агрегат и сидим себе дальше. Работает. Час работает, два, три...
изображение такое - любое японское чудо техники от зависти сдохнет!
Вот так я впервые и познакомился с сектантами Волшебного слова.
Впрочем, к тому времени их почти никто не звал сектантами, особенно в
кулуарах не так давно организованного НИИПриМ. Института прикладной
мифологии.
Через неделю приглашают меня...
* * *
Словно издалека до меня донесся голос Ритки:
- Так что лучше на время вообще уматывайте в пригородную зону.
Рассосетесь по области, глядишь, через пару месяцев уляжется... Только все
сразу не ломитесь, чтоб не создавать ажиотажа - сперва женщины и дети,
потом старики, потом остальные. И пусть эти остальные хотя бы в ближайшую
неделю из Дальней Срани не высовываются, чтоб нашим не к чему придраться
было. Понял?
- Понял, - это уже Фол. - Попробуем. А с фермерами мы издавна на
коротком колесе - перезимуем... впрочем, какая зима! - март-месяц на
носу...
Дальше я их не слушал.
Что ж это творится, господа хорошие?! Крыша у меня совсем поехала,
что ли? Выходит, Ерпалыч книжицу свою дурацкую мне подсовывал, только
чтобы я это письмишко прочитал? Да еще с наказом: ежели опосля ему звонить
вздумаю, так непременно под "Куреты" вопиющие, дабы враги не подслушали
часом, как я губами шевелить буду?! Ну знаете...
- Алик, извините, но вас просят к телефону!
Я поднял голову.
- Что? А, Гоша... да, иду, иду!
Телефон стоял в подсобке, позади стойки. Уже беря трубку, я
предчувствовал, что ничего хорошего от сегодняшнего вечера я не дождусь.
Но голос, который я услышал...
- Алик, ради Бога... извините за назойливость, но не могли бы вы
сейчас зайти ко мне?
И после долгой щемящей паузы:
- Я вас очень прошу...
Гудки толкались в мембрану, шипя и отпихиваясь плечами, а я все стоял
столбом и глядел мимо услужливо улыбающегося Гоши.
Я знал, что выполню эту просьбу.
7
- Послушайте, мужики...
Не слушают.
- Мужики... Вы тут обождите, а я на полчасика домой слетаю. Хорошо?
Ну надо мне!..
- Если надо, то по коридору налево, в белую дверь с большой буквой
"М", - отозвался бесчувственный Ритка, прекрасно зная все мои заскоки и
давно к ним привыкнув. - Тебя подбросить?
- Да ну, тут пять минут ходьбы... Лучше закажи мне у Рудяка филе в
грибной подливке - жрать хочется до зарезу! - да скажи, что для Алика.
Луку пусть много не кладет. Ну, я пошел?
- Я его доставлю, - вмешался Фол, мигом выворачивая колеса и вставая
во весь свой немалый рост. - У тебя, Ричард Родионыч, мотоцикл на привязи,
пока ты цепь отомкнешь... А я всегда "на ходу"!
- Да у меня с полоборота... - завелся было Ритка, но мы с Фолом уже
пробирались к гардеробу за моей курткой. В итоге наш бравый жорик-ренегат
махнул рукой и принялся за пиво, явно намереваясь с пользой дожидаться
моего возвращения.
Выбравшись на улицу, я запахнул куртку и с наслаждением вдохнул сухой
морозный воздух.
- Садись, - Фол хлопнул себя по... ну, короче, по спине, покрытой
джинсовой попоной, из-под которой валил пар.
Кентавр раньше подвозил меня несколько раз, так что я, нимало не
смущаясь, вмиг устроился поверх попоны и ухватился за горячие мускулистые
плечи. Торс Фола был затянут лишь в футболку с надписью "Халки" (что сие
означало - убей, не знаю). Верхней одежды кенты не носят, да и не нужна
она им. Неизвестно, жарко ли им летом, но зимой они ничуть не мерзнут -
это факт. Такие уж они удались: горячие. И вовсе не потому, что в венах у
них солярка, и шерсть у них внутри, под кожей, не растет - чушь это,
сказки дураков и для дураков.
Фол рванул с места и помчался по улице, забывая притормаживать на
поворотах. Ездят кентавры почти беззвучно, если песен не горланят, и
скорость у них при этом - куда любому служивому на мотоцикле! Короче,
кататься на них верхом - одно удовольствие, только мало кто об этом знает.
Видел я, как они детей человеческих из Дальней Срани на себе катают;
да детишки те не чета обычным центральным чистоплюйчикам... А взрослые
даже там не напрашиваются. В детстве пробовали, потом выросли - все,
отрезало. Боятся. Или стесняются.
А мне - плевать. Друзья мы с Фолом. Я его семь лет назад у подъезда
своего подобрал и не знаю как в одиночку к себе на третий этаж затащил.
Раненый он был. Жорики в него стреляли: Фол с дружками по молодости
витрину расколошматили, а рядом с витриной банк какой-то был, сигнал
оттуда пошел, что кенты банк грабят, вот служивые не разобрали сгоряча и
пальнули вдогонку. Память о Большой Игрушечной тогда совсем свежей была,
не запеклась-заросла, любой шухер - светопреставление... А жорики - тоже
люди. Две недели я Фола выхаживал, вместе с Натали (она по тем временам
еще со мной жила и о ребенке мечтала), чудом спасли - Натали у меня с
медобразованием, а в храм-лечебницу или там к батюшке мы обращаться
боялись.
Свечку Марону-Сирийцу ставил, за болящего, если жар долго не спадал,
а на большее духу не хватило. Вот с тех пор я все думаю - может, это Ритка
в Фола стрелял?
Может, и Ритка.
Чего уж теперь...
Доехали мы за пару минут. Фол плавно притормозил у моего подъезда, и
я соскочил на снег.
- Тебя подождать? - спросил Фол.
- Нет, не надо. Не заставляй Ритку долго пить в одиночестве. А я
скоро вернусь. Не уходите без меня, хорошо?
Фол кивнул и чуть ли не со свистом умчался, подняв за собой целую
метель.
А я, набрав полные ботинки снега и прыгая через ступеньки, вихрем
ворвался в подъезд (только не в свой) и отдышался лишь у обитой ветхим
дерматином двери, за которой и обитал странный человек - псих Ерпалыч.
"Алик, ради бога... извините за назойливость, но не могли бы вы
сейчас зайти ко мне? Я вас очень прошу..."
Еще спустя пять минут я очень хорошо понял Ритку. Потому что на сотый
призыв хриплого звонка никто в сотый раз не откликнулся.
Я сел на ступеньку, обмахиваясь краем шарфа - и до меня донесся
какой-то приглушенный звук.
Не то стук, не то стон.
Я прислушался - да нет, все тихо... а вот опять повторилось. И еще
раз, но уже совсем еле слышно. Я вскочил, приложил ухо к двери, постоял
так с минуту, но больше ничего не услышал.
Попробовал дверь - крепкая, однако...
Ломать, конечно, не строить, только хорош я буду - явился на ночь
глядя, хозяина дома не застал, так дверь ему сломал... да и не потяну я
один эту штуковину.
За моей спиной раздалось щелканье замка и металлический лязг цепочки.
Я обернулся и увидел приоткрытую дверь соседней квартиры. Из
образовавшейся щели торчал острый старушечий носик. Очень знакомый носик.
Только я больше привык видеть его не торчащим из щели, а склоненным над
быстро мелькающими спицами. Вечный атрибут нашего летнего двора, три
старушки с вязаньем на скамеечке, три Мойры с клубками из нитей жизни... и
одна из Мойр была сейчас передо мной.
- Здрасьте, тетя Лотта! - сказал я.
- Алик? - носик сморщился, принюхиваясь. - Ты один?
- Один я, один, тетя Лотта, - я говорил добродушно и нарочито весело,
держа руки на виду и пытаясь излучать добропорядочность.
Словно зверька успокаивал.
Дверь на миг захлопнулась и почти сразу же открылась полностью,
пропуская на площадку тетю Лотту - сухонькую бабульку в ситцевом халатике
и войлочных шлепанцах. Руки ее были мокрыми (готовила, должно быть, или
стирала), она держала их на весу, и впрямь напоминая поднявшегося на
задние лапки зверька.
- Алик, - еще раз сказала тетя Лотта, и мелкие черты ее морщинистого
личика сложились в удивленно-радостную гримасу. - Ты чего тут шумишь,
Алик? Забыл что-то у Ерпалыча, да? Я знаю, ты утречком сидел у него,
небось, водку хлестали, я все знаю, Алик, даром что старая...
- Забыл, тетя Лотта, - я решил не вдаваться в подробности. - Ты не
знаешь, где Ерпалыч?
- Да где ж ему быть, как не дома? Я цельный день, почитай, никуда не
выходила, только мусор выбрасывала - слыхала бы, когда б он дверью
хлопал... Дома он, Алик, дома! Ты позвони-ка еще разок, он откроет...
Я машинально нажал на кнопку звонка. В Ерпалычевой квартире злобно
захрипело, забулькало - и минутой позже что-то упало на пол.
Что-то тяжелое и мягкое.
Во всяком случае, звук был именно такой.
И тогда я принял решение.
- Ты, тетя Лотта, постереги тут, а я мигом, - и я сорвался вниз по
лестнице, перепрыгивая по полпролета, споткнувшись о наружный порожек и
кубарем выкатившись во двор, со всей возможной скоростью несясь по слабо
освещенной улице и жалея только об одном - что я не кентавр.
* * *
На обратном пути я уже не жалел об этом, потому что мчался верхом на
Фоле, второй раз за сегодняшний вечер по одному и тому же маршруту, а
следом за нами раненым в задницу Калидонским вепрем ревел Риткин
"Судзуки", надрываясь под суровым сержантом-жориком и плюя на все
ограничения скорости - хорошая машина, служебная, заговоренная... Мокрый
снег сек наши лица, редкие фонари испуганно шарахались в стороны,
всплескивая суматошными тенями - а позади недоуменно гудела толпа в дверях
"Житня", и Илюша Рудяк в меховой безрукавке объяснял новичкам, что это
Алик-писака, значит, нечего зря нервничать и студить заведение, пошли
внутрь, и все пошли, кроме гнедого кентавра с похабной татуировкой на
плече, который все стоял, окутанный метелью, и смотрел нам вслед со
странным выражением лица...
8
Дверь вынес Фол.
С одного удара.
Только что он скакал впереди всех по лестнице, развернув колеса
поперек туловища и совершая такие немыслимые телодвижения, что бедная тетя
Лотта при виде этого ужаса вжалась в стену, забыв дышать - и вот Фол уже
разворачивается на крошечном пятачке лестничной площадки, чудом не зацепив
старушку, и с места берет крейсерскую скорость, набычившись и вытянув
хвост струной.
В дверь он вписывается правым плечом. Раздается дикий треск - и я
едва успеваю подхватить тетю Лотту, а набегающий сзади Ритка зачем-то сует
ей под нос свое синее удостоверение, чем сразу приводит бабку в чувство,
похлеще нашатыря.
- Алик! - благим матом ревет Фол из недр квартиры. - Давай сюда! Со
стариком плохо!..
И я "даю сюда" - поскольку тетя Лотта теперь в состоянии стоять сама.
Я врываюсь в памятную комнату, больно ударяясь коленом о журнальный
столик, блюдечко с одиноким ломтиком сала сваливается на пол и разбивается
вдребезги, я шиплю от боли и вижу опрокинутое плетеное кресло, возле
которого лежит недвижный Ерпалыч.
Мне хорошо видно его лицо. Поэтому сперва мне кажется, будто старик
хитро подмигивает нам. Лишь потом я понимаю, что злая судорога стянула
левую половину лица Ерпалыча - и лицо окаменело в этой нелепой асимметрии
клоунской маски.
Ритка отталкивает меня и падает на колени рядом со стариком,
прикладывая пальцы к тощей жилистой шее.
- Жив, - говорит Ритка. - Похоже на инсульт, но - жив.
Фол у окна перестает напряженно всматриваться в темноту и беззвучно
подъезжает к телефонному аппарату, стоящему на тумбочке в углу.
- Звони в "скорую", - запоздало бросает ему Ритка.
Фол поднимает трубку, перетянутую синей изолентой, чертит знак
соединения, долго вслушивается... и кладет трубку обратно на рычаг.
- Не работает, - зло рычит он и грозит кулачищем в окно, словно там,
в снежном мраке, стоит и ухмыляется кто-то, виновный во всем.
- Я сейчас, я мигом, - слышим мы из коридора, - я от себя позвоню.
Выглянув наружу, я вижу прихожую тети Лотты (дверь ее квартиры
распахнута чуть ли не настежь, и безработная цепочка возмущенно
раскачивается); я вижу, как старушка семенит к телефону, снимает трубку,
набирает номер... еще раз... чертит знак с приговоркой...
И возвращается, виновато помаргивая.
- Шумит там, - оправдывается тетя Лотта. - Шумит и урчит, ровно
зверюка, а гудков нету... Может, я к соседям сбегаю? Сбегать, Алинька? Или
заговором пугнуть?! Детвора со двора до сих пор пристает: как без монетки
с автомата звонить?..
Я молчу. У меня нет никаких причин подозревать Тех в причастности к
инсульту Ерпалыча, но я молчу. Почему-то мне кажется, что в телефонных
аппаратах соседей завелся тот же зверь, что и в аппаратах Ерпалыча с тетей
Лоттой.
Заговаривай, не заговаривай...
Фол наклоняется и берет Ерпалыча на руки. Старик лежит на бугристых
руках кентавра, как ребенок, как костлявый подмигивающий ребенок в
заношенном халате, и пояс халата распустился, волочась по полу. Ритка
по-прежнему стоит на коленях и лишь поднял взгляд на Фола.
В глазах Ритки горит молчаливое недоумение.
- Поехали, - коротко бросает Фол. - В неотложку.
И собирается выкатиться в коридор, но я заступаю ему дорогу.
- Ты что, добить старика решил? - интересуюсь я. - Он же полуголый!
Кент ты безмозглый!..
Фол с непониманием глядит на меня. Хвост его изогнут вопросительным
знаком, но спустя мгновение до Фола явно доходит смысл моих слов,
вопросительный знак становится просто хвостом, и кентавр бережно опускает
Ерпалыча на продавленный диван.
Жалобно скрипят пружины.
- Одевайте! - командует Фол.
Одевать, надо полагать, должен я.
Я оглядываюсь по сторонам, но меня выручает тетя Лотта.
Она уже выходит из соседней комнаты, неся белье, пахнущее цветочным
мылом, и костюм старомодного покроя на пластмассовых плечиках.
- А кожух-то в коридорчике, на вешалке, - спокойно говорит она и
принимается хлопотать над бесчувственным Ерпалычем, умело переворачивая
его, как если бы обряжание тел параличных стариков было первейшей и
ежедневной обязанностью тети Лотты.
- В коридоре кожушок, Алик. Тащи его сюда. И шарфик с шапкой не
забудь. У-у, старый, зря я тебе стирала, раз ты помирать собрался, обидел
ты меня, Ерпалыч... ты уж поживи еще маленько, а вернешься - я тебе обед
сготовлю, из трех блюд, а потом пойдем мою Чапу выгуливать, я ж знаю, ты
любишь ее выгуливать, и она тебя любит, псих ты старый...
Руки тети Лотты снуют легко и сноровисто, а губы уже бормочут
привычное: "Едяго естное переносное, с раба крещеного, с крови на кровь -
сухотку, ломотку, корючку, болючку... пусть слово тако скотко
жрет-подавится, больной поправится..." Я приношу кожух и вытертый шарф с
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг