- Куда увезли? В неотложку?!
- Ой, Вовочка! Ой...
Это она права. Таки ой.
* * *
Выметаясь к пастбищу такси, я опасливо косился на чудовищные фаллосы изо
льда, - крыши и карнизы были сплошь усеяны этими подарочками февраля. Черт
побери, а почему они в Москве - сосульки, а у нас - бурульки? Потому что в
Москве их сосут, а у нас ими бурят? Буровят?! Бурулят?! Особенно если
этажа с шестого забурулит...
- К неотложке, шеф!
- Поехали. "Маячок"! Я 35-16! Везу клиента в неотложку!
- Счастливого пути вам и пассажирам!
Всю дорогу я был благодарен "Маячку" за ласку.
Жирную гиппопотамшу в гардеробе больницы угнетала лень. Вставать лень,
куртку мою на крючок вешать лень, номерок выдавать... Ее ожидал раскрытый
на середине супер-пупер-бестселлер. "Купе?.." - я присмотрелся. Нет, хуже.
"Купель Купидона-2", серия "Мини-Шарм": на обложке раскинулась томная от
недосыпа дива, сплошь объята знойным мачо. На правой руке у мачо было
шесть пальцев. Знакомые шуточки: Сева Ермаш, мой приятель-художник,
замучившись с доставучим худредом, дождался приема работ и выхода книги в
свет, сунул худреду в нос свежий, пахнущий краской экземпляр: "Считай!"
"Что считай?!" - изумился худред. "Пальцы!" И когда худред обнаружил у
всех персонажей на всех утвержденных им иллюстрациях по шесть пальцев,
Сева сладострастно возопил: "Вот! Вот!!! Твое, козел, дело: не меня
живописи учить, а пальцы заранее считать!"
Гулко возвратясь, гиппопотамша швырнула номерок на стойку, как собаке
кость, - и с разбегу нырнула обратно в "Купель".
Аж брызги до потолка.
Где у них тут журнал приема? Тощенькая бабуся на санпропускнике шуршит
страницами: в семь сорок утра... Татьяна Беглова... черепно-мозговое,
палата © 6...
Символичность номера угнетает.
Но недолго.
Наглость - второе счастье. Свернув за угол, быстро облачаюсь в белый
халат, память о проказах юности. Еще учась на третьем курсе бурсы, бегал
сюда проведывать душеньку-медичку, маскируясь под белую и пушистую
ниндзю-черепашку. Тут главное: спецодежду нацепил, морду кирпичом - и
вперед, "с лица необщим выраженьем". Верней, с общим. Тогда примут за
медбрата. Что ж, Влад Снегирь, умов властитель, - тряхнем стариной?
Сейчас, пожалуй, и за врача сойду. У вас, больной, гангрена левого
полушария! Клавочка, запишите: гильотина, УВЧ и пассировать в масле до
появления золотистой корочки!..
Так, второй этаж, черепно-мозговое отделение. Матовая стеклянная дверь.
Сбоку от входа грозится сакраментальное "Посторонним В.". Минздрав
предупреждал: вторжение опасно для нашего здоровья. Плевать! Все его не
замечали, а проворный Белый Ниндзя резво шел по коридору. Морщась,
воздухом дышал он: пахнет супом, пахнет хлоркой, страхом, потом...
Ненавижу эти запахи больницы! До сих пор я удивляюсь: как больные человеки
могут оживать в миазмах?..
Это у меня нервное. Волнуюсь я за Таньку. До чертиков волнуюсь. До зубной
боли. Вот и веселю сам себя, подзуживаю, строю карточный домик шуточек:
несмешно, глупо, а помогает.
Давно проверил: помогает.
Все лучше, чем ныть.
- Простите, доктор, а Генрих Константинович сегодня со скольких?
- Генриха Константиновича не будет от стольких до воскресенья. Он улетел
в Буркина-Фасо, на симпозиум трепанологов. Но обещал вернуться. Милый,
милый...
Тетка в мятой пижаме моргает коровьими ресницами.
Белый Ниндзя удаляется.
Вот и палата номер шесть. Осторожно приоткрываю дверь на два пальца.
Воображение со злорадством садиста рисует: бинты, кровь на виске, всхлипы
товарок по несчастью. Бесчувственное тело трогательно свернулось калачиком
под простыней. На простыне - казенный штамп. Синий-синий, будто гематома.
Танька, бедолага, младше меня на десять лет, и все норовила догнать: рано
замуж выскочила, рано Ладочку родила...
- ...нет, чувихи, прикидываете?! Без машинки, без оверлока, двое суток,
как проклятая!..
Меня накрывает звуковая волна. Знакомая с отрочества. Вот она, сестрица
моя, бурулькой ушибленная, - на койке у окна. Тараторит без умолку. А
свекровь рыдала: помирает, ухи просит... Ага, разбежались!
Решительно вторгаюсь в палату.
- Привет, Танюха! Как жизнь молодая? Были б мозги, было б сотрясение?!
- Вовка! Привет! Вечно ты со своими приколами... У тебя часы есть?
Сколько времени?!
Гляжу на циферблат.
- Без четверти час. Дня, - уточняю зачем-то.
- Ну, чувихи! Ну, даю! Четыре часа в бессознанке! А кажется, будто пару
суток. Ой, Вовик, мне такие чудеса привиделись! Не поверишь! Я уже
девочкам рассказала, а они смеются...
Окидываю взглядом контингент. Три остальные койки оккупировали
дамы-мадамы, из которых "девочкой" можно назвать лишь одну. С большого
бодуна.
- Вовик, зараза! - Танька обижена невниманием родного брата к ее чудесам.
- Ты слушаешь или где?! Выхожу из подъезда, сворачиваю к "Лампе Аладдина"
(секонд-хэнд новый, на вашем углу...), и тут рядом - бомба! Ба-бах! Я с
копыт, глядь: а меня уже волокут куда-то. Голую! Я визжать, а им хоть бы
хны! Пять чучмеков, блин! Ну, думаю, хорошо, если изнасилуют, - а если
напугают?! Улицы кривые, халупы, вонища... Ноги по дороге сбила,
босиком-то. А они, гаденыши, меня продали. Как рабыню Изауру. Прикинул?! И
я два дня, дура дурой, галуны к мундирам пришивала. Тупой иголкой. Все
пальцы себе исколола... А эти смеются! Чувихи, вас бы туда...
Татьяна гордо вздергивает нос. Еще бы, наши глюки - не для скуки!
- Рабовладельцы хреновы! Прикинул, Вовик?! Четыре часа без чувств, и то
отдохнуть не дали. Гады!
"Девочки" откровенно ржут басом.
- Что врач говорит? - я стараюсь придать лицу озабоченное выражение, хотя
Танька явно живее всех живых.
Отставная рабыня машет рукой с ужасающим легкомыслием:
- А ничего не говорит! Пусть только явится, коновал! Я ему... Нашел
больную! Небось, Жорик, - это ее шеф-цеховик, лицо кавказской ориентации,
злой черкес и вождь делаваров, - матом кроет: нам сегодня партию "алясок"
сдавать. Костя уехал, у Ладочки ОРЗ, свекруха, коза старая, с ней сидит...
Некогда мне разлеживаться!
- Остынь, Танюха. Полежи до завтра, расслабься. Мало ли... Не сдохнет
твой Жорик с "Алясками"! Я Анне Ильиничне позвоню, скажу: пусть в ателье
сообщит.
- Что вы здесь делаете? Кто вас сюда пустил? Больную нельзя беспокоить, у
нее предполагается сотрясение мозга! Немедленно покиньте палату!
Ага, мою Таньку побеспокоишь! Она сама кого угодно побеспокоит...
Усатый айболит тянет меня за хлястик:
- Я кому говорю?!
- Прошу прощения, - чуть не ляпнул: "Прощения просим, благородный дон!" -
Я брат... э-э-э... сотрясенной. Мне позвонили, я сразу примчался...
Усы айболита теряют воинственность.
- Тем не менее, я все же попрошу вас покинуть палату.
- Да-да, конечно. Пока, Таня. Выздоравливай!
"Сестрица Аленушка" театрально охает, притворяясь мученицей. За что и
любим, стрекозу.
- Простите, вы ее лечащий врач?
- Да.
- Как вас зовут?
- Генрих Константинович.
- Генрих Константинович, можно вас буквально на пару минут? Вы понимаете,
у нее в детстве была травма головы...
За дверью палаты, угорев от смеха, хрюкают "девочки".
* * *
Анне Ильиничне я позвонил с мобильника, прямо из такси. Чудо-заклинание
"Я с сотового!" действует на Танькину свекровь безотказно. Слово "сотовый"
ассоциируется у нее со словом "мёд", тот в свою очередь тянет за собой
"рынок" и "драть три шкуры", а дальше цепочка достраивается до "оплата
разговора". Такие ассоциации Анна Ильинична уважает. Местами даже
благоговеет. Посему отделался я от говорливой свекрухи быстро. Утешил,
ободрил и откланялся.
- Приехали, шеф.
Хлопнув дверцей, выхожу в туман, мутный, как буряковый самогон.
У подъезда топталась "сладкая парочка": знаменитый меж гражданами бомж
Горец и его закадычный дружбан, спившийся котельщик Федор Михалыч. На вид
- два сапога, одинаковых с лица. "Я, красавица, не сексуальный маньяк, а
алкаш-собеседник!" Но если котельщик ничем, кроме имени-отчества,
примечателен не был, то Горец свое прозвище оправдывал со старательностью
идиота. Однажды его пустили погреться на сеанс в видеозал ("точку" все
равно на днях закрывали за неуплату аренды), и фильм с Кристофером
Ламбертом потряс беднягу до основанья. Бомж уверовал и проникся, при
каждом удобном случае пересказывая сюжет всем желающим. Вплоть до собак и
кошек. В его пересказе средненький "холливуд" делался эпосом древности:
там царил гений, парадоксов друг. Особенно мне запомнился взрыв АТС, когда
в бессмертного Ламберта, наполняя энергией, вместо молний лупили обрывки
чужих разговоров. Я прям-таки обзавидовался фантазии Горца. Также бомж
полюбил орать по поводу и без: "Остаться должен только один!" Здесь крылся
тайный смысл, ибо неуязвимость бомжа была подстать его кинокумиру. Дважды
горел в им же устроенных пожарах, попадал под грузовик-мусоросборник,
огребал тяжелыми предметами по голове, страдал в зубах ротвейлеров с
питбулями, травился дустом и крысиным ядом, на спор залпом выпил бутылку
метанола... И всякий раз не просто оставался жив: несокрушимость его
здоровья вошла в список легенд нашего района. Даже участковый Поросюк,
редкой души мент, при встрече с бомжем ласково ронял: "Когда ж ты
сдохнешь, падлюка?"
"Падлюка" безнадежно икала, разводя руками.
- Ы-ы-ы, Володя... - сипло поздоровался Горец, с тоской взирая на
новенький кодовый замок. Плети дикого винограда, черные и сухие зимой,
свисали с балконов: их вид погружал душу в пучину меланхолии. Ощутив
приступ милосердия, я ткнул в нужные цифирки. Замок ответил за
распальцовку, щелкнув затвором трехлинейки.
Люмпен-приятели мигом просочились следом, в теплое нутро подъезда.
- Мы тово... погреться. Зябко там, Володя. Мы ж, значит, культурно. Если
чево, и налить можем...
Интересное предложение. А что? С кем вы, мастера культуры? Надо быть
ближе к народу. Сесть на грязную ступеньку, тяпнуть из горла "ряженки",
занюхать хлебцем из мусорки. Красота!
- Спешу, Горец. В другой раз.
- А... ну, спеши, быстрей жизнь минет...
Хрен с ними. Пусть греются. Лишь бы в подъезде не гадили. Хотя нет, Горец
- аккуратист. Блевать непременно во двор уползал, в любом состоянии.
Запирая за собой дверь квартиры, слышу умиротворенно-риторическое:
- Стаканы взял?
- Обижаешь! Эти... одноразы...
А я, наивный, - "из горла"! Аристократический нынче бомж пошел. Рост
благосостояния масс. Бокал "Губернаторской", ломтик сосиски, полуденная
сьеста в гранд-подъезде... Аж завидки берут. Лечь, что ли, самому?
Придавить часок-другой? Подскочил сегодня ни свет ни заря, от зевоты в
такси чуть челюсть не вывихнул...
Разумеется, телефон сразу откликнулся на эту идею гнусным мявом. Словно
на шнур ему, гаду, наступили. Межгород, однако.
- Алло!
- Владимир Сергеевич?
- Да, я слушаю.
- Здравствуйте, дорогой! Это вас беспокоят из "Аксель-Принт". Заместитель
главного редактора по особым вопросам.
Судорожно пытаюсь вспомнить, как зовут моего собеседника. Я-то в
издательстве большей частью с завредом по фантастике общаюсь. Нормальный
парень, мы с ним давно на "ты", безо всяких "Сергеевичей".
- Здрасьте... Простите, не помню...
Он словно чует мои судороги:
- Зовите меня просто: Антип Венецианович! Вы слышите?
- Слышу, конечно!
- Владимир Сергеевич, дорогой, вы на "МакроНомиКон" собираетесь?
- Да, конечно. Я вам утром ответ по интернету послал.
- Ну, сами знаете: почта - дело ненадежное! Я хотел лично убедиться...
Откуда такое внимание к моей скромной персоне? Премию решили на конвенте
вручить? Ага, Нобелевскую! Раскатал губы!
- Знаете, нам нужно будет подписать бумаги. Ведомости по январским
выплатам, контракты на допечатки... Дорогой мой, вы в курсе, что доптираж
"Имперцев" стоит концом марта?
Далось ему это - "дорогой"! Пусть я и впрямь недешевый, но так вот грубо
намекать, в лоб...
- Да, в курсе. Спасибо, Антип, э-э-э... Венецианович.
- Чудненько! Вот и оформим на "МакроНомиКоне". Так вы точно будете?
Банный ты лист, зам по особым!
- Точно! Уже билеты купил.
- Я и говорю: чудненько! А как ваш новый роман продвигается?
- Нормально.
- Ни дня без строчки?
- Ага... Ни дня.
- Весной закончите? Хотя бы к маю-месяцу?! Тут читатели весь сайт
письмами завалили. И дилеры наши тоже... Беспокоятся. Боятся в летний спад
угодить. А так мы сентябрем и тиснем, на подъемчике! Значит, май? Или
апрель?
- Ну-у... не знаю. Боюсь загадывать.
- Может, имеет смысл заключить авансовый договор?
- Не имеет. Понимаете, Антип Венецианович...
- Да-да, я понимаю!
Понимаешь - тогда зачем спрашиваешь? Не шибко я принципиален меж
собратьев по перу (верней, по клавиатуре), но бумаг на будущие тексты не
подписываю. Обжегся однажды. На заре карьеры подмахнул договорчик на
только-только начатый романец. Очень уж по читателю тосковал. И бабок
срубить хотелось. Срубил, мать его за подол: текст уперся рогом,
забуксовал, сроки поджимали, издатель торопил, - я в итоге финал кукишем
скрутил, а книга в свет так и не вышла: издательство обанкротилось. С тех
пор зарекся. Между прочим, в "Аксель-Принте" о моем суеверии прекрасно
известно. Или он надеется, что все-таки передумаю?
- Да, еще одно дельце. Помните, у вас в девяносто первом выходила повесть
в сборнике "Тиран Нозавр"?
- Помню.
- Первая серьезная публикация?
- Дебют.
- Какой там был тираж, не подскажете?
- Сейчас.
Иду к полке, извлекаю пухлый томик. Клыкастый рептилоид ехидно скалится с
обложки: "Гюльчатай, открой личико!", холст, масло. Сливочное.
Лезу в выходные данные.
- Первый завод - 55000.
- А второго не было?
- Насколько я знаю, нет. Издатель потом на ужасы с "Икс-ножками"
переключился.
- Ясно, - зам по особым излучает оптимизм. Бодрый бас плещет в трубке,
обдавая ухо брызгами. - А как жизнь? Ну, вообще?
- Вообще? Ноу проблемз!
Бас набирает обертоны:
- Депрессия, бессонница? Кошмары?!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг