- Не слишком! - опомнившийся Гангея уже несся вприпрыжку через всю
поляну к демону, с головы до ног покрытому сажей и кровью; и Ганга только
тихо ахнула, не успев удержать сына.
- Не слишком, дядя Рама! Ведь ты - добрый дядя Рама-с-Топором?!
- Отец назвал меня Рамой, - буркнул себе под нос владелец секиры, -
люди зовут Парашурамой, Рамой-с-Топором, а ты, малыш, только что назвал
"добрым"... Будем считать, что я ответил тебе утвердительно.
Гангея почти ничего не понял, но на всякий случай решил, что добрый
дядя Рама находится в добром расположении духа.
- Дядя Рама, а можно... - мальчишка с замиранием сердца поднял взгляд
на грозного хозяина Курукшетры. - Можно мне подержать твой топор?!
Странная тень промелькнула в глазах аскета-воина. Скользнула змеей,
на миг задержалась - и скрылась, затаилась в угольно-черной норе зрачков.
Ох, и взгляд был у доброго Рамы-с-Топором, который, по слухам, без
колебаний зарубил собственную мать, повинуясь отцовскому приказу...
- Держи, - аскет древком вперед протянул мальчишке окровавленную
секиру.
Багряные капли тяжко шлепались в пепел.
- Только будь осторожен: подарки Шивы не годятся для игр. Смотри, не
поранься!
Гангея едва не уронил бесценное оружие (Рама незаметно прихватил
секиру за кисть, подвешенную у наконечника древка), но каким-то чудом
удержал. И застыл, восторженно разглядывая редкостное клеймо на плоскости
лезвия.
Белый бык, яростно вздыбивший холку, неуловимо напоминал сурового
владельца топора.
- Мы скорбим, что оторвали главу отшельников от столь увлекательного
дела, - Брихас шагнул раз, другой, остановился напротив Парашурамы; и
мимоходом носком сандалии отбросил в сторону потерянный кем-то кинжал.
Только сверкнули изумруды рукояти из старого серебра.
- Но мы, двое странствующих брахманов и эта достойная женщина с
сыном, проделали неблизкий путь, чтобы встретиться с тобой.
- Видимо, не терпелось обсудить со скромным отшельником святые Веды и
вознести совместные молитвы, - глядя в глаза Наставнику богов, в тон
проговорил Рама-с-Топором.
Брихас не отвел взгляда. Ушанас тоже подошел и встал рядом. Ганга же
предпочла держаться чуть позади, с неодобрением косясь на сына,
поглощенного разглядыванием секиры.
- Разумеется, мы с удовольствием обсудим... э-э-э... и вознесем. Но
ты прав: мы шли на Поле Куру не только и даже не столько за этим. Думаю,
ты уже узнал нас?
- Узнал, - кивнул аскет, и лишь сейчас стало заметно, что вокруг
закопченного демона светится еле заметный ореол.
Рама-с-Топором плохо доверял незнакомцам, и не вступал в беседы,
предварительно не потратив толику Жара на распознавание собеседника.
- Узнал, и рад приветствовать Брихаса, Повелителя Слов, вместе с
многомудрым Ушанасом. Но пусть эта достойная женщина простит бедного
отшельника: ее я узнать не в силах.
- Или врожденная деликатность подсказывает тебе, - Ушанас еле
сдержался, чтоб не подмигнуть, - что иногда не стоит прилюдно узнавать
Гангу, мать рек...
- Текущую в трех мирах, - с поклоном закончил Рама.
- И мы пришли к тебе с нижайшей просьбой, благочестивый Парашурама, -
эта фраза далась богине нелегко, но Ганга все-таки произнесла ее.
И, выйдя вперед, с достоинством встала подле Ушанаса.
- Я слушаю Наставников и великую богиню, - узкое лицо аскета
по-прежнему не выражало ничего, и голос был подстать лицу - бесцветный и
отрешенный.
- Сияет в Трехмирье твоя слава, и недаром, чему мы только что были
свидетелями, - вновь заговорил Брихас. - А также вровень со славой стоит
аскетический образ жизни и знание боевых мантр, вызывающих небесное
оружие.
Маленький Гангея прекратил наконец рассматривать такой замечательный
топор и прислушался к разговору старших.
- Насколько мы знаем, доблестный сын Пламенного Джамада, среди
смертных нет сейчас воина, равного тебе. Посему мы, все трое, молим тебя:
возьми этого мальчика, сына богини Ганги, в ученики и обучи его тому, что
знаешь и умеешь сам. Лучшего гуру нам вовек не сыскать. Это не лесть - я
говорю тебе правду. Богиня Ганга и Наставник Ушанас могут подтвердить мои
слова.
Ганга и Ушанас слегка наклонили головы, соглашаясь.
- Взять в ученики? - задумчиво протянул аскет, дергая себя за кончик
косы. - В последние годы меня больше волновало исполнение клятвы над
могилой отца - и кшатра платила долг с лихвой. Убийце не до учеников. Но
жизнь - такая забавная штука... Мне надо подумать. Кстати, а кто отец
этого мальчика? - вдруг, безо всякого перехода, быстро спросил он.
Однако Брихас был готов к неожиданностям.
- Его недостойный отец - я, - потупясь, ответил Словоблуд.
И стал выглядеть гораздо моложе.
Лет на сто, сто пятьдесят, не больше.
- Ты? - впервые за весь разговор в голосе Парашурамы прорезались
нотки удивления. - Значит, мальчик по рождению брахман, если он сын богини
Ганги и мудрого Брихаса?
- Ты, как всегда, абсолютно прав, - Наставник богов поднял на
отшельника свои честные глаза.
- Странные наклонности, однако, у этого юного брахмана, - небрежно
сплюнул Рама-с-Топором, глядя на свою секиру в руках Гангеи.
Малыш благоразумно промолчал.
Хотя слушал внимательно.
- Интересно, почему он пищал от восторга, глядя на ту бойню, которую
я учинил? И первым делом ухватился за топор, а не за возможность прочитать
мне проповедь об ахимсе*?! Что скажешь, родитель?
__________________________________________________________________________
* Ахимса - ненасилие, запрет на убийство живых существ.
__________________________________________________________________________
- Ты, достойный Парашурама, тоже брахман по рождению, - вместо
замявшегося приятеля ответил Наставник мятежных асуров.
Но глядел Ушанас при этом куда угодно, кроме Рамы.
- Брахман, но отнюдь не чураешься оружия и сражений, а заодно тебя не
мутит при виде пролитой крови. Ведь так?!
- Я - другое дело, - отрезал аскет, сверкнув взглядом, и сразу стал
похож на статую из драгоценного гранита Раджаварта; редкий камень "Царская
охрана" ценился вровень с розовым нефритом. - Вы сами знаете
обстоятельства моего рождения. Или напомнить?!
- Не надо, о гордость брахманов, - Брихас уставился в землю, будто
ища потерянную бусину. - Я обманул тебя. Видишь, Ушанас, я предупреждал:
из этой затеи ничего не выйдет...
- Недаром тебя все-таки зовут Словоблудом, - ворчливо заметил
Парашурама. - Докатился, Наставник! Брахман оскверняет уста ложью! Ну да
ладно, пусть это останется на твоей карме... Так кто же настоящий отец
ребенка?
- Царь Шантану из Лунной династии, сын Пратипы, владыки Города Слона,
- раздельно произнесла Ганга и гордо окунулась в адскую смолу, что кипела
во взоре аскета.
Далеко ее русло или близко, но врать богиня не будет.
Оба наставника смотрели на женщину и вспоминали: когда Ганга сходила
из Первого мира во Второй, то Шиве-Разрушителю пришлось подставить
собственное чело, дабы Трехмирье не постигла катастрофа.
- Кшатрий, - констатировал Рама-с-Топором. - По отцу - чистокровный
кшатрий.
- Кшатрий.
- А ты знаешь, богиня, что добрый Рама имеет обыкновение делать с
кшатриями? - вкрадчиво осведомился Парашурама. - Со всеми, без исключения?
Я их убиваю. Ты видела, как я умею это делать? Значит, сейчас мне придется
убить и твоего сына...
Оба Наставника и Ганга молчали. Так и не дождавшись ответа,
Парашурама повернулся и встретился взглядом с внимательными взрослыми
глазами.
Глазами пятилетнего ребенка.
Аскет прекрасно знал, что дети просто не умеют так смотреть.
Даже перед смертью.
На какое-то мгновение люди (и не люди, но не нелюди, что рискованно
по форме, но верно по содержанию!) замерли. Словно пытались продлить
мгновение, удержать вечность за хвост - но долго удерживать время на месте
не могли даже они, и обрывок застывшей вечности кончился.
После чего все опять пришло в движение - только первым все же начал
двигаться ребенок.
Нет, он не попытался убежать, не бросился к матери, не заплакал и не
стал просить доброго Раму-с-Топором простить его, глупого маленького
Гангею.
Он даже не пообещал, что в будущем будет хорошо себя вести и есть
толокно с молоком.
Ребенок просто поудобнее перехватил топор Шивы и двинулся к аскету.
3
Оно, конечно, трезубцем по Ганге писано: что глупый малыш собирался
делать? Может, героически рубить топором доброго дядю. Может, вернуть
роскошную игрушку настоящему владельцу. Может, еще что...
Но так или иначе, руки-ноги Гангеи вдруг перестали его слушаться.
Задрожали самовольно, затряслись, каждая в своем ритме, натягивая жилы в
струночки - и музыкант-невидимка заиграл на струночках дикую, разнузданную
мелодию.
Нет, не музыкант - целый оркестр, толпа безумцев, вынуждая пятилетнее
тело откликаться на зов чудовищной темы.
Лицо мальчишки оплыло расплавленным воском, быстро превращаясь в
слюнявую маску идиота-малолетки. Губы облепила зелень пены, секира упала в
пепел, хрупкие пальчики свела судорога - вывязывая рыбацкими узлами,
выворачивая ветками-сухоростами, выстраивая языком жестов, которым
общаются с Мирозданием нелюдимые аскеты-йогины... Розовые ногти
пальцев-самодуров скребли воздух, стопы ног елозили по земле, словно
маленький Гангея безуспешно пытался идти, шагать - и все не мог вспомнить,
как это делается.
Глаза, рыбьи пузыри, не замутненные ни малейшим проблеском мысли,
безучастно уставились в небо. Вернее, левый - в небо; а правый подмигивал
Ушанасу, и мороз пробрал многоопытного Наставника асуров от такой шутки.
Рот мальчика шлепал губами, сбрасывая клочья пены, по подбороку текла
слюна...
Опомнясь, Ганга бросилась к сыну, но опоздала. Суровый аскет, гроза
кшатриев, раньше матери успел подхватить ребенка на руки. Поэтому лишь
добрый дядя Рама расслышал слова, рваный шепот, что пробился сквозь сиплое
дыхание:
- У-у... - еле слышно провыл детский рот, корчась от муки. -
Уб-бей... м-меня... пожа...
И обмяк, разом расслабившись. Задышал ровно, глубоко, а слюнявая
маска сама собой исчезла, растворилась в чертах обычного детского лица.
Мальчик мирно спал, слегка посапывая носом.
- Спи, малыш, спи, - Рама-с-Топором бережно уложил Гангею на плащ
убитого кшатрия (Брихас сообразил расстараться) и обернулся к Ганге. - С
ним все в порядке.
А в ушах палача кшатры еще звенело: "Пожа..."
Пожалуйста?
Пожалей?!
- В порядке?! - эхом раздалось в ответ с дальнего конца поляны. - Вот
уж дудки! Нет у вас никакого порядка!
Все обернулись и узрели выбиравшегося из кустов человека. Был
незваный гость тощ, как хвощ, грязен до пределов возможного, и облачен в
какие-то совершенно невообразимые лохмотья. Вместо пояса талию его трижды
обвивала дохлая кобра, свесив клобук к левому бедру. Всклокоченная
шевелюра торчала во все стороны иглами дикобраза; в деснице человек
держал, ухватив за чуб, отрубленную голову. Похоже, мимоходом подобрал,
сокровище, благо трупов вокруг хватало - добрый Рама-с-Топором потрудился
на славу!
Но если не с первого, то со второго взгляда становилось ясно: головы
человек собирал давно и целенаправленно - на шее у него, постукивая друг о
друга, болтались гирляндой шесть или семь черепов.
Два детских, судя по размерам.
Болтались и весело скалились по сторонам.
- Обильно Поле Куру, - уверенно сообщил жутковатый пришелец,
направляясь к собравшимся на поляне, - порядка ж нет как нет! И что самое
забавное - не будет. Ныне, присно и вовеки веков. Ом мани! ("...падме
хум!" - машинально откликнулись брахманы). Покойников надо складывать
аккуратно, рядком, или в крайнем случае штабелями: так и жечь опосля
сподручнее, и головы по кустам разыскивать не надо. А то пока я эту
красавицу нашел - умаялся! Зато гляньте, какой череп, череп-то какой!
Арийский!
Человек явно надеялся, что присутствующие разделят его восторг.
Однако на разделение, мягко выражаясь, восторга решился один
Парашурама:
- И впрямь, благочестивый Дурвасас, череп хоть куда! Рад, что услужил
тебе и помог заполучить эту редкость!
- Вот! Вот кто меня понимает! - прослезился любитель чужих черепов. -
Рамочка! Сокол мой ясный! Дай я тебя приголублю!
И приголубил.
Минут пять голубил, не меньше, всего обслюнявил и измазал в саже,
хотя испачкать Раму после бойни - это вам не океан мутовкой вспенивать...
- А вы? Почему это вы не приветствуете меня, как подобает?!
Первым опомнился Словоблуд: бросившись вперед быстрее лани, и даже
быстрее, чем позволял возраст, он почтительно припал к стопам оборванца.
Вслед за ним и Ушанас, и даже богиня Ганга последовали примеру Наставника
богов, проявив должную почтительность к наглому бродяге.
Вот ведь какая интересная штука - язык! Не тот, что во рту без костей
полощется, хотя и он тоже, а тот, который вообще... Ведь скажи:
"Дурень-в-Рванье" - так за это и по морде схлопотать недолго! Скажи:
"Дурак-Оборванец" - финик манго не кислее! Обидно. И звучит гнусно.
А скажи: Дурвасас!
Добавь: мудрый Дурвасас! многоопытный Дурвасас! великий Дурвасас!..
Тот же Дурень-в-Рванье, прежний Дурак-Оборванец, зато как звучит!
Благородно...
Только кто он такой, этот Дуре... прошу прощения, этот Дурвасас, что
перед ним надо брюхом землю тереть?!
На некоторое время прием удовлетворил Дурвасаса. Он уселся прямо на
одну из выжженных проплешин и начал распаковывать походную суму. На свет
появились: десяток плотно завязаных мешочков из дерюги, где что-то
(кто-то?!) подозрительно копошилось; отполированная до блеска берцовая
кость; связка бубенцов - медных, бронзовых, серебряных и один, кажется,
даже золотой; дощечки для добывания огня; пара браслетов тонкой работы,
украшенных крупными сердоликами; и под занавес - некий предмет, тщательно
завернутый в сальные тряпки. Подвижник, сопя, принялся возиться с тряпьем,
и вскоре взорам собравшихся явилась ритуальная чаша, искусно выполненная
из обрезанного сверху человеческого черепа.
Дурвасас придирчиво осмотрел чашу, затем - найденную голову, снова
чашу... и наконец положил их рядом, по-птичьи склонив косматую башку на
бок.
- Новая будет лучше! - с уверенностью сообщил он зрителям.
И для убедительности плюнул на новую заготовку.
- Ты абсолютно прав, мудрый Дурвасас! - поспешил согласиться Брихас.
- Кроме того, в новую чашу войдет заметно больше молока... (подвижник
скривился) или сомы... (подвижник задумался) или хмельной гауды из самой
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг