поведения своего нового насеста, и задремала, пригревшись. Очень осторожно
силач опустился на прежнее место, положил руку с бабочкой на колени и
долго глядел на цветастую странницу.
Усы топорщил.
Пышные - тысячу бабочек хватит осчастливить.
- Все его любят, Баламута, - еле слышно прогудел он, забыв о
собеседнике и разговаривая больше сам с собой. - Бабы - табунами, мужики
слоновье дерьмо жрать готовы, лишь бы он ласковое слово им бросил! Там, на
Поле Куру: ведь дохнут же, глотки рвут, друг дружку лютой ненавистью... а
его - любят! Пальцем не трогают! А я, тезка, я его больше всех люблю...
Люблю, а вот драться плечом к плечу - не пошел. Это, наверное, потому, что
драться я умею хорошо, а любить - плохо. Как полагаешь?
Жесткая ладонь аскета легла на запястье примолкшего Здоровяка, и
бабочка зашевелилась - не сменить ли насест?
Нет, решила, что от добра добра не ищут.
- Он любил хватать телят за хвосты и дергать, - нараспев произнес
Рама-с-Топором, подмигнув мрачному брату Черного Баламута, - пить тайком
из сосудов свежевзбитое масло и делиться с обезьянами украденной пищей.
Когда женщины доили коров, он пробирался в их дома, пугал малых ребятишек,
пробивал дырки в горшках со сметаной и только смеялся, когда ему
выговаривали за проступки...
- Да, тезка, все было именно так, - силач кивнул, не поднимая
взгляда. - Храмовые писцы не соврали. Ни на ману*. И даже когда
Канса-Ирод, местный царек, велел перебить всех десятидневных младенцев в
окрестностях Матхуры, надеясь в числе прочих истребить новорожденного
Баламута - матери убитых желали Ироду адских мук, а Кришне простили и это.
Кого другого прокляли бы на веки вечные; а ему простили. И эту Великую
Битву тоже простят.
Ковш Семи Мудрецов скользнул ниже. Махендра, лучшая из гор, почему-то
замолчала, а мудрецы, отличаясь любопытством, не отличались терпеливостью.
Бабочка сорвалась с руки Здоровяка и устремилась в небо. Жизнь
пестрой летуньи была столь коротка, что преступно растрачивать драгоценные
мгновенья на долгие разговоры; а на долгое молчанье - вдвое преступней.
"Простят?" - спрашивали Семеро Мудрецов, сверкая сединами.
"Простят?!" - пятясь назад, изумленно скрипел усатый Каркотака.
"Простят..." - посмеивался воитель Уголек, оправляя одежды цвета
смерти.
Сома-Месяц не вмешивался.
Он умирал, чтобы родиться вновь.
__________________________________________________________________________
* Мана - мера веса, 0,5 г. Применяется обычно в ювелирном деле.
__________________________________________________________________________
* * *
Два тезки сидели у костра: Рама-Здоровяк по прозвищу Сохач, брат
Черного Баламута, и Рама-с-Топором, сын Пламенного Джамада.
На благородном языке: Баларама Халаюдха и Парашурама Джамадагнья.
Двое трусов, уклонившихся от Великой Битвы.
И вокруг них беззвучно завершался двадцать седьмой день зимнего
месяца Магха. День гибели мира, день начала Эры Мрака; день, который ох
как не скоро назовут восемнадцатым февраля.
Самоуверенно добавив: восемнадцатое февраля три тысячи сто второго
года до нашей эры - как будто Эра Мрака может делиться на нашу и чужую.
Двое мужчин сидели с закрытыми глазами и видели одно и то же. Поле
Куру, тишина, и в ночной прохладе меж трупами людей, слонов и лошадей
бродит чернокожий красавец, улыбаясь невинной улыбкой ребенка.
Вот он поднимает голову, вот гигантская крылатая тень перечеркивает
небо над полем брани...
И звезды тускнеют в испуге.
Книга первая
ИНДРА-ГРОМОВЕРЖЕЦ
ПО ПРОЗВИЩУ
ВЛАДЫКА ТРИДЦАТИ ТРЕХ
Бали сказал:
- В стычках премудрые боги мною были разбиты,
Я швырял многократно горы с лесами и водопадами,
Вершины, скалы я разбивал о твою голову в схватке!
Но что же могу поделать? Трудно осилить время.
Разве тебя, с твоим перуном, мне кулаком убить не под силу?
Но теперь не время отваге, время терпенью настало!
Махабхарата, Книга о Спасении, шлоки 370-374
Зимний месяц Магха, 28-й день
БЕСПУТСТВО НАРОДА
В течение длительного времени, вставая неизменно по утрам, мы
создавали это превосходное сказание с целью сделать благодеяние миру...
Глава первая
РАЙСКИЕ ДЕМОНЫ
1
Крылатая тень наискось перечеркнула небо над Полем Куру, на миг
размазалась туманной свастикой и устремилась ввысь, почти сразу исчезнув
из виду.
Воздушные пути сиддхов покорней запуганного пса стелились навстречу
Гаруде-Проглоту, Лучшему из пернатых, виляя белопенными хвостами; и
летучие колесницы полубогов расторопно спешили убраться с дороги, не
дожидаясь, пока их сметет яростный ураган. А потом возничие еще долго
смотрели через плечо вослед орлу-исполину и изумленно хмыкали: Гаруда
сегодня летел гораздо медленней обычного. Да и наездник его меньше всего
походил на Вишну-Опекуна, коему полагалось восседать на Проглоте.
Меня абсолютно не занимали косые взгляды и дурацкое хмыканье с
обочины.
Пусть их.
Дрема текла по векам расплавленным свинцом. Тело само собой
зарывалось все глубже в теплый пух, сон-нянька обкладывал меня подушками,
взбитыми ласковой рукой; и легконогие виденья хороводом бродили вокруг
расслабленного Громовержца, словно апсары в ожидании выбора.
Ушедший в небытие день, со всеми его заботами и злоключениями,
казался марой, туманной дымкой над озером, жить которой - до рассветного
ветерка.
Чужак во мне ворочался, отказываясь соглашаться с радужными
надеждами, но и он не мог причинить мне сейчас серьезного беспокойства.
Я чувствовал себя легко и спокойно, как зародыш в яйце, в Золотом
Яйце на заре творения мира, и мне не нужно было видеть, чтобы знать и
чувствовать. Вон она, сверкает под звездами, обвитая спиралью нашего
полета - славная гора Меру, незыблемая ось Трехмирья, похожая на цветок
лотоса или скорее на сложной формы вертел, которым проткнули насквозь три
куска оленины и поместили в печь... Хороша печурка! - внешняя оболочка
окружена водой, чья толща десятикратно превосходит диаметр Второго Мира,
вода в свою очередь окружена огнем, огонь - воздухом, воздух - разумом,
разум - источником всего сущего, а источник всего сущего - Высшим
принципом.
Запомнили?
А теперь повторите без запинки.
Как там говаривал Словоблуд, когда излагал Индре-недорослю всю эту
дребедень? А-а, вспомнил... "Умножить, мальчик мой, можно все на все!
Вечность на вечность? Сколько угодно! Получится вечность вечностей!
Свихнуться можно от счастья..."
И я искренне полагал тогда, что Словоблуд действительно умножил все
на все, после чего свихнулся.
От счастья.
Странное, полузабытое, наивно-детское ощущение всплыло в глубине
души. Словно я вновь стал ребенком, которого еще никто и никогда не
величал Громовержцем и уж тем паче Владыкой; я маленький, я усталый, и
мама Адити-Безграничность сидит у изголовья, тихо мурлыча колыбельную без
слов и смысла, насквозь пронизанную материнским теплом... теплом, в
котором нет ни капли от Жара-тапаса аскезы или от безудержного полыханья
перуна...
Или от огненной пасти, явившейся в Безначалье трем Миродержцам из
восьми; пасти, видение которой превращало Витязя-Арджуну, моего сына, в
дрожащего ублюдка.
Мама, спой мне колыбельную.
Мама, я устал быть Индрой.
Мама...
- Мама моя родная! Совсем забыл!
Клекот Гаруды вышвырнул меня из уютной дремы, и я завертел головой,
спросонья ища... врага? хор гандхарвов? Брихаса с утренним докладом?!
Тьфу ты пропасть!
- Что случилось, друг мой? Твои драгоценные перья отсырели от ночной
сырости? Твой желудок, да не опустеет он вовеки, настоятельно потребовал
насыщения? В чем дело?!
Никаких других причин, способных серьезно взволновать Лучшего из
пернатых, я придумать не мог.
Гаруда повернул ко мне голову, дыбом встопорщив шейные перья, и
сверкнул черной бусиной глаза. В глазе отражался я, и отражение мне не
понравилось. Беспокойное какое-то отражение, встрепанное... или это просто
глаз птички слезится от ветра?
- Увы, друг мой Индра, есть в Трехмирье вещи и поважнее моего пустого
желудка! Гораздо важнее!
Я чуть не свалился вниз. Огненные пасти в Безначалье или потеря силы
Громовержцем - что они в сравнении с подобным заявлением?! Дхик*! Хвост от
дохлого осла! А я-то думал, что после вчерашней свистопляски разучился
удивляться...
__________________________________________________________________________
* Дхик - "Тьфу!" (санскр.).
__________________________________________________________________________
- Смею ли я надеяться, о крылатый друг мой, - от волнения я и сам не
заметил, как заговорил в Словоблудовой манере, - что мне доведется
услыхать рассказ о твоих заботах?
И уже после первых слов птицебога, чей клекот с легкостью перекрывал
свист ветра в ушах, стало ясным: "сегодня" грозит быть достойным
преемником "вчера".
2
...это началось лет семьдесят-восемьдесят тому назад - точнее Гаруда
не помнил.
Забредя под вечер на южную окраину Вайкунтхи, личного имения
Вишну-Опекуна, где Гаруда чувствовал себя полноправным хозяином, Лучший из
пернатых был остановлен хриплым рыком:
- Стой, жевать буду!
Восприняв выкрик как личное оскорбление - жевать без Гаруды?! -
гордый птицебог и не подумал остановиться. Даже обыденный малый облик не
потрудился сменить. Мало ли, всякие твари глотку драть станут, а мы всех
слушайся? Мы и сами горазды... стой, клевать буду!
И глотать.
Обогнув решетчатую ограду, которой он раньше здесь вроде бы не
замечал, Гаруда клюв к носу столкнулся с такой гнусной образиной, что на
миг забыл, где находится. А когда вспомнил - взъерошил перья и еле
удержался, чтобы не начать властным крылом наводить порядок.
Вайкунтха изобиловала смиренными праведниками и царственными
мудрецами, девицами из свиты Лакшми, богини счастья, и свитскими
полубогами самого хозяина Вишну - но...
Вот именно что "но"!
- Ты кто такой? - строго поинтересовался птицебог у гогочущей
образины.
- Праведники мы, - гнусаво хрюкнули в ответ и после некоторой паузы
добавили. - Смиренные. Чего вылупился, индюк? Ом мани!
Священный возглас походил больше на нечто среднее между "обманом" и
"обменом".
- А почему у тебя такие большие зубы? - будучи при исполнении, Гаруда
решил покамест проглотить "индюка".
До поры.
- А чтоб топленое маслице котлами лопать! - образина оказалась бойкой
на язык.
- А почему у тебя такие большие когти?
- А чтоб четки бойчей перебирались! - не сдавался наглец,
демонстративно почесывая когтем лохматое брюхо. - Мы это... мы молились,
мы молились, не мычали, не телились... эй, индюк, напомни - как дальше?!
Похабную песенку, которую затянула образина, Гаруда однажды имел
удовольствие слышать - пролетая над ночным кладбищем, где пировала удалая
компания пишачей.
И допустить подобное безобразие у себя в Вайкунтхе никак не мог.
В запале приняв свой истинный облик... Впрочем, птицебогу почти сразу
пришлось уменьшиться вшестеро, иначе он вынужден был бы гоняться за
нахалом, как слон за мышью. К счастью, образина напрочь обалдела от такого
поворота событий и даже не попыталась сбежать. Разве что вякнула
нечленораздельно, когда могучий клюв ухватил хама за шкирку, словно
напроказившего котенка, и налитые кровью глазищи образины плотно
зажмурились.
Высоты боялся, праведник.
"Я тебе покажу индюка! - злорадствовал Гаруда, взлетая так быстро,
как только мог, и потряхивая для острастки скукоженного пленника. - Жевать
он, видите ли, будет, скотина! Масло топленое лопать! Смолы тебе,
пакостнику, а не масла!"
И лишь вылетая за пределы Вайкунтхи, птицебогу пришло в его клювастую
голову: подобной мерзости просто по определению не могло быть в райской
обители Вишну-Опекуна!
Даже на окраине.
Но увесистая ноша, что кулем болталась в мертвой хватке Лучшего из
пернатых, мало походила на иллюзию.
И пахла скверно.
Гаруда вздохнул, едва не выронив образину, заложил крутой вираж и
взял курс на дворец Вишну.
Когда золотые купола и остроконечные башенки Опекунской обители
замаячили на горизонте, а внизу начались тенистые рощи с павильонами -
Гаруде вдруг показалось, что он несет не праведника-самозванца, а по
меньшей мере белого быка Шивы.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг