на твердый грунт.
Измученный Внуков уже ничего не хотел. Единственным его желанием было
лечь здесь в поле и умереть. Все что угодно, лишь бы избежать этой
дорожной голгофы. Остальной путь был сплошным кошмаром. Он смутно помнил,
что Засядько теребил его и что-то кричал в самое ухо. Очнулся в своей
передней. Когда слуги торопливо снимали с него промокшую одежду, заметил
на себе плащ генерала. А как же он?
От этой страшной мысли и чувства непоправимой вины Внуков подхватился
и снова бросился в ревущую ночь, уже не ощущая ни дождя, ни ветра.
Засядько был дома, сидел у жарко натопленного камина. Лицо его
казалось застывшим. Настолько застывшим и бесстрастным, что Внуков
испугался и громко воскликнул:
-- Александр Дмитриевич!
Засядько повернул к нему голову, сказал с жутким спокойствием:
-- Все.
-- Что все?
-- Закончил расчеты.
-- Господи, в такое-то время! Как убрать пороги?
Засядько раздраженно отмахнулся:
-- Что пороги! Не я, так другой завтра бы это придумал. А я закончил
вчерне расчеты... как бы тебе это сказать... Я создал теорию ракетной
тяги!
Внуков смотрел ошарашенно, не знал, что сказать. А вид у
генерала-изобретателя был совсем не радостный.
-- Сейчас вот думаю, жизнь -- как озеро: чем больше высыхает, тем
больше грязи показывается на дне... Чем занимался? Живу в дикое время, сам
дикарь...
-- Не во всяком озере грязь! -- горячо запротестовал Внуков.-- На дне
горных озер нет грязи!
-- Спасибо на добром слове... Ты уж извини великодушно, но я сегодня
собирался еще немного поработать.
-- Александр Дмитриевич, вам надо отдыхать.
-- Отдыхать... Только мертвецы имеют право отдыхать. Только они!
Кстати, ты никогда не задумывался над тем, что большую часть человечества
составляют не живые, а мертвые? И они живут среди нас. Помогают. Когда я
вел в атаку на Бородинском поле своих людей, то рядом со мной шли также
воины Александра Невского и Дмитрия Донского... Хочу думать, что и я
когда-то буду идти с кем-нибудь по Луне или другим планетам...
-- Александр Дмитриевич!
-- А что? Сохраните только память о нас, и мы будем жить и после
смерти. А насчет Луны... дорогой мой друг, иные утопии бывают лишь слишком
рано высказанными истинами!
Они отправились на другой день рано утром. По раскисшей после ливня
дороге, в разболтанной карете. Засядько на ходу заполнял бумаги корявым
почерком, морщился, когда карету подбрасывало, и перо протыкало бумагу.
Внуков качал осуждающе головой, а Засядько объяснил:
-- В старости нужно работать больше, чем в молодости. Ты так не
находишь?
-- Вам нужно отдохнуть, Александр Дмитриевич,-- только и нашел что
ответить Внуков.
-- Ах, оставь. Уже некогда отдыхать. Не успеваю. А сделать нужно
многое... По-моему разумению, только мертвые имеют право отдыхать. Или это
я уже говорил? Да и то многие мертвяки трудятся во всю, работают, воюют.
-- Александр Дмитриевич...
-- Господи, Внуков! Ты почему такой... прямой? Я говорю не о
вампирах. Невский, Донской, Суворов -- и сейчас с нами воюют, верно?
-- Вы ненасытны,-- упрекнул Внуков, не сдержавшись.-- Что еще надо?
Ведь что-то гнетет, я же вижу! Другой сказал бы на твоем месте: я сделал
больше, чем дано человеку. И всего добился сам, своим талантом, волей,
трудолюбием. Я счастлив!
-- Ты мой друг, и я могу сказать, что было бы для меня самым большим
счастьем...
Внуков весь превратился в слух. Что может осчастливить этого титана?
-- Увековечить свое имя...-- прошептал Засядько,-- Где-нибудь... на
обратной стороне Луны!
Он невольно засмеялся, наблюдая за другом-ракетчиком. Тот отшатнулся,
словно кот, попавший передними лапами в горячее молоко.
-- Эх, дружище,-- сказал Засядько невесело,-- ты даже и на миг не
допустил мысль, что я сказал это серьезно...-- И снова уткнулся в расчеты.
-- До Луны далеко,-- заметил озадаченный Внуков, не зная, что и
подумать.-- Только праведники увидят ее обратную сторону.
-- Надеюсь, что праведники,-- буркнул Засядько.-- Правда, я
праведность понимаю иначе. И не после смерти, а при жизни увидят... Ведь я
так много сделал, чтобы они достигли Луны!
-- Побойся бога, Александр Дмитриевич,-- прошептал Внуков побелевшими
губами,-- что ты говоришь? Какая Луна? Мы же занимаемся боевыми ракетами!
Боевыми!
-- Это ты ими занимаешься. А я уже строю междупланетные. Конечно,
пока что в уме. Но разве не все строилось сперва в уме? А потом и до Луны
доберутся, и до других планет.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава 40
Оля разбирала библиотеку, щурилась от яркого солнца, что светило в
оба окна. В сыром и туманном Санкт-Петербурге чистое небо вообще редкость,
а сейчас на удивление еще и жгучие лучи, которые делают кожу розовой, а
затем, если не слезет как с линяющего кузнечика, даже светло-шоколадной.
А у Александра вообще кожа цвета темной меди, вспомнила она с
удивлением. Ладно, малороссы смуглы сами по себе, но он еще и никогда не
прячет лицо от жгучего солнца, он смотрит, не щурясь, навстречу штормам,
вьюгам, жарким и холодным ветрам.
Книги были расставлены по-новому, когда громкий голос дворецкого
объявил о прибытии полковника Васильева. Оля удивилась, даже чуть
встревожилась, что могло понудить этого человека явиться к ним в дом,
велела:
-- Проводи в гостиную.
Васильев вошел, лучась радушием и расточая улыбки. Он как всегда был
одет с иголочки, от него пахло духами. Держался подтянуло, злые языки
намекали на корсет, движения были подчеркнуто уверенные.
-- Милая Ольга Зигмундовна! Мое почтение...
Он приложился к ее руке, Ольга едва не отдернула. Он словно бы
скользнул по ее пальцам мертвецки холодными губами дальше по руке, а это
было крайне неприятно.
-- Что привело вас в наш дом, Андрей Иванович?
Он развел руками:
-- Я надеялся застать Александра...
-- Александра Дмитриевича? -- уточнила она холодным тоном.
Он обезоруживающе улыбнулся:
-- Да-да, но в приватной беседе мы зовем друг друга... Удивлены? Да,
я знаю, старые стычки долго помнятся, но здесь нам зачастую приходится
работать рука об руку на благо Отечества. Да и что вспоминать о грехах и
проступках молодости? Жаль, не застал. У меня к нему приятная новость...
Он загадочно улыбнулся. Ольга прижала ладони к груди:
-- Неужто получилось с ракетами?
-- Даже более того,-- ответил Васильев еще загадочнее.-- Где он
сейчас? На Охтенском заводе? Я поеду прямиком к нему.
Он откланялся, сожалеюще развел руками, сделал несколько шагов к
двери, а затем, держась за ручку, внезапно повернулся:
-- Кстати, Ольга Зигмундовна... А почему бы вам не съездить со мной к
своему супругу? Он будет не только удивлен, но и рад безмерно!
Она покачала головой:
-- У него очень серьезные дела. И опасные, к сожалению. Он не любит,
когда я бываю вблизи ракет.
-- Жаль, жаль,-- сказал он проникновенно.-- А так мы могли бы
принести ему радость вместе. Он тут же оставил бы завод, ибо новость того
стоит.
Ольга заколебалась:
-- А он в самом деле покинет завод? И вернется домой?
Васильев развел руками:
-- Домой или... в императорский дворец, как уж он сочтет нужным. Но и
туда ему надо являть с вами, случай особый.
Заинтригованная, она не заметила, как сделала шаг вперед. Так
хотелось, чтобы у Александра осуществился последний проект с ракетами!
Васильев тут же услужливо подхватил ее под локоть, подвел к двери.
Дворецкому кивнул:
-- Будут спрашивать, скажи, господа поехала на Охтенский завод.
Вернется лишь к вечеру.
Она опомнилась, сказала торопливо:
-- Не могу же я выйти на улицу в таком виде? Погодите, я переоденусь
быстро.
Васильев стиснул зубы и в бессилии выругался, когда она заспешила
вверх по лестнице. Он знал что означает быстро у женщин. Особенно, когда
требуется хоть чуть что-то изменить в одежде. Только шляпок перемерять
приходится десятки, да еще каждый раз загибая поля, меня перья, раздвигая
их то так, то эдак...
Он не успел истощить свой запас ругани и до половины, когда сверху
раздался торопливый голос:
-- Я вот и я. Надеюсь, я не очень долго?
Васильев отступил на шаг, как ошеломленный изменившейся красотой этой
удивительной женщины, так и той быстротой, с какой она сменила одежду
полностью с домашней на дорожную. Да еще и подобрала легкий плащ,
гармонирующий с цветом ее глаз.
Он подал ей руку, когда спускались, подсадил в карету. Его
прикосновения были неприятны, но она стерпела, ибо если Александр с ним
общается и даже называет по имени, то значит либо старая вражда забыта,
либо Александр ставит дело и работу выше личных симпатий и личной
неприязни. А она, как верная и любящая жена, должна вести себя так же, как
муж.
Лошади несли карету быстро, возница управлял ими умело. Копыта звонко
цокали по брусчатой мостовой, дома мелькали по обе стороны уже не такие
серые, а словно бы расцвеченные солнечными лучами. Прохожих почти не
попадалось, как и экипажей. Рабочий день был в разгаре, а на вечера и
балы, как и в театры, начнут съезжаться ближе к ночи.
Они свернули с Невского проспекта, кони пошли по узкому переулку,
едва не задевая колесами за стены. Оля сказала обеспокоенно:
-- Мне кажется, к заводу надо было ехать по улице вправо
-- Конечно,-- согласился Васильев,-- но тогда какой крюк пришлось бы
сделать! А так мы прямиком, как стрела летит...
-- Но если навстречу экипаж?
-- Здесь экипажи не ходят,-- ответил Васильев.
Голос его чуть изменился, а ее сердце сжало нехорошее предчувствие.
Улица была грязной и запущенной, на тротуарах ни души.
-- Куда вы меня везете? -- спросила она резко.
-- Ко мне,-- ответил Васильев.
Она удивилась, что не потеряла самообладания, хотя сердце
затрепетало. Васильев посматривал по сторонам, дважды оглянулся, словно
проверяя, нет ли следом погони.
-- Зачем?
-- Там поговорим,-- ответил он сипло.-- Там поговорим... Но не
волнуйтесь, вашей женской чести это не грозит.
-- Так что же вам нужно?
-- Это наши личные счеты. С вашим мужем.
Голос его была сдавленный, теперь он двигался резче, глаза блестели
как у лихорадочно больного. Оля со страхом подумала, что постоянная
всесжигающая на протяжении десятка... нет, двух десятков лет ненависть
привела его к помешательству. Он говорил и действовал как безумный, как
одержимый одной-единственной несбыточной идеей.
Она попыталась держать голос ровным, устойчивым:
-- И вы думаете, что вам это сойдет с рук?
-- Я все продумал,-- ответил он резко.-- Вы заплатите мне за все!
Карета замедлила ход, поползла, почти царапая стену. Оля успела
заметить как прямо перед дверцей появилась серая дверь. Оттуда выскочили
двое. Она не успела опомниться, как ее вытащили из кареты, зажав дурно
пахнущей ладонью рот. Сзади Васильев заломил ей руки за спину. Она
лягалась, попала во что-то мягкое, услышала вздох и сдавленный крик,
извернулась и укусила за пальцы. Человек вскрикнул, со злобой ударил ее по
лицу с такой силой, что у нее зазвенело в ушах, на какое-то время потеряла
сознание.
Очнулась она в полутемной комнатке. Руки ее были связаны за спиной,
она лежала на топчане, накрытом солдатской шинелью. Воздух был сырой,
слышался тихий плеск. Мороз пробежал у нее по коже. Они были где-то вблизи
причала. Как просто задушить ее и бросить труп в холодную грязную воду!
Резкий злой голос ворвался в ее сознание:
-- Вы очнулись, дорогая? Пора продолжить разговор.
Она повернула голову, передернулась от резкой боли в висках. В
маленькой комнате сидел напротив нее в старом ободранном кресле Васильев.
Глаза его горели тем же лихорадочным блеском.
-- Что вы... хотите? -- спросила она с трудом.
-- Это другой разговор,-- сказал он, в его голое звучало явное
облегчение.-- Мне, может быть, ничего не понадобится от вас. Подержат
здесь день-два, затем отпустят. Но... все будет зависеть от того, как
поведет себя ваш муж.
Она поморщилась от головной боли:
-- Вы безумец. Неужели думаете, что мое исчезновение пройдет
незамеченным? Слуги видели, что я уехала с вами.
-- Ну и что?
-- Вас найдут.
-- Не в этом месте,-- отпарировал он.
Она широко распахнула глаза:
-- Не понимаю... Вы что же, решили отказаться от карьеры, от места
при Генштабе, от семьи и богатого дома? Стать обыкновенным преступником?
Он оскалил зубы в неприятной усмешке:
-- У меня нет семьи... уже нет. Ваш муж многого меня лишил, но теперь
мой черед нанести удар. Ваш муж занимает очень высокие... и очень
ответственные посты. Как в стране, так и в армии. Он уникален, потому что
в его руках сосредоточены слишком большие секреты... Их гораздо больше,
чем можно доверить одному человеку. В Генштабе об этом говорили,
докладывали Его Императорскому Величеству, но тот всякий раз отмахивался.
Ему удобно, что один человек держит в руках все нити, все знает, всем
руководит и все помнит. И в любой момент готов обрисовать всю обстановку с
военным делом по всей империи. Не нужно собирать кучу специалистов, что
перессорятся между собой, но ясности не внесут
Она слушала, напряженно стараясь понять, куда же клонит этот
сумасшедший. Похоже, он не понимает, что творит. Или понимает? Но ведь
тогда ему одна дорога -- в каземат с пожизненным заключением, раз уж
смертная казнь отменена. Даже если тайком убьет ее и утопит труп. Слуги
видели с кем она уехала...
-- Мой муж отыщет меня и разделается с вами,-- перебила она, чувствуя
необходимость повернуть разговор в то русло, которого больше всего
боялась.-- Он сумеет отыскать...
-- Не сумеет,-- покачал головой Васильев.-- В этот самый момент он
брошен в подвал одного заброшенного дома. Там его, связанного и по рукам и
ногам, стерегут двое... двое его старых знаковых. Он их не знает, но они
его знают. Один даже сумел его ранить. Это было давно, под крепостью
Рущук... От них ему не уйти.
Она похолодела. Сердце стукнуло дважды и словно бы перестало биться
вовсе. Холод сковал ее члены. Значит, Александра тоже держат в плену?
-- А как вам удалось... его?
Васильев развел руками:
-- Трюк стар как мир. Самый осторожный человек теряет рассудок, когда
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг