.
  Террористов и мздоимцев обелили, как ни странно, саперы и пожарные.
Помилуйте, о каком взрыве вы судачите, заявляли они, обижая покровских
знатоков и следопытов из пригородов. Дом тряхнуло, но ничего при этом не
взорвалось и не горело. "А собаки выли", - возражали им. "А может, у собак
случилось расстройство пищеварительного тракта?" - отвечали саперы и
пожарные.
  "Собаки выли на луну, - разъясняли мистики. - На луне перемещались пятна,
и собаки выли. И как раз подоспела Дикая Охота..." Имя предводителя Охоты
называлось уже подземным, замороженным шепотом.
  Тогда-то, видимо, и возникла державшаяся в Москве почти весь отопительный
сезон легенда о Дикой Охоте, о Черном рыцаре (или лыцаре), или Черном
воеводе. И моментально выяснилось, что многие москвичи, возможно, что и
каждый третий из них или даже второй, подогнанные к окнам вытьем собак,
видели, как от луны, будто бы зацепившейся за что-то, может, за гвоздь, и
дергавшейся, отделился черный всадник (кто говорил - на коне, кто - на
кобыле, но все сходились - на лошади, вроде бы с булавой в руке - это
подтверждали не все) и потихоньку спланировал с молнией, поначалу
беззвучной, прямо на покатую крышу дома Тутомлиных. Копыто животного
ударило по крыше повелительно или приветственно, вызвав россыпи искр,
грохот, сотрясение воздуха, распространившееся в городе по законам ударной
волны. Тогда и пошли мнения о взрыве и бомбе террористов или жилищных
чиновных мздоимцев. Версия же о Дикой Охоте, естественно, была на уровне
языческого мышления, однако просвещенные люди просили отнестись к этому
уровню без высокомерия наук, находящихся на бюджетном содержании. Впрочем,
и люди этих наук, вооруженные телескопами и чем надо, отмечали в скорых
публикациях странность поведения луны в ночь, запомнившуюся вытьем собак.
Глаза и точнейшие инструменты заметили, что луну на восемь минут будто бы
вдавило в галактический желоб, где она и застыла на время, а мимо нее
пронеслись стаей крупинки, и впрямь похожие (при многократных увеличениях)
на всадников, одна из крупинок (кто утверждал - четвертая от первой,
крупной, кто - шестая), несомненно увлеченная притяжением, понеслась к
Земле, скорее всего сгорев в ее атмосфере метеоритом. Причины же затора в
движении луны и явление пронесшегося скопления крупинок пока нельзя было
назвать с корректной долей научной достоверности. Однако все в природе
рано или поздно находит объяснения, успокоили исследователи московскую
публику. Тем более что собаки прекратили выть сами по себе.
  А вот Черного лыцаря продолжали наблюдать многие ("вот как ты сейчас
передо мной, так и он... и громко дышит"), с булавой и без булавы, в
кавалерийском состоянии и пешим, и в Москве, и на августовско-сентябрьских
просторах Отечества. В Москве он показывался чаще всего в предрассветные
или рассветные часы, обычно - в отсутствие дождя, стоял черным
покачивающимся столбом до небес, сотканным из дымов тепловых станций, тряс
бородой, чесал косматую грудь и грозил пальцем. Нередко его явления
совпадали с предсказанными метеорологическими бурями и несовершенствами. В
провинции же его чаще видели вблизи металлургических заводов, порой он
восседал на скипах и колошниках домен и болтал ногами. Но вряд ли при этом
он пребывал в гармонии чувств. Чугун домна испекала после таких болтаний
неважный, с низким насыщением углеродом, и потребители чугуна позволяли
себе задерживать платежи. Якобы появлялся Черный лыцарь и на
металлургических производствах, уже не имеющих домен, в частности у Оки, в
Кулебаках и Выксе (Кулебаки, если помните, были отписаны Крейсером Грозным
японскому другу в добавление к Нагасакам, Кобелякам и северным островам).
И в Выксе с Кулебаками случались неплатежи долгов. А Черный лыцарь якобы
перелетал через Оку и куролесил в муромских лесах, где, видимо, знал
грибные места. Пустыми оказались кадки муромчан, приготовленные для
засолки рыжиков и маслят. Находились свидетели, уверявшие, что Черный
лыцарь с разбойным гиканьем разъезжал в воздухах не на лошади, а на
протяженном упитанном змее с четырьмя крыльями и хвостовым оперением.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг