Юсуф, что уже клял себя за глупость: ишь, сдуру поддался неясному
порыву, сказал надменно:
- Но я, как сын шейха, могу придти только в сопровождении четырех
мюридов. Иначе мой ранг будет унижен.
Он надеялся, что капрал тут же откажется, или же помчится докладывать
командиру, а тот ответит отказом, но капрал переступил с ноги на ногу,
сказал упавшим голосом:
- Иуда Бен-Йосеф... сказал, что примет Юсуфа ибн Бен-оглы... с его
людьми.
Юсуф удивился:
- Откуда ты знаешь? Ты не в том чине, чтобы решать такие вопросы!
- Мой командир знает ваши обычаи. Он сказал, что если ты придешь, то
только с четырьмя мюридами, не меньше.
Юсуф буркнул:
- Значит, принимает?... О, шайтан... Ладно. Мы будем через четверть
часа. Надеюсь, вы встретите нас пулеметными очередями.
Глаза капрала полезли на лоб. Он откозырял, попятился, еще раз
откозырял, лишь затем повернулся и пошел обратно с неестественно
выпрямленной спиной, словно все время ждал выстрела в спину.
Не понимают, подумал Юсуф с презрением. Не понимают, что он сказал
всерьез. Ибо если они, израильтяне, расстреляют его и мюридов, то позор и
проклятие падет на их головы. Весь арабский мир узнает о новом бесчестном
поступке израильтян, убедится в их подлости и коварстве, и тысячи новых
борцов станут под зеленое знамя ислама. Вместо погибшего Юсуфа поднимутся
сотни беспощадных Юсуфов!
Через полчаса из блиндажа вышли пятеро, взбежали на бруствер. Юсуф
запретил брать в руки белый флаг, там и без того знают, пошли спокойно и
уверенно прямо на точку, откуда все эти дни бил крупнокалиберный пулемет.
Он был в легкой форме, руки голые по плечи, на поясе кобура с
пистолетом, кинжал в ножнах. У мюридов на поясе только кинжалы, но
драгоценные камни сверяют, за каждый можно купить виллу во Флориде, а за
булатный клинок - небоскреб в Нью-Йорке, если бы правоверных интересовали
эти помойки.
Солнце светило им в спины, израильтяне скорчились у пулеметов, держа
всех в прицеле. От подлых арабов можно ждать любой провокации, любого
трюка, надо предусмотреть все.
Они шли на фоне беспощадно синего неба, пятеро в одежде цвета
горячего песка. Темные от солнца, высушенные как саксаул, прокаленные
зноем и горячими ветрами, способные как ящерицы зарываться в горячий песок
и часами подстерегать добычу.
Он чувствовал все нацеленные ему в грудь стереотрубы, бинокли, даже
оптические прицелы, потому шел особенно прямо, гордо, с достоинством
наследника не только несметных богатств этой благословенной Аллахом
страны, но и наследника бесчисленного поколения воинов Аллаха.
Навстречу вышел младший командир, отдал честь. Юсуф небрежно
отмахнулся, то ли козырнул, то ли послал к шайтану, нахмурился, но из
далекого укрытия вышел высокий человек со знаками различия командира
участка. По тому, как стоял, Юсуф уже понял, кто вышел его встретить, и,
не сбавляя шага, пошел к Иуде Бен-Йосефу.
Они остановились друг напротив друга, оба не только в одинаковой
униформе защитного цвета, в которой где ни пади в пустыне, не увидать не
только с самолета, но даже с трех шагов, но и одинаково поджарые,
мускулистые, прокаленные солнцем.
Так вот он каков, Леопард Пустыни, мелькнула у Юсуфа смешанное
чувство вражды и восхищения. Израильтянин высок, широк в плечах, но
сухощав, без единой капли жира, мышцы тугие, покрыты темной от знойного
солнца кожей. Глаза темные как спелые маслины. Его приняли бы в любой
арабской семье за своего, он даже напомнил Юсуфу его старшего брата, что
командует сейчас эскадрильей истребителей в западной части Ирака.
Он смотрел в эти темные глаза, там было странное выражение
сдержанного изумления, словно израильтянин предпочел бы увидеть смердящего
дракона, а сейчас ищет и не находит слов вражды.
Юсуф некстати вспомнил, что великий Ибрахим, гадко именуемый иудеями
Авраамом, был отцом как Исаака, прародителя иудеев, так и Исмаила, от
которого пошли арабские народы. Только матери у них разные: у Исаака -
старая и безобразная жена Авраама, а у предка арабов - прекрасная молодая
Агарь, служанка в доме общего прародителя, который дал хилую ветвь этих
недочеловеков.
Он ощутил прилив горячей крови в сердце, вспыхнувшую яростью, и снова
ощутил, что готов убивать этих проклятых хоть голыми руками, убивать их
женщин, детей, рубить виноградники и топтать посевы.
Израильтянин поднес руку к виску, сказал сильным мужественным
голосом:
- Я счастлив, что столь великий воин, известный во всем мире, почтил
мою скромную свадьбу своим присутствием!
Он отнял руку от виска, его ладонь пошла вниз, чуть медленнее, чем
ожидалось от такого быстрого в движениях офицера, и Юсуф, чьи мозги
работали так же быстро, как и пальцы, передергивающие затвор, уловил
предложение, даже не предложение, а только намек, тень от намека, метнул
свою ладонь навстречу. Их пальцы встретились, офицеры с той и с другой
стороны услышали сухой щелчок, словно столкнулись две деревяшки.
Из блиндажа выскочил молоденький капрал, в руках фотоаппарат. Иуда,
быстро взглянув на Юсуфа, сказал коротко:
- Не снимать!
Юсуф понял, это для него, с усилием улыбнулся:
- Какая свадьба без фото на память? Пусть мальчик снимает... Я рад
приглашению на свадьбу столь отважного воина, чье имя знает каждый араб и
каждый израильтянин, Я расскажу о нашей встрече своим внукам, и они будут
гордиться своим дедом.
Капрал светился, едва не повизгивал от усердия, щелкал затвором,
крутился у ног, понимая, что за эти бесценные кадры ему любой газетный
магнат любые деньги выложит и в зад поцелует,
Иуда сдержанно поклонился:
- Спасибо. Прошу тебя, отважный воин, и твоих отважных спутников в
мой блиндаж.
Юсуф ощутил неприятный холодок, в блиндаже могут повязать как котят,
это же какой подвиг, за это можно звание получить, дочь банкира не
просить, а требовать... но усилием воли растянул замороженные губы в
улыбке, шагнул к тщательно замаскированному входу.
Иуда, уловив заминку, предложил:
- Можно оставить одного-двух твоих людей здесь.
- Зачем? - насторожился Юсуф.
- Они могут нести охрану вместе с моими. И сменяться через каждые
четверть часа. Или как велишь.
Юсуф, такой же быстрый на решения, кивнул:
- Фаттах, Хыкмет!.. Оставайтесь здесь. Да не потревожит свадьбу никто
из чужих!
- Зяма, - сказал тут же Иуда, - и ты, Каин! Оставайтесь вчетвером на
страже. Вас сменят минут через двадцать.
Ступеньки повели вниз. Вместо крыши целая скала, а блиндаж напоминал
пещеру. Иуда спускался следом, Юсуф слышал его горячее дыхание. Похоже,
израильский полевой командир жалел, что пустил страшного араба вперед, и
когда Юсуф понял почему, от сердца отлегло.
Сперва увидел каменные стены, простую электрическую лампочку под
потолком, затем взгляд опустился на стол, за которым сидела трепещущая
девушка и тот самый очкастый капрал, что осмелился явиться первым.
Стол накрыт с суровой солдатской простотой: консервы и немного
зелени. Больше ничего Юсуф рассмотреть не успел, при виде невесты Иуды в
сердце запела райская птица. Не только богата, это видно по платью, но и
чиста как голубь. Стоит увидеть ее глаза, как следит за своим женихом,
чтобы поверить, что на этот раз Аллах соединил по-настоящему любящих.
Она сидела с царственной простотой, но в осанке и повороте головы
была та гордость и сознание своего достоинства, что не часто встретишь
даже у принцесс, что насмотрелись западный мелодрам и растеряли свое
благородство.
- Моя невеста, Сара, - произнес за его спиной Иуда.
Юсуф уловил в голосе грозного воителя кроме любви и нежности
панический страх, что он, этот грязный араб, напугает или как-то оскорбит
его сокровище, словом или взглядом, и тогда он растерзает обидчика голыми
руками...
Трепещущая Сара смотрела на страшного араба большими испуганными как
у серны глазами. Юсуф церемонно поклонился, снял с пальца кольцо и с новым
поклоном протянул Саре:
- Прошу принять в дар, хотя и понимаю, что это ничтожная малость, ибо
красота сама по себе священный дар, и всякий, на кого падал взгляд
красивой женщины, бывает, одарен больше, чем, если бы положил к ее ногам
все сокровища мира...
Получилось что-то витиеватое, он сам не понял своего пожелания, но
видел, как ее глаза расширились в безмерном удивлении. Она знает
драгоценные камни, по глазам видно, но сейчас боится вышептать даже
приблизительную цену такому подарку.
- Спасибо, - пролепетала она беспомощно, оглянулась умоляюще на Иуду
за поддержкой, спрашивая, что делать. Тот чуть кивнул, разрешая принять,
Юсуф видел, что она едва не завизжала от счастья, второго такого алмаза не
отыскать во всем Израиле. Дочь банкира не подозревает еще, что второго
такого нет во всем мире. Ее щеки побледнели от волнения, губы едва
пролепетали: - Спасибо, спасибо...
Юсуф поклонился, довольный, что дар принят, ибо дарящий всегда выше
того, кому дарит, медленно отстегнул ножны с Зул-Икрамом, протянул обеими
руками Иуде:
- Этот кинжал моему предку подарил великий воин и султан Саладдин,
когда тому исполнилось шестнадцать. Этот кинжал принесет тебе счастье, как
приносил удачу всем, кому принадлежал.
Капрал с фотоаппаратом вился вьюном, едва не запрыгивал на стол,
щелкал и щелкал, едва не визжал от счастья. Иуда принял двумя руками, на
миг их пальцев встретились. Кинжал тяжел, широкие массивные ножны сплошь
покрыты драгоценными камнями, на которые можно вооружить дивизию и еще
прикупить пару ультрасовременных истребителей.
- Я не нахожу слов, - ответил он, потому что в самом деле не находил.
Юсуф умен, они с ним окончили университеты одного уровня, хоть и в разных
странах, он умеет просчитывать на много ходов вперед, а этим подарком
укрепляет свое положение, к славе бесстрашного командира добавляется и
слава щедрейшего, который умеет видеть и ценить доблесть даже в
противнике. - Я не нахожу слов... но пусть Небо и стены этого блиндажа
будет свидетелями, что я ничего не забуду и всю жизнь буду стараться быть
достойным этого подарка.
Он чувствовал затылком горячее, как южный ветер, дыхание троих своих
командиров. Больше на свадьбу пригласить не решился: араб пришел с
четырьмя, он тоже, а женщина не в счет, тем более - для араба.
Глава 33
За спиной прозвучал ломкий голос капрала Гурджихая:
- Передали, что ребе задерживается минут на десять.
- Что-то случилось?
- У джипа заглох мотор.
Иуда в бессилии стиснул кулаки. Весь мир старается не дать ему взять
Сару в жены. Даже техника воспротивилась.
- Выслать навстречу мой!
- Его взялись подвезти на бронетранспортере, - сказал Гурджихай
торопливо. - Иначе бы вовсе к вечеру. Если вообще бы сюда добрался.
Иуда напрягся, быстро огляделся. Солдаты ловили каждое его слово.
Слишком заметная мишень, мелькнула паническая мысль. У арабов здесь
пристрелян каждый метр. И бронетранспортера жалко, и обряд может
сорваться...
- Быстро, - распорядился он, - навстречу! Останови, где успеешь, а
сюда пешком. Объясни, пусть не обижается.
Капрал, побледнев, понял, выскользнул быстрее зайца. Иуда повернулся,
сразу посуровевший, к Юсуфу и его молчаливым гордым мюридам, широким
жестом пригласил к столу.
Все, и арабы, и израильтяне, за стол опускались в напряженном и
настороженном молчании. Лейтенант Исаак порывался включить музыку, но
застывал на полдороге с протянутой рукой, как марионетка, которую дернули
за ниточку. Черт знает, что арабам взбредет в голову, когда услышат
израильскую свадебную. И вообще черт знает, чего от них ожидать. Что
явились именно на свадьбу, ясно, и что не собираются устроить бойню, тоже
ясно, но это сейчас, когда все идет вот так... но как предусмотреть, что
эти сумасшедшие сочтут оскорблением или нарушением соглашения?
Хаим сбивался с ног, с него пот лил в три ручья. Красный и
распаренный, он лез во все щели, пихался со своей телекамерой. Арабы
держат непроницаемыми лица и прямыми спины, за стол опустились с
достоинством хозяев, которые принимают гостей более низкого звания. Долг
хозяев, понятно, гостеприимство, теплые слова, вежливые наклоны головы, на
самую малость, чтобы не уронить достоинство, не унизиться, а самое
главное, чтобы эти проклятые и презренные отщепенцы не сочли, что
благородные дети Аллаха в чем-то себя роняют.
Из всех израильских офицеров только Иуда держался с такой же
горделивой осанкой, достоинством шейха, ничего не замечал, кроме сияющих
глаз Сары. По крайней мере, так казалось всем, кроме арабов, которые
видели как иногда напрягается его спина, как слушает Сару в полуха, как
при его широкой дружеской улыбке он видит и слышит все, что делается даже
за дверью блиндажа.
Иуда сам расставил по столу, зловеще улыбаясь, девять одинаковых
солдатских кружек. Арабам, привыкшим и в окопах питаться так, как
израильские генералы в ресторанах, вряд ли понравится такая посуда. Но
пусть видят, с каким противником схлестнулись. И если попадут в плен, то
по всем международным законам, им придется есть то же самое, что и армия
победителей.
Опасный момент был, когда Иуда на правах хозяина сам раскупорил
шампанское, а потом застыл в нерешительности, глаза метнулись на арабских
гостей. Твердые губы Юсуфа слегка раздвинулись, показывая белые зубы,
крупные и безукоризненно ровные:
- Аллах позволяет правоверным в чужих землях молиться, не зная, в
какой стороне Мекка, и разрешает жить жизнью местного люда!
Иуда с облегчением перевел дух, торопливо плеснул себе первым,
древний обычай, да увидит гость, что не отравлено, а заодно и крошки от
пробки достанутся хозяину. Затем налил Юсуфу и гостям, своим офицерам, а
последней - Саре, его женщина должна уметь поступаться внешними признаками
предпочтения, ибо она единственная знает всю правду о нем и его настоящих
предпочтениях.
Шампанское поднялось оранжевыми солнечными шапками, пена неспешно
свесилась через края, словно не решаясь оторваться.
Иуда выпрямился, солдатская кружка в правой руке, шампанское плещется
на самом донышке:
- Я нарушу обычай, но я хочу предложить тост за мужскую честь и
благородство! Я знаю людей, которые не поняли бы... и не поверили. Но мы
все здесь...
Он чувствовал, что говорит путано, проклятая жизнь в России не
развивала умение говорить длинно и красиво, как умеют кавказцы и арабы,
даже его командиры смотрят непонимающе, только проклятый араб, похоже,
понял.
Юсуф прервал на полуслове, сделав вид, будто не сообразил, что
израильтянин еще не закончил:
- Когда вершится акт благородства, - он поднялся с такой же
солдатской кружкой, как и Иуда, взглянул поверх пенистой шапки на Сару,
потом на ее жениха, - то во всем мире должны умолкать пушки. Аллах не
прощает, когда стреляют в спины... Когда влюбленные Фархад и Ширин бежали
через пустыню, их не тронули ни змея, ни песчаный лев, а когда скорпионы
заползли на спящих, они не тронули жалом влюбленных, и поползли дальше...
Деревья давали тень, горный орел поймал для них и бросил зайца, а олива
склонила ствол, когда нужно было перебежать глубокий ручей. Так неужели мы
хуже бессловесных тварей?..
Похоже, он вовремя почуял, что израильтянин вот-вот предложит тост за
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг