Спасительное тепло, которое не позволяло сойти с ума, коснулось души,
и я представил как в этой копилке возьму верх над остальными, стану
сверхсуществом, но останусь самим собой, а их знания и опыт будут лишь моим
подспорьем, сырьем... А потом выберусь, заживу, покажу себя, смогу... И я
этими мыслями поспешно заснул.
В сознание начали проникать звуки, затем я ощутил свет сквозь плотно
сомкнутые веки из тонкой мягкой кожи. Свет был бледный и серый, но едва я
сделал движение шевельнуться, превратился в розовый. Я даже различил
толстые как канаты трубы, что пролегают внутри этих ставней-век.
Как, видимо, чувствует себя мой комп при включении. Сперва загружается
примитивная операционка, проверяет простейшие, но самые главные функции,
затем уже включается Windows, проверяет и подгружает в память все великое
множество программ и программок, которые могут понадобится уже в начале
работы, выстраивает их на экране крохотными иконками...
Еще не открывая глаз, напряг мышцы во всем теле. Слушаются плохо, еще
не разогрелись, еще спят, но уже сигналы помчались по всем окончаниям,
пробуждая, поднимая, включая...
В памяти чернота. Вчера я лег вот в эту постель, заснул через пять
минут, крепкий кофе на ночь мне не помеха, а сейчас уже утро, центральное
светило этой планеты прожигает оранжевым светом тонкие шторы..
Где я был? Что со мной происходило? Я отсутствовал в этом мире
несколько часов. Здесь лежало мое тело, а вернее - тело моего
разумоносителя. А где был я? Это мой разумоноситель может не доискиваться,
где он был, и что с ним происходило, но я - это я!..
Такое с этим существом происходит каждую ночь, и всякий раз часы жизни
теряются. Правда, иногда в мозгу остаются какие-то причудливые обрывки
странных видений. Аборигены называют их снами, пробуют по ним даже
предсказывать будущее...
Впрочем, будущее пытаются предсказывать по всему, на что падает глаз:
по облакам, закату,, падению листа, броскам костей, картам,
Может быть, я все-таки где-то был в это время?
Шлепая босыми ногами, побрел в ванную. Зубная щетка на месте, бритва,
шампуни, кремы, лосьены, мази...
В зеркале отражается все тот же Виктор Ковалев. И все-таки я не этот
молодой мужчина, хотя отражение повторяет каждую мою гримасу, каждое
движение. Я там, внутри. Я управляю эти Ковалевым почти полностью. Не могу,
правда, замедлить удары сердца или остановить пищеварение. Но даже
некоторые чисто рефлекторные действия поддаются моему контролю. К примеру,
я могу задержать задыхание. Не скажу надолго, но все же до тех пор, пока в
глазах не потемнеет, в в ушах раздастся звон...
Итак, я - в нем. В сравнительно благополучном человеке. Не богатом, но
и не нищенствующем. Сравнительно здоровым, который не будет отвлекаться на
болячки. На стабильной нетрудной работе, которая не отнимает много сил и
оставляет время для размышлений. К тому же там готовятся не то закрывать
нас, не то во что-то преобразовывать, так что работы почти нет, всяк
варится в собственном соку.
Под утренний кофе вспомнил гордых римлян, что смотрел вчера на ночь.
Так непохоже на нашу жизнь, что сами римляне кажутся сказочным народом... А
Рим - сказочным царством. Как Эллада, Македония, Персия, Ассирия, Древняя
Русь... Но ведь жили там люди! Жили, любили, боролись за что-то,
страдали... а потом умирали. А после их смерти прошли века, как пройдут и
после нас, после меня, и люди будущих времен с брезгливым интересом
посмотрят старые видеокристаллы: как же они жили там в ХХ веке? Без
трерров, тинстов, увака, тисиона...
Зазвонил телефон. Я машинально снял трубку:
- Алло?
Из мембраны донесся уверенный сильный голос Вавилова:
- Привет, старик... Что-то мне твой голос не нравится. Что-то
стряслось?
Я пробормотал:
- Я сказал только »аллој, и ты уже все определил?.. Тебе бы в
психоаналитики. Привет, Леонид. Как жизнь?
- Да так... - в голосе был сытый смешок здорового и уверенного в свих
силах самца, - самое время встряхнуться. Не наш уже возраст, чтобы шляться
по дискотекам, хотя я там встречал и молодящихся старух, но кое-то можем,
верно?.. У меня тут пара новых адресов появилась. Милые женщины.
Обеспеченные. Без материальных и жилищных проблем, так что опасаться
нечего. Я уже заходил к ним, сказал о тебе, теперь ждут нас вдвоем. Там
постель большая! Не только мы четверо, там взвод поместится.
Мне нравился его голос, в нем были сила и достоинство, Леонид был
всегда дружелюбен, честен. Друзей не подводил, врагам спуску не давал, умел
держаться как на работе, где числился в лучших, так и на отдыхе, где тоже
блистал, блистал...
Я представил себе эти потные мясные тела, что будут тесниться в одной
постели, истекать похотью, эти охи, ахи, горячее частое дыхание, мощные
выдохи, зеркало на потолке или во всю стену, чтобы усиливать эффект...
Впрочем, когда рядом совокупляются живые партнеры, то и без того
гормональная система пашет с повышенной нагрузкой, к тому же всегда можно
поменяться женщинами, эти современные и уверенные в себе сами это любят,
все с шуточками да смешками, но гормональная система пашет так, что хребет
трещит, весь организм отдает все силы этому участку фронта, все для
победы...
- Нет, - ответил я наконец, - что-то сейчас не то...
Леонид хохотнул:
- Рыбного восхотелось?.. Не надо, старик. Эти штучки для извращенцев.
А мы, настоящие здоровые мужики! Нам надо настоящих здоровых баб. Самое
большее, что можно себе позволить, это поменяться бабами, использовать их
во все места, но искать чего-то нового не стоит.
Я сказал, защищаясь:
- Да нет, совсем не то.
- А что "то"?
- Да сейчас не ко времени, - ответил я. Вспомнил как заходил к этой...
как ее... забыл имя, что в Крылатском, передернул плечами от омерзения к
себе, но внизу, в гениталиях, приятно потеплело. - Занят, понимаешь...
На другом конце провода хохотнуло:
- Ого!.. Что-то новенькое? Настолько особое, что даже с другом е
поделишься?.. Стыдись!.. Люди даже хлебом делятся, а ты женщину жалеешь!
Я пробормотал:
- Да нет, это другое. Совсем другое.
- Совсем-совсем?
- Да.
Голос Леонида стал озабоченным:
- Ты, случаем, никакой гадости не подхватил? Если что, скажи. У меня
есть знакомый врач. Напичкает антибиотиками, враз как рукой снимет.
- Даже не тепло, - заверил я, - даже не тепло.
Я чувствовал как озабоченность зазвучала во всем голосе Леонида:
- Слушай, а ничего посерьезнее?
- Ты о чем?
- Ну, ты знаешь... это приходит к нам в старости, но к некоторым и
намного раньше.
- А, - понял я, невольно засмеялся с чувством облегчения, - Нет, здесь
все в порядке. Даже по ночам их толстые задницы снятся. Нет, Леня, это
другое...
- Смотри, ни во что не влипни.
Теперь насторожился уже я:
- Что ты имеешь в виду?
На том конце телефонного провода попыхтело, словно два Леонида
вырывали друг у друга трубку, наконец послышался голос, и по сдержанному
тембру я понял, что победил более осторожный:
- Просто будь осторожен. Живи просто.
- Как просто?
- Как можно проще, - посоветовал Леонид - Как амеба. Как простейшая
водоросль. Или того проще, как американец.
Я ответил с разочарованием:
- Нет уж. Как амеба еще согласен, ей больше не дано, но как
американец... Б-р-рр!.. Спасибо, Леонид. Как-нибудь в другой раз, ладно?
Снова там двое боролись, вырывали трубку друг у друга, я с замиранием
сердца ждал и всячески желал успеха более открытому, но все же победил
сдержанный, и голос был обрезанным со всех четырех сторон:
- Ладно, до следующего раза. Выздоравливай!
Я поинтересовался:
- Полагаешь, это болезнь?
Снова в его голосе мне почудилась непривычная для всегда открытого
Леонида сдержанность. Или же я стал слишком подозрительным, но теперь
казалось, что даже Леонид хоть краешком касался той страшной тайны, которую
обнаружил я.
- Увидимся, - ответил он.
В трубке щелкнуло, пошли частые гудки.
Небо затянуло чем-то серым, не то грязные как половая тряпка облака,
не то опустошенные до просветления тучи. Город изнемогает от жары, но все
одеты, голых нет, хотя не совсем ясно... зачем эти странные покровы,
именуемые одеждой? На них уходит уйма труда, миллионы людей заняты только
тем, что выращивают хлопок, выплавляют синтетику, обрабатывают, свозят то и
другое на особые фабрики, где все это превращается в то, что эти люди
одевают на себя. Конечно, зимой понять можно, но сейчас?
Перестать, напомнил я себе. Это непонятно звездному наблюдателю... и
вероятнее всего, не только наблюдателю, но как житель этой планеты знаешь,
что одежда обязательный атрибут вычленения этого существа из звериного
ряда. Одежды нельзя лишать даже в жару, слишком недавно он вышел из зверей,
слишком легко вернуться, а разницу надо держать, держать, держать отчаянно,
несмотря на всех фрейдов, не свободную любовь, за свободу совокупляться с
особями своего пола, со скотом, с рыбами, предметами, компьютерными
персонажами...
Да, страшноватый мир, кто спорит?. Как здесь живут... Как с Этим
смиряются? Какая странная философия, какое мировоззрение.... Вдруг я
вспомнил, что нет философии, нет мировоззрения. В прошлые века царила вера
в загробную жизнь, а теперь кто-то пытается придумать себе Мировой Разум,
Высшее Существо, словом, того же Бога, только именуют Творцом уже всей
галактики, а остальное большинство просто старается не думать о Великом
Небытие... Изо всех сил забивает голову сиюминутными заботами, но только бы
не думать о том, что ждет в старости, а затем и...
По спине пробежал холодок. Интересно, подстраховывают ли меня? А что,
если меня сюда забросили, дальше пошли межзвездные коктейли глушить или еще
что-то... черт, совершенно не помню ничего из той жизни!.. И пока не
вернутся с обеда, я подвержен всем болезням, всем микробам, все опасностям.
За холодком в душу заполз страх, я с усилием заставил себя
успокоиться. Я в теле землянина, а он должен быть привит.... вот на левом
плече пятнышко, где прививали оспу. явно же и от прочих опасных, а гриппом
в прошлом году переболел...
Правда, я не застрахован, скорее всего, от наезда автомобиля.
Прозвенел звонок. Я поднял трубку:
- Алло?
На том конце провода раздался вздох, потом тяжелый прерывающийся
голос, в котором я не сразу узнал голос человека, которым считается моим
отцом. И который на самом деле отец вот этому телу, в которое я всажен так
накрепко.
- Это я... Ты свободен сейчас?
- Да, в какой-то мере, - ответил я. - А что случилось?
- С Джоем совсем худо... Уже никакие таблетки не помогают... Я сам не
сплю, лежу с ним рядом. У него слезы бегут, бегут... Он все понимает.
Я сказал с неловкостью:
- Отец, ты мучаешь не только себя, но и свою собаку. Пора принять
решение. Ну, решись наконец!
После паузы раздался снова вздох, а голос, котором дрожали слезы, упал
до шепота:
Уже... Потому и звоню. Приезжай, я сам не смогу.
Я поколебался. Пес у отца едва не такой же старый, как он сам. Дряхлый
и облезлый, со слезящимися глазами, но сейчас дело не в собаке, страдает
этот человек:
- Через полчаса буду у тебя.
Дверь отцовской квартиры такая же старая, пошарпанная, особенно если
пройти как я прошел, мимо сверкающих дверей соседей: бронированных,
отделанных дорогой имитацией под дерево.
Отец открыл дверь раньше, чем я дотронулся до кнопки звонка. С желтым
изможденным лицом, осунувшийся, охлялый, словно всю ночь стоял под
проливным дождем, глаза воспаленные, а под ними темные мешки, похожие на
изношенные сети для ловли рыбы.
- Что ты с собой делаешь, - сказал я с сердцем.
Отец закрыл за мной дверь, что-то говорил, оправдываясь, я прошел на
кухню. Середину занимал старый вытертый коврик, а на нем на боку лежал,
вытянув лапы, Джой. Он показался дряхлым настолько, что я принял бы его за
скомканный мешок из старой дерюги, потерявший цвет и форму.
Завидев меня, старый пес слабо шевельнул хвостом. На морде,
по-старчески особенно выразительной, появилось что-то вроде слабой
виноватой улыбки. Глаза были выцветшие от старости, блеклые, полуслепые. Он
и узнал меня, скорее всего, по запаху, хотя вряд ли его нос чувствовал хоть
вполовину так, как раньше.
Я присел на корточки, осторожно погладил по лобастой голове. Он лизнул
пальцы, для этого ему пришлось шевельнуть головой, я слышал как заскрипели
шейные позвонки. Он не дернулся, но в собачьих глазах от боли выступили
слезы, побежали по морде.
В груди у меня стиснулось, я почувствовал, что внезапно защипало и в
моих глазах. Бережно погладил, прижимая ему голову, не давая шевелиться, он
все порывался лизать мне ладонь. В его торопливых движениях были стыд и
просьба извинить, что не вскочил от счастья, что так ослабел. Я сказал с
ласковой мужской грубоватостью:
- Лежи-лежи! Мы любим тебя и таким, лежачим.
Сзади тяжело зашаркало. Я спросил, не поворачивая головы:
- Машину не вызывал?
- Нет... - донесся из-за спины такой старый и виноватый голос отца,
словно говорил сам Джой. - Я думал... Ты приедешь...
Я кивнул, обнял его за плечи, такие исхудавшие, костлявые:
- Я займусь. Ты побудь с ним.
Уходя в другую комнату, к телефону, видел как отец опустился на колени
возле пса, взял его лапу в ладони, и застыл так, скорбный, плечи
вздрагивали, а голова опустилась на грудь.
Я поспешно отвернулся, не хочется видеть отца плачущим, как-то не
по-мужски, сел и поставил телефон на колени. Пришлось сперва позвонить в
справочную, там дали телефон ветеринарной службы, лишь тогда я,
переговорив, позвонил в службу такси.
подниматься, старческие кости гнутся трудно не только собачьи, суставы
высохли. Джой лежал неподвижно, на морде было спокойствие, но слезы еще
текли.
Я присел, погладил по дряблой облезлой голове. В груди была странная
печаль, хотя на коврике лежит всего лишь умирающая собака. Пальцы
чувствовали теплую плоть, уже одряхлевшую, но еще живую, что способна
воспринимать тепло, холод, и хоть в страдании, но воспринимает жизнь.,
- Пора, - сказал я со вздохом. - Им ехать минут сорок. Пока выберемся,
минут пять-десять, а там лучше посидим на солнышке. Пусть в последний раз
погреется.
- Пусть, - торопливо согласился отец.
Он принес коробочку с таблетками. Я завернул сразу три в мясной фарш,
раскрыл Джою беззубую пасть, затолкал в самую глотку. Видно было как после
долгого усилия по горлу прошел комок.
- Это на три часа, - сказал отец тихо. - Потом начнет отходить, боль
вернется еще злее...
- У него не будет этих трех часов, - успокоил я, отец однако съежился,
словно я его ударил, потащился, тяжело шаркая, к входной двери. Я крикнул
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг