неделе замечен был, как спускался из окна по веревке. Но взять не сумели,
больно ловок оказался.
Рогнеда молчала, глаза не покидали его лица. Затем она выпрямилась,
волосы тяжелой волной струились по прямой спине. Грудь ее была все еще
хороша, хотя уже родила ему троих сыновей и дочь. Мертвым голосом
спросила:
-- Когда мне на жертвенный костер?
Он смотрел в упор:
-- Отваги тебе не занимать, знаю. Но что скажешь о нем?
-- Он ускользнул,-- ответила она, голос ее потеплел.-- Что мне еще?
Только бы он жил...
Сенная девка боялась шелохнуться. Веснушки на белом лице проступили
ярко, целая россыпь. Ей тоже под нож жреца, если не привяжут к диким
коням, не бросят в яму с голодными псами-людоедами.
Владимир пытался разжечь в себе гнев, но уголек погас, рассыпался
теплой золой. Он был оскорблен, жестоко оскорблен, но почему-то не
чувствовал оскорбления. Должен бросить ее под нож жреца, как бросал прочих
неверных жен и наложниц, так от него ждут все: от бояр до последнего
холопа, а он редко спорил со старым Поконом, с Правдой, с обычаями
чести...
-- Пусть не страшится моего гнева,-- ответил он.-- Его дом и его
земли уцелеют. Это я тебя мог принудить... но не он. Если допустила его к
своему телу, то лишь по любви. Отпускаю я тебя, Рогнеда.
Ей показалось, что ослышалась. А девка превратилась в сплошной
разинутый рот.
-- Что значит... отпускаешь? -- переспросила Рогнеда.-- Душу мою?
-- И тело,-- сказал он.-- Кончилась твоя неволя, твое заточение. Бери
все, что захочешь. Бери с собой своих людей, что служили тебе верно. Я
выделяю тебе дом в Полоцке. А не хочешь, возьми денег из скарбницы, купи
сама. Где захочешь. И пусть твой... ну, пусть берет тебя в жены свободно.
Он отступил к двери, но Рогнеда протянула к нему дрожащие руки. Глаза
ее были округлившиеся:
-- Это твоя новая шутка?
-- Рогнеда,-- сказал он, и она впервые заметила в его суровом лице
что-то иное, преобразившее жестокого князя. В глазах пылал огонь, там были
мука и нетерпение.-- Прости меня, Рогнеда!
Несколько долгих мгновений она смотрела на него. Краска медленно
окрасила ее бледные щеки. Глаза ожили, она все еще была хороша, даже
прекрасна, сохранившая тонкий стан, гордый взгляд и девичью поступь.
-- Ты странно говоришь,-- промолвила она,-- и я не понимаю твоих
поступков... но я благодарю тебя. Ты сейчас выше, чем человек.
Она сделал движение, словно хотела обнять его, жест был
непроизвольный, обняла бы по-братски, но Владимир лишь кивнул и отступил.
В глазах сенной девки были страх и неимоверное облегчение.
Спускаясь по лестнице, он подумал, что и Юлию сегодня же отпустит
обратно в монастырь. Тот самый, из которого ее увели силой. В память о ней
останется маленький Святополк, которого он всего дважды успел подержать на
руках, отец называется... Остальных жен -- на черта ему было столько? -- и
тысячу наложниц отпустит прямо сейчас. Пусть каждой из жен останется дом,
в котором живет, люди, земли, если таковые им дал, а наложницам дать
каждой по серебряной гривне и отпустить с ее скарбом на волю.
Зачем ему все женщины мира, когда появилась надежда взять в руки...
нет, преклонить колено перед своей единственной?
Василий с горечью смотрел на Анну. Редко волей богов появляется на
белом свете такой редкостный цветок. Разве что для того, чтобы напомнить,
что то, что видят глаза людей -- еще не все. На небесах красота еще выше,
но попадает на землю раз в тысячу лет. Ему повезло, сам лицом не удался,
зато о его сестренке слава идет по всему свету.
-- Анна, я даже не решаюсь тебе сказать...
-- Что? Что случилось?
Он прошептал раздавленно:
-- Великий князь Руси требует тебя в жены.
Ее соболиные брови взлетели:
-- Но он уже требовал и раньше?
-- Да, но тогда мы могли тянуть время, уклоняться, ни "да", ни
"нет"...
-- Господи спаси! Неужели на этот раз...
-- Увы, так. Мощь Руси постоянно растет. Особенно быстро и опасно
выросла в последние годы. Теперь я не сомневаюсь, что удар, от которого
империя рухнет, будет нанесен в самое ближайшее время! Русь
сосредотачивается. И нанесет удар именно этот расчетливый и жестокий
властелин больших армий.
Она слушала внимательно, ее сердце начало стучать чаще. Странно, она
еще не ощутила ни страха, ни отвращения. Только сильное возбуждение, будто
скакала навстречу ветру на горячем коне.
-- Мы... отказать ему не можем?
Он смотрел умоляюще:
-- Анна, ты знаешь как я тебя люблю! Я лучше бы отрезал себе руку...
или даже голову, если бы помогло. Но ему не нужна моя голова. Он ее может
и так взять, стоит двинуть к стенам Константинополя свою армию. Ему нужна
ты.
-- Зачем? -- спросила она, хотя подозревала ответ.
Василий кивнул:
-- Ты догадываешься. Он сразу породнится с двумя могущественными
императорами. Восточно-Римским и германским. Сейчас фактически три могучие
силы в Европе и мире: Восточно-Римская империя, Германия и Русь. А так все
три будут равны и официально... Но выполнив это все, а отказать не можем
-- мы на краю гибели, все-таки можем подготовить ему ловушку. Анна, при
удачном стечении обстоятельств... мы можем навсегда отвести угрозу от
нашей страны!
Ее сердце забилось еще чаще. Несмотря на страх, Анна вздохнула с
облегчением. Вот оно! То, для чего родилась, для чего готовилась. Она
готова отдать свою жизнь за жизнь своего народа. Готова принести себя в
жертву. Даже, если ее не внесут в житие святых мучениц или женщин-героинь,
вроде Юдифи, все же ее жизнь не будет напрасна.
С удивившим Василия спокойствием она сказала:
-- Говори. В чем твой план?
Он сказал осторожно:
-- Может быть, ты не совсем поняла...
-- Поняла,-- ответила она твердо, огонек жертвенности разгорелся в ее
глазах ярче.-- Я пойду за варварского князя, если это поможет моей стране.
Но если это как-то спасет ее от набегов... тем более, от разрушения, то я
готова умереть в любых муках!
Он с горячностью обнял ее, крепко-крепко прижал к груди. Она ощутила
как на волосы капнуло горячее. Переждала, давая царственному брату утереть
слезы.
-- Это вряд ли потребуется,-- сказал он наконец.-- Хоть план прост,
но осуществить его надо очень деликатно... Иначе все рухнет. Русь все еще
не приняла ни одну из мировых религий. Сам великий князь, как нам стало
известно, недавно принял ислам. В его дружине есть воины ислама, есть
иудаисты, есть христиане... Надо убедить его взять веру Христа! Сейчас
наши люди на Руси всеми косвенными способами убеждают его в необходимости
принять именно Христа. Не для себя, пусть остается Мухаммедом, как дали
ему имя, но для Руси надо навязать веру Христа! Тогда мы одним ударом
превратим Русь в своего вассала, ибо патриарх константинопольский лижет
мне сапоги. Мы вытравим воинственный дух язычников, навяжем им пассивность
и покорность божьей воле... Такой народ уже не пойдет на Константинополь!
Такой народ, подумал он с жестокой усмешкой, уже никуда не пойдет.
Владимир двинул огромное войско на помощь Василию. Опускался на
ладьях и вел конное войско по берегам Днепра, а у порогов свернул на
Тьмутаракань. Оттуда отправил отборный шеститысячный отряд Василию, а сам
повел остальное войско на Кавказ.
Перевалив через горный хребет, он расположился на берегах Куры,
перекрыв все дороги. Там он получил вести, что Войдан вовремя привел своих
воинов на соединение с хризопольской армией, дал сутки отдохнуть, и затем
всей массой обрушился на войска Варда Фоки. Фока, опытный полководец,
ничего не мог сделать, появление русских войск было чересчур неожиданным.
Разгром был страшным, Фока бежал, в отчаянии ждал обещанной помощи от
грузинского царя Давида.
Увы, царь Давид в непонятной панике отозвал обратно даже те войска,
что были под началом Фоки. Но что оставалось делать, несметное войско
русских готово было вот-вот растечься по всей Грузии, уничтожая и сжигая
все?
Владимир держал войска на берегах Куры, не вступая в бой, хотя мог бы
с легкостью разгромить малочисленное войско Давида. Наконец Давид собрал
своих сторонников и явился для заключения мира. Грузинский царь обязался
не оказывать помощи бунтовщикам, и Владимир тут же дал приказ своим
войскам собираться в обратный путь.
Однако повел не старой дорогой, а через Крым. Население там было
готским, но правили там хазары. Владимир в двух сражениях разгромил,
подчинил, установил свое правление, затем двинулся на могучую крепость, с
которой связывал особые надежды.
И тут примчался гонец на взмыленном коне. Упал от усталости перед
шатром, его ухватили под руки и втащили в шатер.
Владимир бросил коротко:
-- Говори.
Гонец повел глазами на застывших воевод.
-- Говори,-- повторил Владимир. Добавил.-- От этих людей у меня тайн
нет.
-- Печенеги,-- прошептал гонец пересохшим ртом.-- Небывалая орда
двинулась на Русь... Такого еще не было даже при Святославе...
Воеводы встревоженно зашептались. Войдан выскользнул из шатра, за
тонкой стенкой слышался его властный голос.
Владимир почувствовал, как от лица отхлынула кровь. Его великий
замысел повис на волоске. И с ним и вся его жизнь.
-- Как долго им идти?
-- Они со стадами и повозками. Но впереди мчатся конники.
Пересаживаются с коня на коня на скаку. Через неделю... нет, даже раньше
разорят первые русские веси.
Владимир сказал чужим голосом:
-- Тавр, подготовь десяток дружинников. И три десятка коней. Мы тоже
умеем пересаживаться на полном скаку.
Тавр не сдвинулся с места:
-- Что ты задумал, княже?
-- Попробую перехватить по дороге. Им не миновать брода на Нетече. Я
хочу говорить с ханом.
Тавр покачал головой:
-- Мне кажется, ты делаешь величайшую ошибку в жизни.
-- Мне тоже так кажется,-- признался Владимир.-- Но тогда она станет
и моей последней.
Они мчались день, ночь и еще день. К вечеру увидели огромное пыльное
облако, что разростаясь, застлало половину мира. Лишь потом услышали
неумолчный грохот, а еще погодя земля начала вздрагивать и постанывать от
тяжелой массы мчащихся коней.
Владимир, шатаясь в седле, перевел коня на шаг. Из пыльного облака
вынырнули всадники. Заходящее солнце блистало на остриях копий, а когда
они подскакали ближе, багровые искры заплясали и на оскаленных в лютой
злобе зубах.
-- Я князь киевский,-- сказал Владимир как можно громче.-- Я еду к
хану.
-- Рус! Собака! Смерть! Полон! Выкуп!
-- Это решит хан,-- бросил Владимир. Он успокоил взглядом
дружинников, те застыли в седлах, готовые к яростной схватке, за которой
последует вознесение в вирий.-- Быстрее веди к нему, ежели дорога шкура.
Их окружили тройным кольцом, передний всадник с кольцом сотника повел
отряд в сторону. Там двигались повозки побогаче других, крытые, волы были
украшены упряжью с серебрянными бляшками.
По случаю прибытия русов хан велел остановиться на ночь, шатер
поставили в самой середке стана. Владимир помылся, выпил кувшин родниковой
воды, затем его отвели к ханскому шатру.
Внутри на подушках сидел сам хан, старый и с двумя длинными шрамами
на лице, рядом стояли два высоких воина. Лица их были суровы и надменны.
Владимир лишь скользнул по ним взором, чтобы убедиться, что это сыновья
хана, что хороши как воины, но вряд ли будут хороши как советники.
-- Я великий князь Владимир,-- сказал он.-- Я иду с войском на земли
греков. Но, узнав о твоем походе, поспешил навстречу.
Хан жестом предложил сесть напротив. Лицо было не просто старое,
Владимир видел лицо человека, много повидавшего, битого жизнью, знающего
ей подлинную цену. На Владимира посматривал испытующе. Кивнул сыновьям,
один хлонул в ладоши. Полог откинулся, внесли поднос с едой и
прохладительными напитками.
-- Ты поступил опрометчиво,-- заметил хан.
-- У меня хорошие воеводы,-- ответил Владимир небрежно.-- Они знают
без меня, что делать.
-- Но твоя жизнь...
-- Такой пустяк? Зато говорить я препочитаю сам.
Хан кивнул. Его узкие глаза не отрывались от лица киевского князя:
-- Ты поступил мудро, хотя и очень рискованно.
-- Кто не рискует, тот не высовывается из норы,-- ответил Владимир.--
Скажи мне, великий хан, зачем тебе этот поход?
Хан распрямил плечи. Глаза гордо свернули:
-- Мы едем в поход за славой! Наши кони застоялись, а мужчины что-то
долго спят в постелях своих женщин. И чужих тоже. Пора тряхнуть дедовской
славой, заставить дрожать врага при звуках своего имени! Кровь вскипает
при трубных звуках боевого рога, сердце стучит мощнее, в небесах слышен
радостный клич наших предков...
-- Ого,-- сказал Владимир.
Хан оглянулся на сыновей. Странная искорка мелькнула в глазах. Уже
совсем другим тоном, будничным, добавил:
-- Но вообще-то у нас неурожай. Третий год кряду! Скот наполовину
вымер, люди отощали. А у полян, по слухам, урожай был. Ваш край засуха
миновала.
Владимир кивнул. Это понятнее, чем бодрые кличи о дедовской славе.
Тот клич годится лишь для простолюдинов, а князья должны видеть и то, что
под красивой одежкой.
-- Эта дорога нехороша,-- сказал он почти сожалеюще,-- за тем лесом
уже встала пешая рать Волчьего Хвоста, а за нею -- конница Войдана. Это
десять тысяч мечей и топоров.
Хан прямо взглянул в глаза молодого князя:
-- Знаю. Мои лазутчики уже донесли. Но что нам делать? Кони устали.
Если свернем, пытаясь обойти эту силу, то треть коней падет. Люди уже
ропщут. Я их едва держу в кулаке. Еще чуть -- из войска превратятся в
отряды голодных грабителей, что из-за куска хлеба не увидят грозного
блеска ваших мечей. И тогда все падут даже без славы.
-- Сабель,-- поправил Владимир.-- Это на Западе мои войска с мечами и
топорами. А против Степи -- сабли и копья. Мы быстро учимся. Но давай
поговорим о другом. Ты каган и я каган... Ну, пусть ты -- хан, а я --
князь, но мы видим дальше и знаем больше, чем наши народы. Это для них
существует незыблемый Покон, а мы-то знаем, что и народы рождаются, живут,
стареют, исчезают... Но пока живут, многое могут совершить, изменить,
поменять богов, земли, язык, имена. Я ничего такого не предлагаю, в один
день не делается, но зато можно в один день... пусть в одно лето -- сесть
на землю!
Он умолк, задержал дыхание. Наступила тяжелая тишина. Сыновья хана
грозно сопели, бросали ненавидящие взгляды. Когда Владимир закончил, один
подпрыгнул как ужаленный змеей, ухватился за рукоять сабли, закричал злым
гортанным голосом. Второй вытащил нож и впился в горло Владимира безумными
глазами.
Хан несколько мгновений пристально смотрел в лицо киевского князя.
Губы дрогнули, на лбу глубокие складки стали еще глубже.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг