- Да пустяки... Давай лучше выдам тебе новый рецепт! Называется
"Гусь моченый с яблоками". Значится, гуся надо мочить три дня в
сортире. Потом выпустить. Яблок не давать!
Нюрка хлопала голубыми глазами, похожая на рублевую куклу,
потом обиделась:
- Хорошо, сделаю! Специально для тебя.
Антон хохотнул, его руки гребли себе на тарелку из общей миски,
сказал злорадно:
- Да-да, Серега, расскажи! А мы пока пообедаем.
Сергей хладнокровно выставил локоть, выбрал себе самый
зажаренный кусок, сказал покровительственно:
- Нюрка, в таких делах все просто. Даже рассказывать
неинтересно. Это ж не кино! Шеф говорит: друзья приходят и уходят, а
вот враги накапливаются. Так что, говорит, ребята, надо провести там
сеанс одновременной баймы... тьфу, игры в ящик... Еще было сказано
вдогонку: уходя, гасите всех. То есть, за нарушение наших прав
человека - расстрел на месте! Ну, и... Стояла тихая Варфоломеевская
ночь, ничто не предвещало беды, была Пятница, 13... Тихо, на
цыпочках крадется наш слон в посудную лавку... это я про Антона.
Береженого бог бережет, а к небереженым мы приходим. Смотрим, да
там, в самом деле, чуть ли не короли хакерства! Такая аппаратура...
Один холодильник чего стоит: пиво, коньяк, французское шампанское...
Как говорится, все могут короли. Кроме того, что могут тузы и вот
такие ребята, как мы. А наш голубчик спят без задних ног... это
после того, как ночь перед монитором глаза портил! Волосы по всей
подушке разметались, как вон наш Иван обожает... Прямо в косу можно
заплетать, явно буддист. Хорошо, Ивана не взяли, а то бы не так
понял, и пришлось бы нам его в список сексменьшинств... Словом,
буддист или не буддист, но мы не расисты, мочим всем без
предубеждения.
- Так вы взяли спящего?
- И не копыхнулся! - ответил Сергей победно. Посмотрел на меня,
подмигнул и сказал с еще большим подъемом: - А в соседней комнате
еще пятеро лбов, представляешь? Ну, настоящие рэмбы... На столе комп
включенный, эти голубчики общаются по Сети со всем белым светом.
Мол, все люди - братья. Как Каин и Авель. Дальше понятно, даже
рассказывать неинтересно. Козаровский говорит, ну, рэмбы поганые, за
все хорошее нужно платить, а за нехорошее - переплачивать. Ваши шеи,
как говорит мой Windows, выполнили недопустимые операции и будут
свернуты... Тут же он провел свой коронный удар лицом в пах
наотмашь... Или я что-то подзабыл, сперва был предупредительный
выстрел в голову? А дальше вообще будни. Первый труп бросили в
реку...
У Нюрки вырвалось невольное:
- Ух ты!
- Да, - подтвердил Сергей очень серьезно. - И он медленно
поплыл. Брассом.
Нюрка некоторое время смотрела вытаращенными глазами, потом
сердито отмахнулась, ушла за десертом. Сергей с восхищением поглядел
вслед.
- Люблю я пышное... - продекламировал он. - Да, классики знали
в этом толк.
- Пошел ты, - ответил Антон. - Пушкин ножки воспевал! А не
эти... ланиты. Он же сказал ясно: он к устам моим приник и вырвал...
Ясно?
- А что такое уста? - спросил Сергей с подозрением. - И эти...
ланиты?
- Уста по вертикали или по горизонтали?
Я молча резал отбивную, ибо если они не знают, что такое
ланиты, то у меня и спрашивать неча. Вот про маму, кроватку или BFG,
это ко мне, а всякие уста, устье... это вроде бы что-то, откуда
вытекает. Или втекает... На фиг запоминать свойства хомутов, когда
везде технология плюхэндплейная? Мир меняется, эти еще не знают, но
уже чувствуют, и старинные ланиты уже называют просто жопой, а то и
ассом.
Антон ответил так туманно, что я понял, он тоже не знает, что
такое ланиты:
- Ты про ланиты и перси спроси этого, ну, чей дядя самых
честных грабил...
Сергей сказал с отвращением:
- Не люблю, когда классиков коверкают. У Пушкина сказано: "Мой
дядя самый честных правил"!
- Ага, - сказал Антон с интересом. - А остальных?
Сергей подумал, махнул рукой:
- Просто остальных там ничего. Наверное, оставлял, как есть.
Иван, который жрякал молча, перевел дух и пробасил сердито:
- ..., а кто будет портить наш великий русский язык, тот
получит в рыло без базаров!
Глава 39
Горецкий больше не упоминал о молодом гении, а мы деликатно
помалкивали. Может, что-то сорвалось, а может парень пока
раздумывает: стоит ли ради баймы отказываться от нобелевки, что
почти в руках.
Все же мы, творцы виртуальных миров, а не инженеры каких-то
человеческих душ, угадали точно. Никанорский, этот молодой гений,
действительно все это время колебался, ибо предложение Горецкого
было в самом деле соблазнительным. Денег временами не хватает даже
на хлеб, но он упорно отказывался от найма в журналы или на
редакторскую работу в коммерческие издательства, где работа не
трудная, а заработок был бы стабильным.
Для творческого человека очень важна внутренняя и даже внешняя
свобода. И вот предложение Горецкого застало врасплох. Никанорский
чувствовал себя как Ева, которую искушал змей очень вкусным яблоком.
А Горецкий очень подходил на роль искусителя: мягкий, обаятельный,
застенчивый - наглого Никанорский послал бы сразу, к тому же
Горецкий действительно талантлив, и если есть люди талантливее, то
это только он сам, Никанорский.
Однако Горецкий, увы, похоже, сам принял яблоко от своего змея:
он перешел с пишущей машинки на ужасный компьютер! И вот теперь,
хоть работа идет быстрее и легче, но при этих кажущихся
преимуществах... теряется теплота живого слова, теряется,
испаряется! Письмо, написанное рукой, хранит в себе жар сердца или
холод души, а в неровных строках бьется сам пульс живой жизни! Нет,
это просто немыслимо - перейти на комп, да еще принять участие в их
безумной и бездумной профанации искусства!
Правда, он сам не пишет ручкой, но его пишущая машинка простая,
без модных наворотов, механическая, а один друг пообещал вообще
достать ему пишмашинку начала века: высокую, угловатую, похожую на
кареты прошлых веков.
Никанорский едва не прыгал от счастья, представляя себе, как
будет касаться клавиш, освященных десятилетиями, тех самых клавиш,
которых до него касались десятки и даже сотни людей, которые хранят
тепло их рук, сердец, душ и, возможно, частицу их самих!
После долгой и мучительной борьбы... а самая мучительная борьба
всегда с самим собой, так как силы обычно равны, он все же твердо
решил позвонить Горецкому и с достоинством отказаться, но обнаружил,
что идет по темным аллеям, вдыхает напоенный лунным светом воздух,
сбоку небольшой пруд, что напротив китайского посольства, над
головой звезды, а по сторонам стрекочут вечные кузнечики - певцы
любви и вдохновения.
Всякие там бездушные люди носят с собой мобильники, уроды, не
понимают, насколько важно для чувствующего человека уединение и
покой, когда сердце наполняется блаженством Мироздания, Высшим
Незнанием Вселенской Души, катарсисом и картехезисом Сверхзнания
Дознания Разума!
Дом, где живет Горецкий, чернеет на фоне звездного неба. С этой
стороны окон не видно, но в это время Горецкий не спит, он тоже
сова, можно зайти и высказать ему все в глаза, пристыдить, напомнить
о высокой роли искусства
Все больше и больше накаляясь, Никанорский перешел улицу в
неположенном месте, выказав протест против машинизации и
урбанизации, что калечит душу человека, и поспешил к подъезду,
донельзя довольный, что на шоссе машин в это время суток в видимом
диапазоне не оказалось, и протест протек без дрожи в коленках и
суетливой жажды перебежать на ту сторону как можно быстрее.
Лифт взметнул на десятый этаж, створки угодливо распахнулись.
Никанорский метнулся к обитой темной кожей двери, сердито позвонил
долгим требовательным звонком. За дверью не послышались тотчас же
шаги, и Никанорский настойчиво вдавил палец в кнопку и ждал, слушая,
как по ту сторону двери трещит настоящий звонок - злой,
требовательный, а не всякие там мелодичные переливы, слушая которые
не вскакиваешь с трепещущим сердцем.
Он жал на кнопку целую минуту, пока сообразил, что за это время
уже и мертвый бы проснулся, вскочил, подбежал бы к двери и смотрел
на него испуганно в глазок.
- Черт, - сказал он раздраженно. - По бабам, что ли шастает?..
К которой, интересно...
Потоптался злой, что так промахнулся, а руки уже вытащили из
внутреннего кармана пухлый блокнот, ручку "Паркер", чье золотое перо
обладает изумительной способностью выдавать нити разной толщины,
вплоть до исчезающе паутинных, быстро и четко начертал: "Заходил, но
тебя черти унесли! Приходил сказать, что участвовать в дурацкой игре
не буду! Роланд".
Записку прикрепил к двери, там такие плотно прилегающие полоски
кожи, как будто дизайнеры предусматривали, что под них будут совать
записки, конверты, квитанции, штрафы. Отошел, оглядел, все видно
четко, прямо перед глазами, Горецкий сразу же увидит, как только
откроются двери лифта. А пока будет доставать ключи, то и прочтет...
Как назло, лифт оказался занят, ходит где-то между вторым и
шестым, будто лица кавказской национальности тайком вывозят следы
преступной деятельности, а когда Никанорский извелся и уже готов был
спускаться пешком, красная кнопка наконец-то потемнела. Вообще-то он
ненавидел лифты, как всякое порождение машинной цивилизации, но
пешком еще хуже: это ж на каждом этаже через засранные старой
мебелью лестничные площадки, мимо ящиков, мешков, мусора, грязных
мисок для бродячих собак и - мать их перемать! - кошек, через облака
смрада, чада...
На улице свежий ночной воздух опахнул лицо, грудь, но мысли не
стали спокойнее, а как будто в горящий очаг дохнули кислородом:
взвихрились, пошли по кругу еще ярче, интереснее, злее, а доводы
против баймы начали выстраиваться в просто убийственную обойму.
Пусть прочтет, мелькнула мстительная мысль. Увидит, что я не
поддался на меркантильные соображения. Есть нечто выше, друг
Горацио, чем меркантильность. Поэзия, искусство - выше! А ты прочти
мои чеканные строки...
Перед глазами всплыла записка, начертанная его красивым
почерком, он повторил слова снова и снова, потом задумался.
Вообще-то можно было бы и ярче. Когда-то все его записки, дневники,
школьные тетради - все станет плодом пристальнейшего изучения сотен
филологов, лингвистов, специалистов по высокой литературе. Будут
созданы институты и академии, которые будут толковать каждую его
строку, каждый образ, как вот сейчас больше миллиона
высокопрофессиональных специалистов кормится на Шекспире и около ста
тысяч - на Пушкине. Когда в их руки попадет эта записка, они будут
поворачивать ее так и эдак, толковать, строить предположения, ибо
про нелепую затею Горецкого никто и знать уже не будет, а вот его
слова начнут трактовать самыми удивительными образами...
- Заходил, - повторил он вслух, - но тебя черти унесли...
Приходил сказать, что участвовать в дурацкой игре не буду...
Роланд... Гм, слово "черти" поставил зря. Могут быть проблемы с
религиозными конфессиями. Они все не любят упоминать черта, как и,
скажем, шестьсот шестьдесят шесть или всякие там... Да и вообще
как-то суховато получилось. Могут подумать, что я - профессионал,
который от и до - поэт, а в остальное время - просто человек. Нет,
дорогие потомки, поэт - это не профессия, это - состояние души. Я
вам это докажу...
Торопясь, как бы Горецкий не вернулся раньше него и не
обнаружил эту записку, он почти бегом ринулся к его дому, снова
нарушил правила дорожного перехода, поэты не могут жить по правилам!
- взлетел на десятый этаж и с облегчением увидел записку на прежнем
месте.
Убрал ее, порвал на мелкие клочья и спрятал в карман, чтобы не
обнаружили даже фрагментов, а дома спустит в унитаз, а на чистом
листке написал красиво и ровно: "Дорогой Марк Сидорович! Занятый
высоким искусством, я нередко испытываю острую нужду в финансах. Но
я никогда не позволю себе пасть настолько низко, чтобы принять
участие в делах, которые принесут мне миллионы, если это не связано
непосредственно с моими стихами, в которых живет моя душа, бьется
мое сердце в унисон с сердцем Мироздания, из которого я и черпаю
свое вдохновение, из которого ко мне и нисходят божественные
эманации и вибрации! Да пребудет с тобой счастье, мой старший друг,
но я пойду трудной дорогой вечности, на которой меня ждут, надеюсь,
шипы и розы Великого Космоса, чьей душой я являюсь!.. Почему
вынужден отказаться от участия в столь прибыльном деле, какие бы
трудности я сейчас ни испытывал. Твой Роланд!"
Уже засунув записку под полоску кожи, он снова выхватил ее и
добавил после имени еще и фамилию, а то кто знает, с каким Роландом
могут спутать будущие структуральные лингвисты, ведь в его честь
восторженные поклонницы будут назвать своих детей...
Довольный, он уже спокойнее шел по улице, дорогу пересек строго
по "зебре", хоть машин не видать на этой дороге вовсе, но ведь
потеря гения невосполнима, человечество обеднеет, если он вдруг в
благородной рассеянности поэта попадет под колеса какому-то идиоту.
Записку повертел перед мысленным взором, прочел внимательно,
остался доволен. Этот приземленный Горецкий скривится, ведь не дурак
же, поймет его полное духовное превосходство и свое падение!
Он не сразу ощутил, что смутное беспокойство, что зародилось в
душе, как раз связано с этой запиской. Она хороша, действительно
хороша! Маленький шедевр эпистолярного искусства. Лингвисты и
филологи будущих веков будут млеть от наслаждения, как сейчас млеют,
находя какую-нибудь записку Пушкина. Даже больше, ибо Пушкин не
знал, что его записки будут собирать, писал кое-как, а вот он уже
готов к своему великому будущему, потому его записки - шедевры, в
самом деле...
Обратно он несся так, что взмок, рубашка на спине прилипла.
Едва дождался, когда загорится зеленый огонек, перебежал по "зебре",
подъезд, лифт, как медленно ползет, наконец-то десятый этаж...
Выметнулся, задев раздвигающиеся створки, сердце радостно
екнуло. Записка на месте! Дрожащими от счастья пальцами выхватил ее,
бережно сложил обратно в блокнот. Этот грубый Горецкий, скорее
всего, не поймет сверхценности этого послания, прочтет и выбросит,
тем самым оно будет потеряно для будущих благодарных поколений.
- Лучше я ему завтра позвоню, - прошептал он уже в лифте. - Эх,
жаль, что разговоры по телефону нигде не фиксируются и не
записываются...
Дверь открылась, но он остановился, осененный странной мыслью.
Почему не записываются? Говорят, есть службы, что за особо
влиятельными людьми записывают каждое слово. Даже установили
микротелекамеры и постоянно снимают их с разных углов. А поэт -
самый влиятельный человек на свете! Поэт двигает массами. Пушкина
знают все, а вот царей, которые правили в эпоху Пушкина страной,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг