него, арабского противника, и, не желая дать врагу выказать такое
благородство, поспешил отмести его как неуместное. Как можно благодарить
за вещи, сами собой разумеющиеся?
Второй араб, имени его Иуда не запомнил, проговорил коротко:
- Когда говорит любовь, то ее слушает Небо. Кто мы, чтобы с ним
спорить?
А третий сказал еще короче:
- Будьмо!
Залпом выпил, не дожидаясь других, крякнул и понюхал рукав, и никто
из израильтян не мог вспомнить, в каком арабском племени есть этот дикий
обычай, только в руках Хаима телекамера дрогнула, и он оглянулся с таким
видом, словно его окружила дюжина арабов с длинными чубами на бритых
головах.
Юсуф провозгласил:
- За любовь!.. За счастье Сары и ее избранника!
Иуда сдержанно поклонился. Краешками глаз видел как все припали к
кружкам, даже Сара задержала дыхание и отчаянно выпила до дна, ее Иуда
говорит, что пить надо только так, по крайней мере, - за любовь, такой
обычай в той стране, где он родился.
Все сели, только Юсуф остался стоять, красивый и гордый, с прямой
спиной и горящими глазами. Судя по всему, смекнул, что израильтянин в
невыгодном положении: долг хозяина обязывает ко многому, да и к тому же
явился из страны, где не умеют ни держаться за столом, ни поднимать тосты,
ни вести себя с достоинством - как за рулем автомобиля, так и за столом.
Его рука пошла вниз с пустой кружкой, лейтенант Исаак поймал его
взгляд и, то ли повинуясь старшему по званию, то ли тоже потому, что арабы
гости, поспешно раскупорил вторую бутылку. Легонько стрельнул пробкой,
пена побежала по пальцам, плеснул себе, а Юсуфу наливал медленно по стенке
кружки, краем глаза наблюдая за вожаком террористов.
Юсуф царственно кивнул, струя солнечного напитка тут же пресеклась,
но оранжевая пена продолжала подниматься, пока не сравнялась с краями. Все
взгляды скрестились на Юсуфе. Он выпрямился, красивый и белозубый.
- Я предлагаю и второй тост за любовь! - сказал он твердо. - Это
высшее, что есть на свете... и что мы мало ценим. Я говорю так, потому
что, в отличие от вас... не обижайтесь!.. видел страшную Империю Зла, где
любовь искоренена!.. Кто может вообразить целую страну, целый народ, где
любви не просто нет... но даже быть не может?.. Я видел тот страшный мир!
Я бывал в нем.
На него смотрели кто с удивлением, кто с недоумением, только в темных
глазах напряженного командира израильтян он видел странное понимание.
- Говори, доблестный Юсуф, - сказал он, - я ее тоже видел!
- В этих краях, - сказал Юсуф вдохновенно, - любовь есть. Кто
усомнится, пусть взглянет в чистые глаза этой девушки!.. Но любовь
осталась только на этой стороне планеты! На той стороне... на той стороне
- звериная целесообразность. Любовь же нецелесообразна, экономически
невыгодна, и потому там давно уничтожена. Вместо любви там секс,
общедоступный и безопасный. Секс, да простят мне за столом, как с людьми,
так и с животными... Любви на Темной Стороне нет, ибо требует слишком
многого, а человек там стал мелок!
Иуда ощутил, что на него с ожиданием посматривают как свои, так и
арабы. Наклонил голову, бросил коротко:
- Согласен.
Юсуф снова поднял кружку, где пена уже осела, оставив на стенках
блестящие полоски:
- Мы бьемся насмерть, потому что тверды в своих заветах, непреклонны!
Однако где-то на окраине мира есть народ сбежавших рабов, что ныне
разбогател, живет сыто и безопасно. Они не знают, что есть честь,
гордость, мораль, идеи... шариата или Соломона - неважно. Они с ужасом
видят нас на экранах телевизоров, и у них от натуги трещит то, что
осталось от мозгов: за что? За что воюют эти люди? Почему не просто живут,
как мы, не творят все, что хочет творить распаренная плоть?..
Иуда морщился, араб нападает на их союзников, американцев, но долг
хозяина терпеливо слушать, он старался держать лицо нейтральным, даже
благожелательным.
- Они с нами не воюют, - продолжал Юсуф, в его голосе впервые
просочилась нотка горечи. - Они даже продают вам... и нам, через других
лиц, оружие, медикаменты, компьютеры. Но, наш Аллах и ваш Яхве видят, что
та половина мира покрыта тьмой!.. Там нет ни чести, ни достоинства, а
значит, нет и человека... только воля шайтана. Да, там земли во власти
шайтана,.. Или во власти Сатаны, согласен!.. Мы бьемся, кто из нас выше
поставит доблесть, честь, имя... А на той стороне, на Темной Стороне не
знают, что в человеке что-то есть еще кроме желудка и...
Он коротко взглянул в сторону невесты, запнулся, проглотил какое-то
слово, поклонился ей с достоинством наследного принца:
- Их женщины свободны... Они этим гордятся, что у них нет ни чести,
ни достоинства, ни верности.
Иуда быстро взглянул на Сару, сказал:
- Доблестный Юсуф, сын Бен-оглы, я полностью с тобой согласен. Я тоже
дикарь, ибо, если клянусь моей невесте в верности... то клянусь! И если
отвергнет, я останусь все равно верен на всю жизнь! И род мой на мне
прервется, ибо я не оставлю другого потомства!
Он чувствовал, что на этот раз сказал гордо и сильно. Арабы как один
вскинули солдатские чаши, и пока пили, он чувствовал странный восторг, что
овладел душой, сердце билось сильно и мощно. Сара счастливо прижалась
горячим мягким плечом.
Юсуф кивнул Исааку, израильтянин уже откупорил очередную бутылку,
шампанское тихо хлопнуло, стрелять пробками - обычай загулявших рабов,
быстро наполнил грозному командиру террористов солдатскую чашу.
Все взгляды были на Юсуфе, когда он снова встал и сказал громко:
- В Темных Землях не бьются. Ни за честь, ни за веру. Если кто и
гибнет, то за доллары или наркотики. Не гибнут даже за женщин! Будь
проклята страна, да уничтожит ее Аллах, где мужчины не гибнут за женщин!
Иуда посмотрел на Сару, кивнул:
- Пусть Яхве тоже покарает страну, где не готовы отдать жизнь за
женщин!
Юсуф сказал горячо:
- Да оставит Аллах на земле только те народы, где мужчины готовы
умереть за женщин!
Иуда поколебался, американцы ни за что не готовы умереть, а женщины у
них легко взаимозаменяемы, но Юсуф уже смотрит победно, его тост выше и
благороднее, и он, озлившись, подумал: а кто американцам мешает любить
по-настоящему и страдать по-настоящему?
И он сказал:
- Да сотрет с лица земли Яхве народы, где не осталось чести, где
женщины... да-да, где женщины легко заменяемы!
Тевье Рабин в сопровождении полковника генштаба израильской армии
трясся на простом джипе, свирепел, сжимал кулаки. Рядом Борух, родной брат
его младшего управляющего, юлит и постоянно повторяет, как спустит шкуру с
Иуды, как сорвет с него погоны, а дочь тут же отправит... нет, передаст в
руки отца, а если заупрямится, то в наручниках вывезут с передовой, а там
уже отец управится...
Водитель, молодой солдат в выпуклых очках, пугливо пригибал голову,
словно Борух стрелял у него над ухом из гранатомета.
Тевье огрызнулся:
- Я и сейчас управлюсь! Просто это было для меня как снег на голову!
Кто мог подумать? Кто ожидал такого коварства, такой неблагодарности...
Полковник, он сидел впереди рядом с водителем, привстал:
- Вон там... видите деревья?.. наш пост. Отсюда лучше пешком, здесь
уже простреливается.
Тевье возмутился:
- Но это же так далеко!
- Арабские снайперы, знаете ли... Их и раньше обучали в Москве... в
советских лагерях КГБ, а теперь это делается открыто, раз уж Россия
принимает ислам...
- И что же эти арабские снайперы?
- Меткие, черти. Муравей не проползет незамеченным.
Джип резко затормозил. Тевье ткнулся лицом в спину полковника,
зарычал от злости. Солдат вопросительно смотрел на полковника. Тот
отмахнулся:
- Жди здесь. Мы вернемся скоро.
- Очень скоро, - подтвердил Борух услужливо. - Да-да, мы не
задержимся.
Полковник поморщился:
- Прошу вас. Да, по этой траншее. Что делать, лучше не рисковать...
Грузный, он однако соскочил довольно легко, Борух сполз по стенке,
обрушив на дно холм земли, торопливо подал руку Тевье. Банкир с
негодованием втиснулся в чересчур узкую для его грузного тела траншею.
Полковник пошел впереди, за ним банкир, его предусмотрительно вели
посредине, Борух замыкал хвост колонны из трех человек.
Шофер-четырехглазик насмешливо и презрительно смотрел вслед, В глазах
было пожелание если и не выйти на арабские позиции, то по крайней мере
попетлять до глубокой ночи, а под утро чтоб эти все обнаружили себя в
пригороде Тель-Авива.
Солнце стояло в зените, на дне траншеи воздух был так же накален, как
и песок в Синайской пустыне. В груди першило, горло пересохло, там
лопались корочки и свертывались как черепки земли после короткого дождя.
Банкир чувствовал, как внутри выкипело до капли, затем испеклось, и теперь
обугленные внутренности тупо ноют, обещая серьезную работу домашнему
врачу.
На спине полковника возникло мокрое пятнышко, расплылось между
лопатками. Банкир слышал тяжелое дыхание, генштабиста уже шатало, не
привык пешком по окопам. На повороте оглянулся:
- Эх, надо ли вам лично?
Пот по лицу лил градом, он вытирал лоб большим клетчатым платком.
Банкир ответил яростным взглядом. Полковник вздохнул, потащился дальше.
Окоп тянулся кривой, как коленчатый вал. Спина полковника исчезла за
поворотом, банкир наддал, почти сбил с ног генштабиста, который
остановился перевести дух.
Долгое время банкир ломился молча, с него текло в три ручья, но когда
причитания полковника осточертели, прохрипел измученно:
- Это моя дочь.
- Но мы ваши друзья, - воскликнул сзади Борух. - мы сделали бы все
сами!
- Она не пойдет, - бросил Тевье. - Она упряма, как...
- Как ее отец, - подсказал Борух.
- Да, - огрызнулся Тевье, - но я из-за своего упрямства потерял годы
в молодости, а вот если бы тогда послушался отца, то достиг бы намного
большего! Я сумею убедить дочь, что для ее же блага нужно сейчас
немедленно вернуться и...
Он охнул, рухнул на земляную стену, а когда Борух подбежал и
подхватил под руку, банкир процедил сквозь зубы:
- Что у вас за ходы... Ничего, чуть подвернул ногу.
Полковник повернул в их сторону измученное лицо:
- Ничего, уже близко.
Дальше шли молча, сцепив зубы. Наверху по краям окопа весело трещали
кузнечики. Слышно было как верещат цикады, пронеслась птица, на ходу
пустила такую замысловатую трель, что Борух наткнулся на край траншеи,
провожая ее взглядом.
Полковник, который оторвался на десяток шагов, обрадовано вскрикнул,
прошел еще, заговорил в приподнятом командирском тоне:
- Вышли встретить? Хорошо! Значит, наблюдаете, чтобы враг не зашел и
сзади... но где Иуда....
Глава 34
Банкир и Борух слышали как мощный бас оборвался всхлипом, словно у
нечистой свиньи, которой загнали нож под левое ребро. Полковник стоял
спиной к подходившим бизнесменам, оба видели как его широкая спина
сгорбилась и съежилась.
Траншея расширилась, дальше широкое пространство, укрытие с бетонным
навесом, без необходимости прикрыто маскировочной сеткой, а у входа
стояли, улыбаясь как идиоты, трое израильских солдат и... два арабских
федаина! С зелеными повязками непримиримых, с автоматами Калашникова за
плечами. В их черных как маслины глазах росло презрение, все пятеро уже
увидели белые щеки прибывших.
Один из израильтян, на плечах нашивки сержанта, сказал торопливо:
- Успокойтесь, мы охраняем совместно.
Полковник переводил выпученные глаза с израильтян на арабов и
обратно. Все с автоматами, ноги на ширине плеч, руки за спиной, держатся
спокойно, но... арабские террористы? Рядом с солдатами Иуды Бен-Йосефа,
самого лютого врага арабских бандитов?
- Что?.. Что охраняете?
- Блиндаж.
- Но...
- В блиндаж, - сказал сержант вежливо, но твердо, - велено никого не
допускать.
Полковник все еще не находил слов, хватал ртом воздух, глаза
выпучились, он смотрел на солдат, что вовсе не стреляли в арабов, не
бросались их вязать, не били по головам, а стояли бок-о-бок, ноги на
ширине плеч. Но пальцы всех пятерых, в том числе и федаинов, близко к
оружию, очень близко....
Он наконец обернулся к своим, сказал осевшим голосом:
- Никто не делает лишнего движения. Я сейчас разберусь. Кто отдал
приказ, не пропускать дальше?
- Иуда Бен-Йосеф.
Полковник взглядом указал на арабов, страшась ткнуть в их сторону
пальцем:
- А кто эти люди?
Сержант ответил весело, даже чересчур весело, каждому солдату сладко
на душе, когда видит, как начальство ляпается в пыль, да еще ворочается
там, не в состоянии подняться:
- Это гости. Они прибыли с Юсуфом, ....
- С... с...
Он не мог выговорить, горло перехватило, и солдат, едва не заржав как
молодой конь, пояснил громко:
- Юсуфом ибн Бен-оглы...
- Тем... самым...
Сержант ликовал, да и остальные млели, впитывали каждое слово, каждый
жест полковника и остальных жирных, не тронутых нещадным солнцем пустыни.
Остальные, это проклятые арабы и - о, какой позор! - правоверные иудеи
вместе с арабами нагло ухмылялись, видя его растерянность. Сейчас всех
пятерых можно было различить только по нашивкам, а гнусные рожи у всех
пятерых одинаковые.
- Юсуфом ибн Бен-оглы, - подтвердил сержант. - Грозой Синая, мечом
Аллаха, щитом сирот... Они сейчас с Иудой и другими гостями отмечают
бракосочетание.
Полковник не успел слова сказать, как банкир заревел как лев:
- Никакого бракосочетания! Я не позволю!
Он бросился вперед. Полковник замер, минута страшная, тем более, что
слепой от ярости банкир налетел на араба, тот устоял, банкира тут же
перехватили двое израильтян, а араб деликатно посторонился, хотя было
видно как хочется врезать по жирной белой роже. Судя по лицам израильтян,
у них было смешанное чувство словно сами не прочь, только вот чтоб сами, а
не иноверец.
Банкира оттащили, а сержант объяснил:
- Мы выходим дежурить по очереди. Нас все-таки мало...
Араб взглянул на часы, посмотрел вопросительно на сержанта. Часы у
араба "Ролекс", чертовы нефтяные шейхи, сержант проглотил ругательство,
сказал с неохотой:
- Рано. Еще пять минут.
Араб вздохнул, покосился на укрытие. Теперь стали слышнее голоса,
кто-то запел, но только и понять, что голос мужской, сильный, чуть
хрипловатый, словно прокаленный знойными ветрами.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг