- Андрей Иванович! - толкнул он в бок Кармадона в буфете платформы
Шарапова Охота. - Да вы не теряйтесь! И она на вас глазищи пялит! Вон уже
и сыру лишний ломоть вам на блюдце положила... Вы не робейте, а прямо и на
штурм!
- Нет, - тихо сказал Кармадон, - она хороша... Но у меня нынче есть
дама сердца. Она одна, и более никто... Но это потом, потом!
С той минуты он стал глядеть на женщин скромнее и прохладней. А
Данилов почувствовал, что слова Земскому сказаны всерьез. "А впрочем,
может, ему и впрямь с буфетчицы начать? Для разгону... - рассудил Данилов.
Тут же он взволновался: - Какая же это такая дама сердца? Неужели
Клавдия?" Что же, Клавдия умела любить, подумал Данилов с неожиданной
нежностью к прежней жене.
Отчего-то Данилову стало тревожно. Но не из-за Клавдии.
Однако тут же в их прогулке началась такая кутерьма, такая
полька-кадриль, такая катавасия, что и мыслям о женщинах в голове Данилова
места не осталось. Может, именно это и был Кармадонов разгул - опять пили,
опять кушали, опять пели и то куда-то ехали, а то стояли на месте. Ехали
все больше в вагонах-ресторанах. А стояли опять в станционных буфетах
возле пластмассовых столиков или просто у стен. "А что? - решил Данилов. -
Давай-ка и напьюсь. Или хотя бы притворюсь пьяным. Если сегодня мне
придется принимать условия и ставить подпись, я потом всегда смогу
сказать, что был нетрезв. Я и свидетелей приведу!" Земский и водопроводчик
Коля были уже в блаженной невесомости, но на ногах держались, производили
движения, иногда участвовали и в разговоре и уж, конечно, рты открывали по
делу. Кудасов все еще шевелил усами и был, видимо, чем-то удивлен, неясные
думы порой бродили в нем. Думы эти Кудасов гнал, набрасываясь на пищу,
возникавшую вблизи него. И пища-то была одна - все те же шпроты на черном
хлебе, ломтики селедки при вареных яйцах, корейка в черных и рыжих точках,
куски вареной курицы с костями, которые раньше в птице не водились,
фигурные пряники "подмосковные" булыжной твердости, сыры, словно бы из
сплошной корки, правда, с дырочками, и пирожки с котлетой. В
вагонах-ресторанах было приятней - и сидели, и куда-то ехали, то в одну
сторону, то в другую, к сырам и сельди имели еще борщ в металлических
мисках и рыбу хек с гречкой. А то и зеленый горошек. При этом Андрей
Иванович опять так набрасывался на угощения, с такой жадностью уничтожал
их, что и все в компании проявляли жадность к железнодорожной еде. Словно
выросли в будке путевого обходчика. Шла какая-то сладкая жизнь! Один
вагон-ресторан прекратил прием гостей из-за их компании, а продуктов в нем
было захвачено до станции "Минеральные Воды". Оказалось, они в экспрессе
"Самара", и там ресторан скоро вышел из строя. Закрылись и два Голубых
Дуная на Казанской дороге. Данилову было удивительно: "Куда же это в
него-то? Да и в нас? Ну ладно, Кармадон пусть... Дорвался заяц до
капусты... Ему и надо... А мы-то что?" - Данилов покачал головой, но тут
же проглотил вареное яйцо. А Кудасов - два. Мимо их буфета прошел
приписанный к Подольскому мясокомбинату состав со свиньями. "Ну, сейчас
одного вагона не досчитаются!" - подумал Данилов. Видно, догадка его была
справедливой, в буфете тотчас же возникло множество тарелок с корейкой, в
черных и рыжих точках, явно от прошедшего состава. "Это Кармадонов разгул?
- задумался Данилов. - Или он еще впереди? И когда учудит-то Кармадон
что-нибудь?" Данилов был уверен, что Кармадон учудит, но теперь он
размышлял об этом без тревоги и дурных предчувствий, а лениво и
благодушно, словно прикидывал, когда же наконец Кармадон дернет хлопушку
за ниточку.
- Мне бы тут жить! - сказал ему Кармадон.
- Где тут?
- Вот здесь, - сказал Кармадон, обвел взглядом стены буфета, - на
Земле. Хоть бы и водопроводчиком Колей...
Коля поблизости тут же встрепенулся и запел: "Березовым соком,
березовым соком..."
- То есть как? - удивился Данилов.
- А так, - сказал Кармадон и вздохнул. Был он прост теперь и печален.
И печаль-то его совсем иная была, нежели четыре дня назад. Тогда Кармадон
страдал от собственной слабости, теперь же он был в силе, а вот чуть ли не
плакал.
Данилов глядел на Кармадона растроганно, жалел однокашника. Сказал
ему:
- Брось!.. Это из-за Синтии. Или из-за Клавдии... Это пройдет...
Глупость сказал, хотя и не совсем глупость. Но что он мог сказать
теперь умного? Пьян был...
Тут Кармадон, видимо, спохватился, и компания в бакинском поезде
переехала через Оку. Неожиданно сельдь и яйца сменил тава-кебаб, вызвавший
нехорошие слова Кармадона. Данилов выпил что-то под тава-кебаб и совсем
загудел. Воздуху ему свежего захотелось. Он вдруг почувствовал себя
металлическим кругляком - юбилейным рублем или памятной медалью, -
приведенным во вращение на гладкой поверхности стола. Данилова все
крутило, крутило, он надеялся, что движение вот-вот прекратится и кругляк
затихнет, однако движение не прекращалось. Не в бакинском они уже ехали, а
сидели на вокзале станции Моршанск-2. И Моршанск-Второй исчез, утонул в
снегах с тамбовскими волками или окороками, что там у них тамбовское, и
теперь уже минский поезд пустил в свой уют иркутского жителя Андрея
Ивановича и его товарищей. "Зачем мне Минск! - пробормотал Данилов, как бы
протестуя. - Нет, сейчас это вращение закончится, закончится!" - думал
Данилов.
Кругляк уже бил краями о поверхность стола.
И тут тишина ватой заткнула Данилову уши. Движение прекратилось...
Данилов на лыжах стоял в парке или в лесу. Далеко впереди виднелись под
деревьями лыжники. Рядом возник Кармадон. И он был на лыжах.
- Все, - сказал Кармадон. - Трапеза окончена. Сыт я. И надолго. Ты-то
сыт?
- Сыт... - пробормотал Данилов.
Голова его была тяжелой, однако ноги могли двигать лыжами.
- Теперь пришла пора свидания, - сказал Кармадон. - Здесь мы ее и
увидим...
- Я поеду, - сказал Данилов, - я тебе и твоей даме сердца - лишний...
- Подожди, - попросил Кармадон.
"Робеет, что ли, он? - подумал Данилов. - Сыт ведь уже, а все
робеет..." Теперь Данилов понял, что они с Кармадоном в Сокольниках.
Данилов в эту зиму встал на лыжи впервые, шел по лыжне скверно. Да и лыжня
была нехороша, обледенела, ночью снег чуть присыпал ее, но все равно лыжи
скользили словно в ледяных желобах.
- Сейчас мы ее увидим... - прошептал Кармадон. Данилов почувствовал,
что Кармадон волнуется. Кармадон поначалу скользил решительно. Но потом
взял и свернул влево, пошел по насту и не спеша, явно оттягивая мгновение
встречи.
- Ты хоть свидание-то ей назначил? - спросил Данилов.
- Нет, - сказал Кармадон. - Да это и не суть важно... Кстати, она
твоя знакомая... Ты на меня не обижайся...
- Что уж тут обижаться-то... - пробормотал Данилов.
- В последние дни я ее вечерами то у театра видел, то у твоего дома.
Наверное, она искала встречи с тобой... - сказал Кармадон.
- Что? - поднял голову Данилов. Речь шла не о какой Клавдии.
- А вон и она, - Кармадон ткнул палкой вперед. - На горке...
На горке стояла Наташа.
- Представь меня ей, - сказал Кармадон. Сказал как приказал.
Редко Данилов терялся, а тут растерялся. Сердить Кармадона он никак
не хотел. Данилов неловко подъехал к Наташе, стал говорить ей шутливые,
глупые слова, и, что удивительно, она ответила на них с улыбкой и
беспечно, будто никаких недоразумений между нею и Даниловым не было.
Подкатил Андрей Иванович Сомов из Иркутска, был представлен Наташе, и ему
Наташа улыбнулась.
Андрей Иванович выразил сомнение, что вряд ли такая очаровательная
девушка сумеет съехать с такой опасной горки. И Наташа тут же съехала.
Ловко съехала и красиво, позволила себе сделать крутые виражи, будто
спускалась на горных лыжах, эластичный костюм сидел на ней хорошо, и было
видно, что тело у Наташи не только музыкальное, но спортивное и сильное.
"Неужели и вправду, - подумал Данилов, - она искала встречи со мной у
театра и в Останкине? Что же я, дурень, ждал-то?"
Однако сегодняшняя Наташа Данилова удивляла. Он привык видеть ее
серьезной, порой печальной, теперь же она была веселой, даже озорной. Да
Наташа ли это? Как не стыдно было Данилову, он все же скосил глаза на
индикатор. Выходило, что Наташа. И будто бы не играла она сейчас, не
дразнила его, Данилова, а находилась в состоянии естественном для себя.
Неужели явление Кармадона так подействовало на нее? Данилов нахмурился.
Поддерживать светский разговор с Наташей и Кармадоном он был не в силах и
даже чуть-чуть отстал от них, якобы для того, чтобы поправить крепление.
"Она ведь кокетничает с ним, а на меня смотрит как на пустое место! Он мил
ей!" - думал Данилов. С возмущением думал и с яростью, будто был мавр, а
не останкинский житель.
Тут ему явилась мысль. А пусть Кармадон уходит с Наташей, он же
отстанет. Так будет лучше для всех. И для Кармадона. И для него, Данилова.
И для Наташи. Давно следовало бы прекратить их с Наташей отношения. Лишь
по слабости Данилов дружбу с Наташей оборвать не мог. Теперь был случай...
На мгновенье Данилов подумал, что он боится не угодить Кармадону, вот и
приняли его мысли этакое направление. Но опять он заглянул на лыжников и
опять взъярился: "Нет, она любезничает с ним, до меня ей нет дела! Ну и
пусть! Ну и хорошо! Я и отстану... Скажу, что пойду кормить белок, и
все..."
- Данилов, - окликнул его Кармадон, - ты все отстаешь!
- Отдача сильная, - сказал Данилов.
- Ты в мазь не попал! - рассмеялся Кармадон, и, как показалось
Данилову, со значением.
- Что же вы так, Володя, с мазью-то! - лукаво улыбнулась Наташа. - А
говорили, что лыжи любите, что в Сокольники часто ходили. Вот я и решила в
Сокольники приехать...
- Это я раньше сюда ходил, когда у меня время было...
"Она уже со мной и на "вы!" - подумал Данилов. Однако в словах о
Сокольниках он уловил некий намек на то, что Наташа, возможно, из-за него
нынче здесь.
- Наташа, извините нас, пожалуйста, - сказал Кармадон. - Деловой
разговор вам будет не интересен, а я сегодня уезжаю, и мне кое-что нужно
обсудить с Володей. Я отведу его на секунду в сторону, вы не обижайтесь...
Отошли.
- Я думаю, - сказал Кармадон, и была в его голосе некая деликатность,
- что теперь ты, точно, лишний...
- Нет, - сказал Данилов твердо, - ты ошибаешься.
- Неужели ты решил чинить мне препятствия? - удивился Кармадон. - Ты
должен понять, как нужна мне теперь она... Именно она.
- Это исключено, - сказал Данилов.
- Да ты что! Я ведь серьезен сейчас... Я три дня как присмотрел ее. А
вышло, будто она мне была нужна давно... Другие женщины мне теперь не
нужны... Я уже не слаб, я уверен в себе...
- И я серьезен, - сказал Данилов.
- Что же нам, силой, что ли, придется мериться? - усмехнулся
Кармадон.
- Как пожелаешь, - сказал Данилов. - Я не отступлю.
Глаза у Кармадона стали злые и зеленые. Только что он разговаривал с
Даниловым как с приятелем, чье упрямство раздражало, но не давало поводов
для ссоры. Теперь же Кармадон был холодным исполином, такому - что чувства
в жизни мелких тварей! Все же Кармадон пока не буйствовал, держал себя в
руках, а ведь соки в нем бурлили после трапез на вокзалах и в придорожных
буфетах.
- Ты что, Данилов, - сказал Кармадон, - забыл, кто ты, кто я, забыл о
своих обстоятельствах?
- Я ни о чем не забыл, - угрюмо сказал Данилов.
- Стало быть, ты не думаешь о последствиях.
- Я обо всем помню...
- Ну, смотри...
Данилов мог предположить, что намерения Кармадона относительно Наташи
искренни, но он подумал, что помимо всего прочего Кармадону интересно
теперь испытать его, Данилова, унизить его и подчинить себе, оттого-то
любопытство нет-нет, а возникало в злых Кармадоновых глазах. Это было
мерзко. Данилов чуть было не ударил Кармадона. Но пощечина привела бы к
поединку.
- Хорошо, - сказал Кармадон. - Объяснение считаю законченным. Ты не
отступишь. Но и я ее не уступлю.
- Если так, - тихо сказал Данилов, - то ты... то вы бесчестный
соблазнитель. И просто скотина.
Данилов снял с правой руки перчатку, насадил ее на алюминиевое острие
лыжной палки и подал перчатку Кармадону. Собственно говоря, это была и не
перчатка, а вязаная варежка, но Кармадон, подумав, принял варежку. Он был
бледен, Данилов слышал скрежет зубов Кармадона, хотя челюсти его и были
сжаты, а в глазах Кармадона то и дело возникало фиолетовое мерцание.
Данилов боялся теперь, как бы Кармадон не бросил его перчатку - каково
тому было ставить под угрозу не только свое существование, но и свою
карьеру! - однако жили все же в Кармадоне понятия о чести, варежку
Данилова он положил в карман.
- Завтра утром, - произнес Кармадон и указал вверх: - Там. Условия
обговорим с помощью секундантов. Теперь разрешите откланяться и покинуть
Землю.
И Данилов поклонился Кармадону.
Наташа спустилась с горки, подъехала к Данилову с Кармадоном и
поинтересовалась, не кончили ли они секретничать.
- Кончили, - сказал Кармадон, - и выходит, что мне следует
отправляться домой и на вокзал. Иначе опоздаю. Прощайте.
- А я провожу гостя, - сухо сказал Наташе Данилов.
Молча отъехали они от Наташи метров на двести, и тут Андрей Иванович,
приезжий из Иркутска, не дождавшись петухов, рассеялся в воздухе.
Данилов побрел к выходу из парка.
Возле хоккейного дворца в группе пожилых лыжников он увидел
честолюбивого порученца Валентина Сергеевича.
Валентин Сергеевич кушал мороженое и хихикал.
21
В четыре часа утра Данилов сел к письменному столу. Он намерен был
писать завещание. Однако, оглядев стены и потолок, понял, что завещать,
кроме долгов, нечего. Тогда он собрался писать распоряжение. Но
"распоряжение" звучало словно бы приказание или требование, а приказывать
он никому не мог, да и не собирался.
Ночью, на встрече секундантов, было условлено, что ежели не повезет
Данилову и он в ходе поединка потеряет свою сущность, его земное
существование закончится как бы в результате несчастного случая. Для людей
Данилов то ли попадет под трамвай, то ли большая сосулька свалится на него
на проспекте Мира.
Данилову было грустно. Порой, когда он глядел на книги, на папки с
нотами, когда он думал о милых его сердцу людях, о музыке, глаза его
становились влажными. И Данилов тер переносицу. Однако Данилов помнил, что
в поединке он может рассчитывать лишь на собственную волю, а потому
элегические состояния, кроме вреда, ничего не принесут. Он еще не остыл,
был сердит и воинствен и совсем не желал быть стрелой пронзенным. Но
холодным умом он имел в виду и собственную погибель, как одну из реальных
возможностей сегодняшнего утра Он не хотел, чтобы его исчезновение нанесло
ущерб кому-либо из людей Особенно тем, кому он был должен. Вот он и сел
писать завещание. Или не завещание, а неизвестно что. Наличных денег у
Данилова не было, драгоценностей тоже, не имел он ни машины, ни дачи. Он
рассчитывал на совесть страховых учреждений. И Альбани был застрахован, и
жизнь Данилова была застрахована. На бумажке Данилов написал теперь,
сколько он кому должен и что деньги эти - тут Данилов обращался неизвестно
куда - следует из страховых сумм благодетелям возвратить Здесь же Данилов
и расписался самым тщательным образом. Он подумал: а вдруг милиция отыщет
альт Альбани? Кому его-то оставить? Если бы Муравлевы играли на альте, он
бы им оставил... Из Муравлевых одна надежда была на пятиклассника Мишу, он
и осетинский танец симд на носках разучивал вместе с классом и исполнял в
школьном хоре песню Пахмутовой "Пейте, дети, молоко, будете здоровы!".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг