- Яна, выключи...
Она мило улыбнулась:
- Партия "Равных возможностей"... Алексей мне про нее все уши
прожужжал. Хорошо, что хоть ты о своей работе как рыба об лед.
А что говорить, мелькнула у него мысль. Хорошо движение, если
постоянно отстает... от кого - дебилов! Тут уж заткнется самый
разговорчивый.
Яна ушлепала в ванную, без каблуков она ростом намного ниже, но
с ее длинными ногами зад все равно настолько высоко, что пальцы сами
тянутся к ее ягодицам: не надо нагибаться.
Он выключил ящик, пульт забросил на полку. Никто не поверит,
что в этой решающий день, день выборов в Госдуму, он вместо
телевизора включил плеер и под трехмерный звук кувыркается с Яной в
постели. Кувыркается, расслабляется, наливает ей и себе шампанского,
меняет диски, снова лезет в постель, сливается, потеет, вскрикивает
от невыносимого наслаждения. А когда отваливался, тяжело дыша и
глядя остекленевшими глазами в потолок, то всякий раз думал: неужели
такое возможно? Ведь полагал, дурак, что в постели все женщины
одинаковы... Да они и были одинаковы, все еще разные яркие самочки,
разные оперение, щебетанием, но такие одинаковые в физиологии...
Как тайный брак, мелькнула насмешливая мысль. Когда смертный
сочетался с богиней, что не признается, что она богиня.
Среди ночи, как показалось, прогрохотал звонок. Он с третьей
попытки оторвал чугунную голову от подушки, ладонь безуспешно
шлепала
В полутьме замедленно поднялась белая как у ангела рука. В
пальцах была трубка. Трубка приближалась к его лицу. Он обалдело
взял, прижал к уху.
- Але?
Голос был похож на скрип заржавленных шестеренок. Из мембраны
донесся далекий крик, слышался шум большой улицы, скрип тормозов,
далекие крики гуляк, затем яростный вопль:
- Да ты живой ли?.. Не слышишь?.. Это я, Черный Принц.
- Ну? - проскрипел Крылов. Поперхнулся от усилий, повторил, -
че?
Из трубки вырвалось ликующее:
- Ты что, надрался? Уже заранее праздновал?.. Только что
известили, что ты прошел в Госдуму! Ура! Теперь у нас есть свой
человек!.. Ты еще не понял, что ты отныне - депутат?
Глаза медленно привыкали к полутьме. Сквозь сдвинутые шторы
пробивался свет уличных фонарей. Белое как привидение тело Яны
Голос орал в трубке:
- Ты хоть понимаешь?.. Нет?.. Уже надрался от радости?.. Мы
преодолели пятипроцентный барьер!!!..
Пальцы ослабели, Крылов медленно опустил трубку. Преодолеть
пятипроцентный барьер, это же... это же возможность создать свою
фракцию в парламенте, то бишь, Государственной Думе... Может быть,
сразу предложить переименовать ее во что-нибудь вроде Великого
Курултая?
В трубке пищало, скрипело, орало, материлось. Спохватившись, он
бросил ее к уху.
- ...ушечники набрали восемь процентов, - звенел голос, -
Он понизил голос, глаза следили за движущейся тенью из кухни:
- А партия "За равные возможности"? - спросил он тихо. -
Сколько набрали они?
Голос стал громче:
- У тебя как с ухами?.. Я ж тебе дважды повторил!.. У них
одиннадцать процентов.
Яна приподнялась на локте, ее сонные глаза следили за его
лицом. Что-то поняла, встала и пошлепала в сторону кухни.
Приподнятые ягодицы двигались красиво, провоцирующе.
Крылов опустил трубку, но гудки не прекращались, а искать для
нее ложе не хватало сил.
- Ты где? - прохрипел он. - Опять резинка лопнула?
Из кухни донеслось жужжание кофемолки, затем строгий голос этой
женщины с восхитительным телом:
- Депутат - слуга народа!.. Вставай, будешь мне прислуживать.
Из кухни донесся ее веселый голос, что-то напевает, всегда
веселая и беспечная, как птичка. Похоже, совершенно не удивилась,
что он стал депутатом. Похоже, она тоже из тех, кто всю жизнь
воспринимает, как длинную увлекательную игру. Крылов во всех красках
вообразил ее сочное горячее тело, но мозг выдал серую картинку в СGA
и упорно отказывался послать порцию крови в гениталии. Похоже, пора
натягивать брюки, больше ничего не обломится.
Через полчаса, он сидел на кухне с мокрой головой,
вздрагивающий. Эта зверюга ухитрилась затащить под холодный душ!
Ладони жадно сжимали большую чашку с горячим кофе. Он пил
осторожными короткими глотками, в голове завеса тумана медленно
приподнималась, уходила рваными клочьями в стороны.
Картина, которая приоткрывалась за этим туманом, не нравилась.
Ему вообще мало нравится все новое. В теории, конечно же, обеими
руками "за", но только если это новое будет испытываться не на нем,
таком ранимом и замечательном.
Что такое депутат, он представлял смутно. Больше по критике да
по нападкам прессы: в Думе, мол, только воруют да неправильно
склоняют глаголы. А еще не ходят на заседания, из-за чего вечно нет
кворума, и потому не принимается не то бюджет, не то Уголовный
Кодекс. Но он же скиф, черт бы побрал... или не черт, у скифов
должно быть что-то другое. Он должен себя вести иначе даже в Думе!
Чтобы сразу отличался. Чтобы стал если не примером, сейчас в ходу
другие примеры, но хотя бы той белой вороной, что именно белая, а не
серая или черная!
Яна заботливо подкладывала ему на блюдце бутерброды. Он ел, не
замечая, что ест. Если бы она подложила его грязные носки, сжевал бы
машинально их точно так же, не замечая ни вкуса, ни бодрящего
аромата.
Депутат! Депутат Государственной Думы. Вот к чему завела их
ролевуха, веселый треп, желание повыпендриваться перед красивой
телкой. А теперь есть движение скифов, что имеет отделения по всей
стране и даже за рубежом. Есть структуры, которые незримо
поддерживают скифов, не ставя никаких условий. Что при этом имеют в
виду, зачем им это, пока неясно, а ломать голову над этим не
хочется. Да и некогда.
Он ощутил как на плечи незримо давил нечто тяжелое, что человек
совестливый назвал бы ответственностью. В виски стучало, а когда
повернул голову, слева в черепе предостерегающе стегнуло болью.
Яна сказала деловито:
- Все, я побежала. Не провожай, я уже не кунгурка.
- Когда освободишься?
- Не знаю. Мои эскизы приняты на выставку. Но придется еще
подсуетиться, сам понимаешь.
Челюсти стиснулись, словно капкан. Да, он понимал что значит
подсуетиться.
Глава 40
После ухода Яны он выпил еще кофе, хотя и так из ушей
выплескивается, привычно заглянул в другую комнату, как там дед,
сердце болезненно сжалось. Нет деда. Ушел гордец, не желал, чтобы за
ним судно выносили...
В раковине груда немытой посуды, на столе огрызок вчерашней
булки. Нет, этой ерундой Яна заниматься не стала, теперь она уже
работает по специальности. Скоро и квартиру снимает, а пока спит под
одним одеялом с Алексеем...
Он оглянулся на заполненную до краев раковину. Он скиф, а ведет
себя как типичный русский интеллигент. Если он скиф, то надо убирать
мусор, даже если от этого чище не станет. Надо мыть тарелки, даже
если легче сложить их в ванну и потом перемыть всю посуду за неделю.
Надо застилать кровать, даже если вечером ее снова раскладывать.
Надо спускать за собой воду в сортире, даже если сортир засран по
уши. Надо бросать бумажку в урну, даже если улица завалена мусором.
Ибо те, кто, рассуждая рационально, этого не делает, - плохие люди.
Даже не скифы, а просто плохие люди.
Звякнул телефон, рука привычно поймала отполированную трубку.
- Алло?
Голос Замполита прозвучал добренько, с напором:
- Мое почтение депутату Государственной Думы!.. Кланяюсь,
кланяюсь, еще раз кланяюсь!.. Персональный транспорт еще не
выделили?.. Жаль. Но я на колесах, к счастью. Сейчас заеду к тебе,
потом заберем Откина, и - в кафе к Валентине!
Крылов прервал:
- Зачем в кафе? У нас есть просторный офис.
- В кафе приперлось огромное количество скифов, - объяснил
Замполит, - Можно сказать "огромное количество"? Они не знают про
офис. Надо просто сказать... А собраться надо, есть идеи. Да и
вообще... Костя, ты разве не чувствуешь, что от игры незаметненько
перешло в нечто серьезное?
- Чую, - ответил Крылов с сердцем, - еще как чую!
Замполит умел ездить переулками и дворами, через четверть часа
Крылов уже увидел въезжающий во двор потрепанный жигуль. Вообще-то
на "Великую Скифию" купили четыре подержанных иномарки, еще пару
дней уйдет на регистрацию, номера, а потом и Замполит пересядет за
руль "форда". Торопливо натянул шорты, до этого сидел голым, и,
заранее изнывая от жары и духоты, вышел.
На площадке снова блевотина и вонь. Дверь лифта в отпечатках из
дерьма, а ручка не просто вымазана, а на ней висят, как желтые
сосульки, потеки загустевающего дерьма. Сталактиты, так сказать. А
снизу, куда накапало, поднимаются встречные сосульки. Сталагмиты,
если по научному.
Замполит мотор не глушит, всегда проблема запустить машину
снова, в салоне как в душегубке. Крылов уже и без того красный как
вареный рак, бежал по лестнице все десять этажей, на шестом и
третьем тоже кучи дерьма на ступеньках,
- Хотя бы открой верх, - взмолился Крылов.
- У меня и окна не открываются, - сообщил Замполит. - Но ты не
горюй, у меня везде щели, сразу сквознячком прохватит!
Он развернулся лихо, погнал в самом деле так, что во все щели
засвистело, завыло на разные голоса. На дороге изящные иномарки
пугливо шарахались, исцарапанный жигуль Замполита походил на
броневик, только что вынырнувший из жаркого боя, которому только дай
шанс кого-то притереть, вмазать, боднуть, чтобы содрать на халявный
ремонт.
Откин жил на верхнем этаже старого полуразвалившегося здания.
Правда, он отхватил себе и чердак, перестроил его под
мастерскую-студию, да и сама квартира у него с евроремонтом, но
когда Крылов вошел в подъезд, острое чувство неблагополучия вошло
под кожу, как острыми отравленными иглами.
Окна на первых двух этажах забиты фанерой, стены загажены,
потолок... это надо видеть. И под дверью одной квартиры копошится
уборщица. Она выглядела кошмарно, потому что была экзотична: на
голове шляпка, хоть и побывавшая в помойке, и вообще уборщица похожа
на спившуюся актрису, а не на бабу. Она громко возмущалась тем, что
"за нищенские деньги" ей приходится утруждаться, выметая из подъезда
пепел и замывая грязюку.
Крылов поймал себя на мысли, что этот подъезд вообще можно не
убирать, или уж убирать раз в год - настолько бесполезной кажутся
тут метла и ведро с водой. Эта уборка не прибавляет чистоты ни на
йоту. Чищенный, нечищенный ли, подъезд от этого не вообще не
изменился бы, как ни корячься.
И тут же понял, что мыслишка довольно поганая. Да, верно,
разницы никакой не будет, ничего изменить нельзя, результата
никакого не будет. Всё безнадежно. Правильно, пусть так, пусть всё
безнадёжно. Пусть все, но не он. То, что он может сделать, он
сделает, пусть это ничего не изменит. Если выполнит свой долг даже
тогда, когда это бесполезно, по крайней мере заслужит своё уважение.
Пусть всё, но не он.
Та идея, сказал себе, медленно поднимаясь по лестнице, что нет
смысла делать бесполезную работу, фактически глубоко безнравственна.
В конце-концов, бесполезной работой является и наша жизнь, ибо все
умрём, и при такой раскладке нет особенной нужды даже начинать жить.
Кстати говоря, это так. Никакой гуманизм не сможет нам доказать, что
хорошо и правильно способствовать, скажем, максимально возможному
увеличению населения Земли. Если жизнь - величайшее благо, и именно
поэтому мы ценим чужую жизнь, то можно считать вполне нравственным
убить несколько человек, если ты родил несколько лишних детей. Но
убийство не оправдывается многодетностью. Нет ничего справедливого и
нравственного в том, чтобы дать кому-то жизнь. Нравственно и
благородно только поддерживать существующую жизнь - например, спасти
человека, иногда рискуя при том собой, и не только собой. А это
значит, что дело вообще не в жизни и не в "ценности жизни". Ценность
жизни тут вообще ни при чем. Спасение человека предпринимается не
ради него самого, не ради его жизни (она дорога, по большому счету,
только ему самому, и, может быть, его близким), но ради принципа.
Убираться в квартире и спускать за собой в сортире нужно прежде
всего ради принципа. Пусть реальность такова, какова она есть. Но
потворствовать ей в этом аморально. Ибо тем самым (опуская руки
перед ней) ты даешь ей право и дальше делать с тобой все что угодно.
Под ногами оказалась вычищенная до блеска лестничная площадка.
Дверь красиво обита дорогой кожей, в середину врезан телескопический
глазок, а перед дверью разлегся толстый коврик средней загаженности.
Крылов поднял руку к звонку, это и есть квартира Откина, но не
нажимал, боясь потерять мысль. Мы разрушили Союз, напомнил он себе,
ввергли себя в глубочайший кризис, и отдали страну на растерзание
негодяям, не только из "ненависти к совку", но ещё и из-за вот
такого же дешевого рационализма. Всех заела мысль, что множества
вещей, в которых приходится участвовать... скажем, ходить на
субботники, можно было бы с тем же успехом и не делать. И это была
правильная мысль. Можно бы жить куда удобнее и лучше, не тратя сил и
времени на глупости. Беда в том, что эта мысль вышла из берегов, как
река весной, и затопила всё и вся.
- Жить удобнее и лучше, - пробормотал он, - куда это заведет...
Эта идейка - что, дескать, не нужно делать ничего, что не несет
в себе конкретной пользы тебе или другим людям - тесно срослась с
другой, столь же рациональной на вид, и столь же недалёкой: что
можно делать все что угодно, если это не приносит окружающим
конкретного вреда. Поэтому, например, можно заниматься проституцией,
ибо "в этом нет ничего плохого". Верно, нет. Проституция общественно
полезна, это, как бы выразиться поделикатнее, медицинский факт. И
тем не менее общество торжествующей проституции гнусно. Каждая
удачливая проститутка утверждает своим успехом проституцию как стиль
жизни, причем во всех сферах жизни, а не только в сексе.
Внезапно он ощутил, что его пристально рассматривают в спину.
Ощущение было жутковатое, почти мистическое, ведь на площадке, кроме
него, нет никого. Потом вспомнил, что напротив тоже дверь, не такая
роскошная, как у Откина, оттуда могут рассматривать и уже вызывать
милицию: больно подозрительный тип - стоит перед дверью соседа, не
звонит, но и не уходит. Киллер, наверное...
- Проститутки, - пробормотал он, - может, и полезны, но
проституция как стиль отношений, извините, опасна. И не позовешь ты,
сосед, милицию... Ибо захочешь увидеть, что соседа ограбили! Это так
приятно, это так по русски...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг