зрения.
Да-да, среди двух-трех сотен фильмов о благородных киллерах, о
благородной мафии, о замечательной якудзе и прочем-прочем, я не
встретил ни одного фильма или романа о террористах! О благородных
террористах. От фильмов о благородных киллерах уже трещит мой ящик,
не помещаются, но о террористах ни-че-го...
Странно?
Ничего странного.
Киллеры, мафиози, маньяки, садисты, наркобароны это свои. Они
не покушаются на основы. Они только потрошат отдельных потребителей.
А во всем остальном типичные американцы, законопослушные,
респектабельные. Политический строй менять ни-ни! Более того, готовы
вкладывать любые деньги, только бы он устоял. Да любой наркобарон
скорее отдаст все свое состояние, только бы сохранился строй США,
чем позволит их строю эволюционизировать выше.
Еще несколько экранов показывали центральные улицы и важные
перекрестки улиц. Наподобие тех потайных, что установлены
контрразведкой, дабы следить за неразрешенными да и разрешенными
митин-гами.
Везде народ одинаково спешит по своим муравьиным делам. Я
ощутил внезапный приступ тоски. На каж-дом экране их тысячи человек,
и все стараются "гармонизироваться" с этим дерьмовым несправедливым
миром. Ма-а-а-аленькие люди. Им страшно, им неуютно высовываться.
Они все хотят ужиться, устроиться, уцелеть.
Но как же нам нужны те, кто осмеливается не уживаться в
дерьмовом мире, а пытается сделать его лучше! До крика нужны, до
зарезу. Наши плечи трещат, а смена все не идет...
Сказбуш, проходя мимо, сказал доброжелательно:
Хотите свежую распечатку о рашентаунах?
Он сунул мне в руки листок бумаги, исчез, я некоторое время
смотрел вслед. Прямая спина мастера по тайным операциям слегка
горбится. Впервые. Он сам не замечает, что сдает. Это он думает, что
сказал мне прежним благожелательным голосом, вежливым и нейтральным,
но я чувствовал, что сунь ему между зубов в этот момент гвоздь,
перекусит, даже не заметив.
Рашентауны... Понятно, Сказбуш пытается найти там людей для
массовых операций против расползшихся по всей планете имперцев.
Вроде бы все правильно, любая страна всегда старается опереться на
свои диаспоры. Увы, это срабатывает абсолютно со всеми странами,
кроме... России.
Действительно, рашентауны возникают в любой стране, куда разом
переселяется огромная масса русских. Но вскоре они исчезают. А вот
чайнатауны остаются. Как и курдотауны.
Чайнатауны не прерывают связи со своими странами, их обитатели
часто ездят взад-вперед, а нередко и возвращаются. Но русские за
рубежом стараются как можно быстрее забыть о своей русскости,
стыдятся ее. Их дети уже не русские, языка не знают... И Сказбуш
пытается найти там кого-то, кто поучаствовал бы в операции?
Я посмотрел вслед директору ФСБ. Вряд ли... Скорее всего, он
бросит туда ложный след. Убивая, так сказать, сразу двух зайцев.
От места, где столпились вокруг Кречета, донесся гул голосов. Я
видел раскрасневшиеся лица, мелькали листки бумаги, графики,
диаграммы.
Без жалости, напомнил я себе. Без того слюнтяйства, которое
многие ошибочно полагают интеллигентностью. Наш враг страна, где
никогда не было любви. Не было даже самого простого естественной
любви к женщине! Только дешевая и доступная для всех подделка секс.
Не было любви к своему Отечеству, потому что своя шкура дороже, всяк
за себя, и еще плюй на все и береги здоровье. Не было любви к своей
вере, идее... Ибо если народ исповедует терпимость, то это значит:
исповедуй любую веру или идею, только не мешай мне и моему огороду.
Слесарю это конечно же кажется хорошо и правильно. Единственно
правильно...
Я подошел к окну, уставился на внутреннюю кремлевскую площадь.
Толстые стекла, что выдержат попадание любого снаряда из тяжелого
оружия, не искажают перспективу, мир чист.
На миг перед глазами встала Стелла. Такая, какой она была утром
в постели, когда я пересилил себя и встал первым. Нам противостоит
страна, напомнил я, которая уже многих поймала на своего сладкого
червячка. Страна упрощений. Да-да, страна, где любви нет... и
никогда не было. Страна, где вообще никогда не было высоких
страстей. Где никогда никого не жгли за веру, за любовь, за
женщину... Или наоборот никто никогда никого не убивал за веру, за
идеи, за любовь, за женщину. За деньги да, за скот, за земли, за
наследство! Но не за веру, идеи, любовь.
Даже Война за независимость всего лишь война людей, которые не
хотели платить налоги. Отделившись от Англии, большинство было
уверено, что налогов платить не будут вовсе. Разумное меньшинство
понимало, что платить все же придется, но надеялось, что платить
придется меньше. А главное, что собирать будет именно оно, разумное
меньшинство, затеявшее эту войну, а не другие люди, люди с
острова...
Да и как могла возникнуть в такой стране даже любовь к женщине?
Ведь туда ехали авантюристы в погоне за золотом и сокровищами, туда
ссылали каторжников. Туда же ссылали шлюх и преступниц. Из них
устраивали бордели. Привлеченные слухами, что на землях за океаном
нашли золото, туда хлынули женщины легкого поведения из всех стран
Европы. Золотоискатели, вернувшись с прииска, находили новые бордели
с услужливыми женщинами, что за сутки успевали обслужить весь
прииск.
И вот таких брали в жены, за неимением лучшего. Брали в жены,
чтобы получить право трахать самому, без соседей и собутыльников. И
чтобы кто-то готовил обед и мыл посуду. Вот так у этого создающегося
народа с самого начала складывалась своеобразная мораль, очень
своеобразная... Та самая, что живет и в каждом из нас, но у нас она
подавлена воспитанием, культурой, искусством.
Тем несчастным было не до культуры. Да и не слыхали о ней, а
потом, когда нарыли золота, когда построили банки и создали
авианосцы, то сказали: а на фиг нам культура вообще? Вы со своей
культурой где? А мы и без культуры ставим вас на четыре кости и
пользуем. Так что обойдемся без этой гребаной культуры!!! От нее
одни не-приятности...
Рядом раздались настолько громкие голоса, что я вздрогнул,
вернулся в действительность, в кабинет. Голос Краснохарева, всегда
барский, покровительственный, благодушный, сейчас за моей спиной
ревел не-узнаваемо зло, словно у воеводы, которому пощипали заставы.
Они сыграли беспроигрышно!.. услышал я его рык. Если бы
закрепились на Дальнем Востоке, то... понятно что, но даже если мы
их оттуда вышибем... а мы вышибем!.. то сейчас же заявят на весь
мир, мол, смотрите, какие мы гуманные! Прилетели, затратив сто
миллионов баксов, поохраняли границу для русских тюленей, пока те не
подтянули свои войска, а китайцы не остыли, завидев их автоматы, и
вот теперь уходим обратно. И никакой платы не требуем. Вот какие мы
добрые!.. А в сознании рядового дурня закрепится, что они чужих
земель не захватывают. Просто помогают блюсти справедливость.
Яузов прорычал еще свирепее:
Если бы этот рядовой дурень был только там. На той стороне! А
то и у нас их до фига...
Я повернулся, Краснохарев смотрит подозрительно, не намекивает
ли министр обороны на его тугодумие, но разъяренный Яузов сейчас на
шуточки не больше способен, чем бронетранспортер, на котором любит
ездить по гарнизонам.
Хорошие вы мои! Держитесь.
Глава 32
Десантный вертолет снизился, по канату вниз быстро скользнули
фигуры в камуфляжной форме. Вертолет тут же поднялся, пошел по
кругу, а двое пулеметчиков застыли за крупнокалиберными пулеметами.
Глаза и длинные стволы высматривали во впадинах и редких зарослях
травы хоть что-то, что может оказаться спрятавшимися боевиками.
Майор Шмелевич упал на землю, привычным перекатом ушел в
сторону, уходя от линии возможного выстрела и освобождая место для
десантирования следующего, а если Глушенко прыгнет на спину, то даже
спина слона хрустнет...
В десятке шагов горел бронетранспортер. Пятеро десантников
ринулись со всех ног, пальцы на ходу разрывали медпакеты, Глушенко
на бегу достал шприц.
Фугас, судя по всему, рванул прямо под ходовой частью. Механик
и лейтенант, командир отделения, что ехал с ним рядом, погибли на
месте. Еще двое, тяжело контуженные, застрелены чуть позже.
Хорошо воюют, хмуро определил Глушенко. Ушли без потерь.
Наши погибли все?
В бэтээре да...
Один из десантников вскрикнул. В десятке шагов от
бронетранспортера, в низинке за бугорком, лежали двое молодых ребят
в гимнастерках. Настолько молодых, что Шмелевич усомнился, что будто
все воюющие части комплектуются только прослужившими не меньше года.
Он услышал страшный скрежет, словно бронетранспортер
развернулся на брусчатке, но это отдался в черепе скрежет его
собственных зубов. У обоих расстегнуты брюки, кровью залит низ
живота и ноги, но издали видно, что гениталии вырезали... нет,
вырвали еще у живых. И только потом, насладившись криками и муками,
добили выстрелами в упор. Оба буквально искромсаны, изорваны,
патронов не жалели.
Ехали на броне, определил Глушенко. Сбросило взрывом, оглушило.
А когда очнулись...
Лейтенант Мороз выкрикнул:
Гады!.. Майор, что будем делать?.. Я не хочу возвращаться вот
так...
Шмелевич окинул быстрым взглядом белые от ярости лица
десантников. Вот у Глушенко даже губы дрожат, весь трясется. Таких
отчисляют перед серьезными операциями. Почему-то принято считать,
что холодный профессионал предпочтительнее того, кто принимает все
близко к сердцу.
А кто сказал, бросил Шмелевич резко, что враг не будет наказан?
Глушенко поднял глаза, недоумевающие, хоть и пелена ярости
заслоняет взор, а Мороз сказал быстро:
Следы указывают, что отступили вон туда!
Километрах в десяти виднелись дома. Аул по горским понятиям
велик, в горах охотой прокормиться трудно, здесь селиться стараются
друг от друга подальше.
Бери всех, велел Шмелевич. Со мной останется только команда
вертолета.
Мороз козырнул, а Шмелевич принялся высвобождать из разбитого
бронетранспортера трупы. Вертолет по сигналу снизился, сделал круг и
опустился неподалеку. Один из пулеметчиков выпрыгнул, взялся
помогать грузить убитых на борт.
Когда от аула показалась большая группа, вертолет из
предосторожности поднялся, облетел всех, заодно осматривая и
окрестности. Мороз и пятеро его десантников конвоировали целую
толпу, состоящую из одних мужчин. Шмелевич быстро пересчитал: сорок
человек. Разного возраста, угрюмые, зыркающие исподлобья, они и
здесь старались не терять достоинства: смотрели гордо, спины прямые,
взгляды надменные.
При виде подбитого бронетранспортера все сдержанно заулыбались.
У двух подростков вид был такой, что прямо сейчас поднимутся на
носки и пойдут в огненной лезгинке, празднуя поражение врага.
Мужчины постарше прятали довольные усмешки в усы, переглядывались,
глаза довольно блестели.
Один из задержанных сказал красивым гортанным голосом:
Ну и зачем нас сюда привели?.. Мы будем жаловаться в обэ...
обээсэс... В НАТО будем жаловаться!
Второй, осанистый, в красивой высокой папахе, сказал еще
громче, с возмущением:
Как можно хватать невинных людей?.. Если ваших побили, то ищите
тех, кто их побил!
Подросток сказал дерзко:
Полазайте по нашим горам!..
Его друг, такой же красивый и с дерзкими глазами, поддержал уже
со смехом:
Да-да, полазайте!.. И соберите все улики, чтобы могли доказать,
кто их замочил!..
Шмелевич, у которого дыхание из груди вырывалось сдавленное, с
хрипами, а то и вовсе со свистом, трясущимися руками сунул пистолет
в кобуру. Горцы надменно смотрели, как он сдернул с плеча автомат,
снял с предохранителя. Остальные десантники по-прежнему молча и
угрюмо держали на прицеле всю группу.
Огонь! скомандовал Шмелевич.
Треск автоматов смешался с испуганными криками. Передние упали
сразу, но те, кто стоял за ними, попытались бежать. Пули настигали
их в спины, головы. Поднялся страшный крик. Раненые кричали,
подростки растеряли гордость и пробовали уползать на брюхе,
прятались за трупами, кричали уже жалобно, по-детски.
Десантники, суровые и молчаливые, как киборги, шли следом.
Черные дула автоматов расцветали огнем, откуда со страшной скоростью
вылетали свинцовые осы. Кое-кто на ходу выдергивал сдвоенный рожок и
быстро вставлял другим концом. Сапоги ступали по лужам крови, что
быстро впитывалась в сухую землю.
Потом лишь Глушенко ходил среди убитых, пинал, изредка слышался
одиночный выстрел. Иногда после выстрела тело дергалось, Глушенко
что-то бурчал, переступал, глаза придирчиво шарили по сторонам.
Десантники заканчивали собирать в бронетранспортере остатки
документов, жетоны. Шмелевич бродил вокруг места схватки, круги все
расширялись, всматривался под ноги.
Вернулся он последним, десантники уже ждали в точке сбора. С
почерневшим лицом, Шмелевич тяжело дышал, пальцы то и дело дергались
к рукояти пистолета.
Высоко в небе то приближался, то отдалялся шум вертолета.
Боевая машина барражировала над группкой людей, готовая прикрыть
огнем двух крупнокалиберных пулеметов. Видны были фигурки в проемах
на месте дверей, что прикипели к длинным стволам.
Шмелевич указал в сторону аула, сделал знак, что вся группа
погрузится на борт там. Вертолет качнулся, пошел боком, затем
выровнялся и начал удаляться в сторону аула.
Глушенко спросил настороженно:
Что случилось, майор?
Ты сколько привел? спросил Шмелевич.
Сорок...
А надо еще десятерых, отрубил Шмелевич. Посмотрел в
непонимающее лицо старого друга, с которым прошел еще кампанию в
Афгане от начала и до конца, бросил зло: Когда вы ушли, мы здесь
обнаружили еще одного... Похоже, к нему привязали толовую шашку.
Парень потерял голову, бросился убегать... Ну, гады позабавились,
дали отбежать, потом рванули... Только номерной знак остался да
ошметки мяса на ошметках сапог.
Не прибегая к уловкам, скорым шагом, кое-где переходя на бег,
они направились к селу. С вертолета передавали, что в селе спокойно,
пока никто ни о чем не подозревает. Хоть село и небольшое, сказал
командир вертолета, но убили мужчин незаметно. Зато детворы много,
ими все кишит... Подрастают новые бойцы!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг