язычник, почти всегда говорят в один голос и приводят одни и те же
доводы
Яна обратилась к Черному Принцу, тот стоит рядом, да и
единственный при галстуке, но Крылову чудилось, что вопрос обращен и
к нему тоже.
- А можно придти и мне?
Наверное, все почувствовали себя точно так же, как и Крылов,
потому что загалдели, как гуси при виде широкого пруда с обильной
ряской и множеством толстых жирных лягушек на листьях кувшинок:
- Конечно!
- Само собой!
- Вэлкам!
А простодушный Яшка бухнул:
- Мы все такие умные-умные, но пусть будет и что-то красивое!
Яна улыбнулась только уголком губ:
- У вас есть Лилия. Я не видела женщины красивее.
- Неужели вы редко смотрите в зеркало? - удивился Яшка.
А Денис-из-Леса сказал честно:
- Лилия хозяйка нашего сайта, наша сестра, мать, нянька, она же
издатель и многое-многое чего еще. Вы видели, что она исчезла через
полчаса после начала встречи? А вы смогли бы украшать нашу вечеринку
всегда...
Она поморщилась:
- Меня не интересуют вечеринки.
Еще бы, подумал Крылов. Знаешь, что тебе на вечеринках купаться
в бассейне из французского шампанского, а веер будут подавать
министры и вожаки братвы. Что тебе вечеринка с бедными студентами!
Глава 7
Он всегда просыпался мгновенно, одним прыжком вскакивал с
постели, но если в какой день перебирал с пивом, то пробуждение
бывало трудным. Нет, голова не трещала, но во всем теле оставалась
блаженная слабость, кайф, балдеж, расслабление, которого так
добиваются придурки, и которое он так ненавидит всей мощью человека
сильного и талантливого.
Сейчас одеяло улетело, он из положении лежа почти в сальто
оказался на середине комнаты. В широком зеркале отразился крепкий
молодой... да, еще молодой, сильный, плотный как бизон, с
начинающимся животиком, складки на боках, куда от них денешься с
этим сидячим образом жизни, а изнурять себя тренажерами кажется
глупо для мыслящего человека.
Рот до ушей, глаза щурятся, как у дедушки Ленина. Вид
довольный, слово в личине кота забрался в чужой погреб и пожрал всю
сметану... Ах да, это же Яна снилась, он же с нею такое вытворял...
Горячая волна прошла по всему телу. Он оглянулся на смятую
постель. Так и есть, мокрые следы, свежие, а вон уже блестит и
топорщится. Значитца, приснилась по крайней мере дважды...
- Яна, - произнес он вслух. - Думаешь, я настолько был пьян,
что не запомнил твой телефон?
На кухне зашелестело. Дед сидел в плетеном кресле, сам дотащил
с балкона, в руках газета, очки с невероятно толстыми стеклами.
Поднял глаза поверх очков на внука, в глазах любовь, но проворчал,
на молодых надо ворчать, да и положено старикам ворчать:
- Спишь долго. Как в тебя столько сна влезает?
- Доброе утро, дед, - ответил Крылов. - Я тебя тоже люблю.
У деда не то, чтобы бессонница, старики спят мало, а его дед
вообще спит по четыре-пять часов в сутки, высыпается, хотя деду
можно бы храпеть хоть круглые сутки, давно на пенсии, восемьдесят
два года от роду, а вот ему, Крылову, такое бы...
Из прихожей слышно было, как в дверь квартиры что-то бабахнуло,
грохнуло. Крылов, морщась, вернулся в свою комнату, схватил первый
попавшийся музыкальный диск и сунул в сидюк. Музыку врубил погромче.
На лестничной площадке напротив обе квартиры занимает семья людей,
которых в мире общечеловеческих ценностей деликатно называют людьми
с замедленным уровнем развития. Их восемнадцать человек: муж с женой
и шестнадцать детей.
В дверь бабахнуло так, что та едва не выгнулась. Крылов стиснул
зубы, добавил громкости. Хотя для семьи замедленных выделили две
трехкомнатные квартиры, но теперь места снова не хватает, оттого
детишки часто затевают игры даже на лестничной площадке. Правда, они
и так затевали...
Старшему - восемнадцать, это восьмидесятикилограммовый
ребеночек, в самом деле ребенок, ибо по умственному развитию
остановился на уровне трехлетнего, выше никакие педагоги поднять не
могут. Когда такой ребеночек начинает биться головой в стены, в
двери, в шахту лифта - на стенах остаются вмятины, железо лифта
прогибается, ибо голова у ребеночка, судя по всему, литая, без
пустот.
Вернулся на кухню, дед сидел с торжествующим видом. На газовой
плите уже джезва, снизу полыхает синий огонек. Крылов заглянул, вода
есть, дед налить не забыл. Кофе молоть, правда, уже не берется,
пальцы ослабели, а кнопка на кофемолке в самом деле тугая.
- Дед, - предупредил Костя, - тебе кофе нельзя. Нюхать можно, а
вот даже лизнуть...
- Сам нюхай, - огрызнулся дед.
Это было чисто ритуальное: и его предупреждение, и возражения
деда. Как всегда достигался компромисс между строжайшим запретом
врачей не смотреть на кофе вообще и желанием деда пить его ведрами -
раздираемый противоречиями внук наливал деду маленькую чашку
сла-а-а-а-абенького кофе, а сам торопливо поглощал свой крепкий,
даваясь и обжигаясь, чтобы дед не успел раззавидоваться до инфаркта.
Прогремел телефон. В сумасшедшей надежде, что это вдруг звонит
именно она, Крылов почти выронил чашку, метнулся через всю комнату.
Пальцы ухватили трубку.
- Алло! - прокричал он. - Алло!
Из трубки донеслось:
- Это я, Черный Принц. Чо орешь?.. Я не разбудил?
Крылов сказал упавшим голосом:
- Привет... Просто плохо слышно. Ты ж знаешь, у меня под окнами
дорога. Такой грохот стоит...
- Закрой окно, - посоветовал Принц. - Вообще в твоих случаях
герметизируются и кондишен ставят. Странные у тебя отбойные молотки
под окном: мне чудится ансамбль урюпинцев... Ну, и что ты надумал
насчет конечной цели?
Крылов спросил настороженно:
- Какой цели?
Слышно было, как на том конце провода Принц задохнулся, словно
его стукнули под дыхало. В мембране плямкало, сопело, наконец голос
прорвался раздраженно-укоряющий:
- Ты что?.. настолько перебрал, что ничего не помнишь?
- А что случилось?
Принц заорал так, что Крылов поспешно отодвинул трубку. Голос
вырывался злой, горячий, темные полоски начали разогреваться до
вишневого цвета. Зачарованный Крылов слышал нескончаемый вопль:
- Ты забыл, что сам же и предложил?.. Пусть предложил только
для того, чтобы привлечь внимание Яны... все видели, как ты токовал
и хвост перед нею павлинил, но это в самом деле... ты же в самом
деле предложит такое... что жить интереснее! Костя, не дури. Ребята
уже повеселели, уже собираются. Мы уже тут кое с кем созвонились,
соберемся, благо воскресенье, поговорим. Ребята загорелись!
Крылов покосился на часы. Десять часов. Раннее утро, но для
таких жаворонков, как Черный Принц, уже разгар дня. Неважно, что
выходной.
- У меня куча дел, - промямлил он. - Ребята, вам хорошо, все вы
птицы волныя, а мне надо...
- Эх, - прервал Принц мстительно, - ну ладно, как хошь. Тогда
придется мне самому Яне пиво покупать...
Крылов подпрыгнул. Голос вырвался раньше, чем он успел его
зажать, скрутить и выпустить четко промодулированным и взвешенным:
- Яна? Она тоже придет?
- Конечно, - ответил Черный Принц.
- Но как...
- Думаешь, ты один запомнил ее телефон?
Крылов прокричал:
- Уже одеваюсь! Где договариваетесь встретиться?
Дед пил кофе мелкими осторожными глотками. Чашку держал обеими
руками, поглядывал поверх нее хитро, похожий на старую облезлую
мышь. Серое лицо со старческими коричневыми пятнами порозовело, в
глазах появился живой блеск. Хмыкнул, по смолчал, слышно было только
сербанье, которое не заглушила даже музыка из-под прикрытой двери.
- Дед, - сказал Крылов торопливо, - когда допьешь, ты ложись.
Читать и в постели полезно, врачи все врут. Лады?
- Не беспокойся, - ответил дед бодро.
Крылов метнулся на кухню, где же брюки, все разбросано,
торопливо хватал и одевался, с кухни донесся скрип отодвигаемого
кресла. За деда можно не беспокоиться, даже после такого кофе он
чувствует прилив сил, может даже сам помыть посуду, что часто с
гордостью и делает, потом возвращается на свою узкую почти
солдатскую кровать на надставленных повыше ножках, чтобы мог сам
ложиться и вставать, с собой берет кучу книг из библиотеки внука.
Чаще всего засыпает минут на двадцать, после чего снова может читать
целыми днями...
Открыл дверь, выскочил, успев услышать тошнотворный запах,
похожий на разлитый аммиак, и... его понесло, как на льду. К
счастью, еще не отпустил дверную ручку, удержался, на дал себе
упасть в зловонную жижу, хотя был близко, близко...
Ноги скользили, кое-как поднялся, отступил в прихожую, оставляя
желто-серые следы. Кого-то из семьи дебилов вырвало, блевотина
покрыла половину лестничной площадки. Кормят сволочей круто, среди
желтой вонючей жижи виднеются куски полупереваренного мяса...
Крылов торопливо смывал в ванной с подошв блевотину, желудок
поднимался к горлу. Перед глазами неотступно вставала эта смердящая
лужа, вонь невыносимая, у дебилов больные желудки, срут тоже прямо в
подъезде, во дворе, на детской площадке, везде - где припечет, все
жильцы тут же разбегаются от невыносимой вони, но все интеллигентные
и воспитанные, возмущаются дома на кухнях, глотают валидолы, спят
только с успокаивающими...
Со второй попытки он открыл дверь, уже задержав дыхание. Бросил
пачку газет, встал обеими ногами, быстро запер, огромным прыжком
перемахнул на чистое место к шахте лифта. Но дыхание заканчивалось,
задохнется, пока дождется кабины, понесся вниз по лестнице. Ладно, с
десятого этажа сбежать, это ж почти утренняя зарядка бодростью...
Сколько он себя помнил, мелькнула мысль, он всегда был
человеком довольно-таки благонравным. Под благонравием имел в виду
не школьные отметки за поведение, и не туповатое добродушие,
отличавшее некоторых товарищей по детским играм. Просто как-то не
нравилось делать людям гадости. И если нечто всё-таки делал, то не
со зла, а либо от непонимания, "что в этом плохого", либо уж потому,
что просто не видел другого выхода. И если кто-нибудь внятно
объяснял, почему так делать нельзя, и указывал другой выход, он с
радостью соглашался и больше так не делал. Однако, беда в том, что
объяснить такие вещи было довольно сложно. Потому что слушал, всему
верил, но потом задавал один вопрос. Ну хорошо, так делать плохо. А
как надо, чтобы сделать хорошо?
Он сбегал по лестнице, хватался за перила, чтобы центробежная
сила не размазала о стенки, но уже с восьмого этажа пошел медленнее,
осторожнее. Здесь тоже было... минное поле. А мозг, который никогда
не отдыхает... по крайней мере, у него, услужливо воскресил
воспоминания детства. Видимо, по аналогии или для иллюстрации того,
от чего сейчас бежал или из-за чего сейчас так зло стучит сердце.
Да, в детстве он жил недалеко отсюда, в старом пятиэтажном
кирпичном доме. Лифта, понятно, не было, да и какой лифт для
пятиэтажного дома, это только в барских домах лифты, а его дом был
простой, хотя и населен почему-то преимущественно интеллигенцией.
На первом этаже жила добрая бабуся, которая - от доброты -
прикармливала уличных кошек, благо их было много: рядом благоухала
помойка, обычное место их сборищ. Чтобы кошечкам было уютно, бабуся
ставила мисочку с провизией около своей двери, и регулярно обновляла
в ней корм. Кошки, разумеется, привадились, а подъезд приобрёл
неповторимый устойчивый аромат кошачьей мочи и фекалий. Ага, вот
почему память воскресила то детское время... Запах на лестничной
площадке был тот же, только усиленный многократно: из могучего
желудка дебила излилось кошачьих фекалий в десятки раз больше, чем
тогда гадили кошечки...
Время от времени кто-нибудь пытался с кошечками разобраться,
но, стоило только какой-нибудь мурке взвизгнуть, как бабка - то ли
дежурившая под дверью, то ли чуявшая сердцем такие вещи - вылетала и
коршуном кидалась на того, кто поднял ногу на бабкину животину. С
бабкой разобраться уже никто и не надеялся: позиция её была
известная и твёрдая, а иных методов воздействия на неё в пределах
морали и закона позднесоциалистической эпохи просто не было. Время
от времени, однако, кто-нибудь не выдерживал, и, заляпавшись в
кошачьем кале, шёл к бабусе со скандалом.
Скандалы эти были однообразны и неуспешны, а проходили примерно
так:
- Млин, мамаша, - говорил очередной пострадавший, - ну я не
знаю, вы хотя бы убирайте за своими кошками, они ж тут всё,
извините, загадили!
- Я те не мамаша, ты ко своей мамаше так обращайси, - поджимала
губы бабуся, - И чё это я обязана тут убирать что-ли? Я тебе тута не
поломойка, мне за это деньги не плотют, пусть кому надо, тот и
убирает.
- Ну так же нельзя! - возмущался пострадавший. - Вы их на улице
кормите, что-ли!
- А на улице им невкусно есть, - охотно объясняла бабуся, - вот
ты (бабка принципиально тыкала всем "молодым") небось жрёшь дома, у
телевизору, а не на улице, а у них ни дома нету, ни телевизору, они
ж дикия, им бы погретьси...
- Да жизни нет от твоего зверья! - не выдерживал пострадавший.
- Ты, бабка (на этой стадии все почему-то переходили на "ты"),
забодала, млин!
- Ну ты и сволочь бессовестная, - как-то даже беззлобно
констатировала бабуся, - вон морду какую наел, в ристараны небось
ходишь с бабой своей, и дома ишо жрёшь, а хоть разок кошечкам рыбки
вынести... а я из пенсии своей капеешной им рыбку покупаю...
Тут глаза бабки как бы начинали смотреть вовнутрь и наливались
каким-то непонятным светом, - видимо, то было ощущение своей полной
и абсолютной правоты. На этой стадии даже сильно разозлённый мужик
отступал, бросая на последок что-нибудь типа "совсем из ума выжила"
и тщетной угрозой "обратиться в милицию". Бабка на это только
усмехалась: попытки уже были, и она хорошо знала, что милиционеры
тоже ничего ей не скажут, кроме "ну, блин, мамаша". Была ещё попытка
напустить на бабусю карательную психиатрию (то есть наябедничать по
ноль-три на предмет "тут у нас старуха психованная чудит"), но и она
кончилась ничем: что бы там не говорили, а свой умишко у бабки был
при себе.
По тому самому, что бабкин умишко работал вполне адекватно,
бабка отчаянно ненавидела и боялась детей, ибо понимала: мелкие
гадёныши вполне способны обидеть её кошечек, и причём безнаказанно.
Так оно обычно и получалось: дети с гиканьем и свистом разгоняли
хвостатых, выкидывали миску с харчами, и вообще вели свою маленькую
партизанскую войну. Бабка скандалила с родителями гадёнышей, и тем
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг