напомнило старушечий хохот ветра, шторы взвились грот-бом-брамселями, на
люстре закачался опухший флибустьер, повешенный за сокрытие награбленного
имущества, и за окном вороний грай, безбожно грассируя, взвился в
попугайском экстазе: "Евр-рея на р-рею!"
- Я, кажется, знаю, куда ты гнешь! Летучий Голландец, да?!
Гарик от волнения привстал в кресле и весь просиял, когда Зяма подтвердил
его догадку сперва кивком, а позже и финальным пассажем:
- В Карибском море плавал парусник
В двадцатипушечных бортах,
На нем имеются вакансии
На все свободные места,
Больше нет костей на флаге,
Нету мертвой головы, -
Череп там бросает лаги,
Кости стали рулевым!
Все семьдесят пять не вернутся домой -
Им мчаться по морю, окутанным тьмой!
- Ты обращался к Ипполиту? - Гарик понизил голос, словно намекая на
тайну, известную лишь им двоим.
- Да, - качнул носом Зяма. Лицо его в профиль напоминало парусник. В
двадцатипушечных бортах. С бушпритом наперевес. В фас же лицо Зиновия
Кантора более всего походило на кабину грузового трейлера. - Он сказал,
что напишет музыку. Завтра. Или послезавтра. Это будет шлягер. Так сказал
Ипполит, а ты знаешь Ипполита.
Галина Борисовна тоже знала Ипполита. Ипполит был концертмейстером в
детском саду "Жужелица", а по совместительству - просветленным
дзен-буддистом. В его понимании "завтра" не наступало никогда.
- Настя хочет завести шута, - вдруг сказала она. - Игорек, слышишь? Наша
дочь собралась обзавестись шутом. Будет выгуливать его на поводке, как
Вован. Наносить побои средней степени. Разгружать психику. Игорек, ты
что-нибудь понимаешь?
- Пусть возьмет это ничтожество, - щеки Зямы просветлели и колыхнулись. -
Прирожденный паяц. Представляешь, Гарик, он уже трижды отказал мне в
публикации. Трижды! За полгода. Дескать, мое творчество плохо подходит к
тематике журнала "Нефть и газ". Я у него спрашиваю: а твое? твое драное
творчество?! Оно хорошо подходит к тематике?! И этот скоморох мне
отвечает: я в "Нефти и газе" работаю. А публикуюсь я в "Новом хозяине".
Нет, ты понял? Это ничтожество - новый хозяин, а я даже к нефтегазу не
подхожу!
Гарик взял ломтик лимона. Посмотрел на просвет:
- Зямочка, не унижайся. Потомки оценят. И ты, Галочка, успокойся. У
девочки трудный период. Сейчас многие заводят - семью, машину, собаку...
- Но ведь не шутов?
- Я бы завел, - сказал Зяма. - Я бы читал ему стихи. Но у меня нет денег
на шутов. Мои шуты - бесплатные. Они публикуются в "Новом хозяине".
Лимонный монокль в глазу придавал Гарику странную значительность:
комично-породистую. Опытные циркачи, рожденные, что называется, в опилках,
шепчутся меж собой: таким бродит ночью под куполом шапито призрак барона
Вильгельма фон Шибера, безумного лотарингца, променявшего титул на любовь
акробатки Нинель, а шпагу дворянина - на погремушку клоуна. Шаповал была
не в курсе балаганного фольклора, но если повествование ведут Третьи Лица,
сведущие во всяких материях, то стоит ли удивляться разнообразию сравнений?
Впрочем, монокль вскоре был съеден, и образ развеялся.
- Мальчики, у меня сегодня был трудный день. Я иду спать.
- Спокойной ночи, дорогая. Не возражаешь, если я в среду соберу
мальчишник? Человек на десять? Тихонечко, интеллигентно...
- Она не возражает, - сказал Зяма. - Галка всегда была умницей. А в
сравнении с этим ничтожеством - так и вовсе царицей Савской. Галка, ты
прелесть. Я посвящу тебе поэму.
И умница не стала возражать.
Пусть будет мальчишник.
* * *
Пожалуй, этот диалог мы могли бы дать как-нибудь иначе. Более
прозаически, что ли? Но увы - ночь. В смысле темно. И в спальне не горит
даже крохотного ночничка. Ничего не видно; лишь смутный монблан кровати, и
сквозняк надувает паруса оконных гардин. Плывет бригантина во тьме,
скрежеща такелажем, впитывая ледяной огонь звезд. Воет на Москалевском
пустыре собака: по покойнику или так, от волчьей тоски. А может, умелый
звукооператор врубил запись лая и курит себе в кулачок, пуская дым за
дверь будки. Луна отражается в стекле, прикидываясь портретом лысого
дядьки. Очень умного. С бородкой. Скорее всего, дядька - поэт. Слегка
похожий на Зяму, но вряд ли.
Будем считать, это Шекспир.
Или кто-то, все же больше смахивающий на Шекспира, нежели на Зяму.
Плывет бригантина в ночь, со сцены в зал, и все никак не доплывет до
пристани...
Галина. Немного отдохну
И двину вновь на штурм твоих ушей,
Для моего рассказа неприступных.
Какой кошмар! И кто? Родная дочь,
Оплот моих надежд, отрада жизни,
Которую я сызмальства люблю,
Как сорок тысяч кротких матерей,
И сорок тысяч бабушек, и сорок
Мильонов безответственных отцов...
Гарик (сонно). Нехама, делай ночь.
Галина. Оставь цитаты!
Постмодернизм нас больше не спасет.
А вдруг он будет злобный маниак?
Садист? Убийца? Сумрачный урод,
В тельняшке драной, с гнусным бубенцом,
В портках с дырой, с ухмылкой идиота,
С громадным несусветным гонораром
За выходки дурацкие его -
О, сердце, разорвись! И я сама
Должна купить для дочери шута!
Позор! Позор!
Гарик. Вчера по TV-6,
По окончаньи буйного ток-шоу
"Большая стирка", но перед началом
Программы "Глас народа", что люблю
Я всей душой, от суеты усталой,
За пафос несгибаемый и мощь,
Крутили малый ролик о шутах.
Я внял ему. Когда б не здравый смысл
Да возраст, я бы тоже приобрел
Простого дурака. Как член семьи,
Комичный, резвый и трудолюбивый,
Ужимками забавными да песней
Он развлекал бы нас. Придя с работы,
Ты слышала бы оживленный смех,
И на твои уста, где деловитость
Давно сплела стальные кружева,
Сходила бы здоровая улыбка.
В том ролике, где выдумка рекламы
Сплелась в объятьи с веским аргументом,
Один профессор, - мудрый человек,
Чьи кудри убелили сединой
Не только годы, но и снег познанья, -
Вещал про положительный эффект
Общения с шутом.
Галина. О, продолжай!
Гарик (оживляясь). Он говорил: мол, шут снимает стрессы
И гнёт последствий их, что тяготит
Сограждан наших. Крайне благотворно
Влияет на сознание клиента,
А также подсознанье; альтер-эго
От выходок веселых дурака
Приходит в норму. Кровообращенье
Становится таким, что зло инфаркта
Бежит того, кто водится с шутом.
Естественность и живость поведенья
Растет день ото дня. Да, наша дочь
Пошла в меня! Удачные идеи
Анастасию любят посещать.
Я думаю, что в частном разговоре,
Отец и друг, я смутно подтолкнул
Ее к решенью: мужа потеряв,
Обзавестись домашним дураком,
Весельем утешаясь. Это я,
Я надоумил! Кто ж, если не я?!
Женщина встает, подходит к окну.
Тихо, неслышно для мужа.
Галина. Конечно, ты! Ты в мире сделал все.
Возвел дома, разбил густые парки,
Сельдь в море изловил, летал в ракете,
Постиг у-шу, цигун и каратэ,
Ходил в походы, покорил Монблан,
Играл в театре, Зяму научил
Писать стихи, и семистопный ямб
Придумал тоже ты. В том нет сомнений.
Ты гений "если бы". А я - никто.
Я - скучная подкладка бытия,
Фундамент для затей, что ты и Настя
Без устали творят. Я - фея будней,
Что Золушек каретами снабжает,
И жалованье кучеру дает,
Чтоб кучер бывшей крысой притворился,
Не разрушая сказки. Я есть я.
Мой милый мальчик, прожектёр седой,
Бездельник томный, я тебя люблю.
За что? За то, что ты живешь не здесь.
Ведь двое, мне подобных, никогда бы
Не ужились друг с другом в тесном "здесь".
Надумай я обзавестись шутом,
Была бы то пустая трата денег.
Мечом судьбы рассечена толпа:
Одним назначен крест, другим - колпак.
Гарик (увянув). Давай-ка спать...
Глава третья
"Шут с вами, неврастеники!"
- Алексей Яковлевич, голубчик! Поверьте, я бы никогда не решилась
тревожить вас по пустякам, но мне попросту не к кому больше обратиться! Вы
полагаете, Настя - душевнобольная?
Оправив сюртук, г-н Бескаравайнер заложил за спину изящные холеные руки
интеллигента, знакомого с рубанком лишь по толковому словарю С. И.
Ожегова, и прошелся по кабинету. От шагов его колыхнулся бархат портьер,
волненье передалось дальше, - мелодично звякнули фуцзяньские бирюльки,
украшавшие притолоку двери, дрогнул огонек лампадки пред Спасом Ярое Око,
мирно соседствовавшим с толстопузым сибаритом Майтрейей, Буддой Грядущего,
а также с не менее пузатым индейским болваном Ганешей, обладателем
завидного хобота. Сладковатый дымок ладана смешался с сандалом курений,
клубясь над резным набором для месмерического столоверченья; в симфонию
ароматов вплелась тема сигары "Esmeralda", вулканирующей во рту
лицензированного медиума, и на глаза Галины Борисовны навернулись слезы.
Переживая за дочь, она менее всего заметила, что со связью времен начались
очередные пертурбации. Но романтика, видимо, в данный момент решила
уклониться от своей повинности, потому что в окружающей реальности без
особой на то причины проступили чеховский надлом, купринская
провинциальность и эхо бунинских темных аллей, - что выказывает не столько
нашу образованность, сколько скромность.
Правда, в смеси это дало скорее двенадцатиярусную байдаковскую кулебяку,
смешав налимью печенку и костяные мозги в черном масле, нежели деликатную
ботвинью с осетринкой, белорыбицей и тертым сухим балыком, - но этого
Шаповал, натура более деловая, нежели аристократическая, тоже не заметила.
- Душенька, Галина Борисовна! Спешу успокоить вас: Анастасия Игоревна
вполне здорова. Нынешние девицы тверды душой сверх меры, и не такому
пустяку, как распавшийся брак, нарушить целостность их психосемиозиса!
Разумеется, если будет на то ваше желание, я могу провести ряд
магнетических сеансов по методике Магнуса де Баркадера, восстанавливающих
трансперсональную парадигму психики, но... Уверяю, это будет ненамного
дешевле, чем двухнедельный найм шута, а эффект от спиро-магнетики
существенно меньший, нежели от шут-терапии! Видите, стремись я
исключительно к матерьяльной выгоде, вряд ли я был бы столь откровенен!
- Так вы, милейший Алексей Яковлевич, в курсе событий?
- Разумеется, матушка! - медиум рассеянно взял из угла астролябию в
порыжевшем футляре, переложил инструмент на этажерку, где грудой скопились
проспекты "Коммерсантъ", "Сглаз и Порча", а также "Медицинский Факт" за
прошлый год. - Еще будучи ребенком и проживая в уездном городке N с
матерью, добрейшей женщиной, работницей завода "Красный Химикалий", я
справедливо полагал осведомленность, а вовсе не философию, царицей всех
наук. Того же мнения придерживаюсь и по сей день. Вот, извольте
взглянуть...
Углубившись в недра секретера, он надолго скрылся там, мурлыча под нос
арию из рок-оперы Глинки "Жизнь за царя". Галина Борисовна ждала с
трепетом, терзая батистовый платок. Она доверяла мнению Алексея, человека
рассудительного и честного, а также обязанного г-же Шаповал бесплатными
визитными карточками и частью клиентуры в лице сахарозаводчика Ахилло,
супруги полицмейстера Шарапуна, статского советника Ново-Вишнева, мецената
Джихада Маздаева, товарища окружного прокурора, и прочих достойных
граждан, - короче, Бескаравайнер не стал бы лгать благодетельнице.
Когда платок был окончательно истерзан, медиум с поклоном вынул обрывки
батиста из пальцев гостьи, взамен вложив раскрытую на нужной странице
брошюру. После чего присел на старинный турецкий диван, обитый оленьей
кожей, такой ширины и длины, что на нем могли бы улечься поперек шесть или
семь человек. В ладони Алексея Яковлевича сам собой образовался шар
величиной с яблоко, из полупрозрачного камня, вероятнее всего, опала или
сардоникса. Вперив взгляд в шар, медиум ясно дал понять: "Читайте
безбоязненно, я занят и не слежу за вами!"
Гостья мысленно воззвала к Рязанской Божьей Матери и опустила глаза.
Взгляд сперва скользил по строкам, не проникая в смысл, но вскоре усердие
было вознаграждено.
Посмотрим и мы с вами.
ШУТ-ТЕРАПИЯ НЕВРОТИЧЕСКИХ РАССТРОЙСТВ: ВРАЧИ РЕКОМЕНДУЮТ
"Согласно последним исследованиям проф. И. А. Крупнотравчатого, зав.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг