народ смог бы. Пусть ненавидят, лишь бы не трогали.
Бугай неожиданно громыхнул:
- Эх, да ч@ спорить? Решить все в бое! Пусть выставят
своего героя, а от нас я пойду. Чей верх, того и земли.
Громкий смех заглушил его последние слова. Моряна звучно
шлепнула ладонью по спине. Ладонь у нее, как заметил Соломон с
испугом, шириной с лопату, да и спина Бугая больше похожа на
горную равнину, чем спину человека.
- Двобоя захотел! - ржала Моряна, ее голос казался
Соломону раскатами грома. - Да тебе разве что...
- Га-га-га!
- Го-го-го!..
Соломон закусил губу. В древние времена один такой
поединок решил судьбу израильского народа. Когда пастушок Давид
метко выпущенным камнем из пращи убил великана Голиафа из
племени филимистян.
- Твое предложение, - сказал он медленно, - достойно не
только богатыря, но и мудрого советника... Не зря же сидишь по
правую руку князя. И князь, как я вижу, доволен твоим советом.
Рус весело подтвердил:
- Доволен! Еще как доволен!
А Соломон, к его удивлению, добавил:
- И мы, совет старейшин, рассмотрим его внимательно. Ибо
мы только сообща можем понять то, да и то с трудом, что легко
понимаешь ты, мудрый вождь отважных русов.
Рус самодовольно улыбался.
- В самом деле будете думать о поединке?
- Почему нет?
- Чудесно! Когда дадите ответ?
- Сегодня вечером, - сказал Соломон медленно, - нет,
утро вечера мудренее... Вечером мы соберемся и решим, а утром
на свежие головы еще раз взвесим и скажем окончательное слово.
Прости нас, мудрый! Мы решаем в десять голов, хотя тебе для
принятия решений достаточно спинного мозга... А на время до
поединка... позволь нашим лекарям посещать больных и раненых в
захваченных весях?
Рус нахмурился:
- Лазутчики?
- Клянусь, нет! - испугался Соломон. - Но ты ж заметил,
мы стремимся спасти жизнь каждому своему человеку. Даже
слабому. Даже больному.
Пахнуло запахом невиданных трав, у Руса сердце радостно
екнуло. Еще не услышал шагов, но кровь взбурлила, горячая волна
радости хлынула по всему телу. Он ощутил желание подпрыгнуть и
завизжать как щенок. Подумал смятенно, что Ис в самом деле
ведьма, если заимела над ним такую власть.
Он слышал, как она подошла сзади, ее узкая ладонь легла на
его плечо:
- Позволь, мой князь. Это не опасно. Но, конечно, прими
меры. Осторожность не бывает лишней.
Бугай и Моряна смотрели вопросительно. Буська раскрыл рот.
Ис была загадочной и зловеще красивой, как бывает красива
звездная ночь, при которой встают из земли мертвяки, из леса
летят совы и прочая нечисть.
Рус спросил подозрительно:
- Какие меры?
- Пусть приходят без оружия, - предложила она
рассудительно. - К тому же не больше чем по двое. К примеру,
лекарь с помощником, ребе с причетником.
Рус поинтересовался:
- Ребе - это их волхв? Пусть приходит. Он нужен
умирающим. А они... ха-ха!.. еще будут.
Соломон торопливо поклонился:
- Благодарствую.
- Жалкий вы народ, - сказал Рус с чувством. - Как
только живете? Ладно, как только решите, дайте знать. Это будет
здорово, что вы там решите в десять голов.
Ему подвели коня, он вспрыгнул в седло, не коснувшись
стремени. Конь довольно рванул, предчувствуя скачку, и оба
понеслись между кострами, среди дыма и алых искр. На взгорке
Рус поднял коня на дыбы, развернул боком, гордо вскинул руку в
прощанье, и конь вскоре растворился в дыму и утреннем тумане.
Соломон проводил их тоскующим взором и, сгорбив плечи,
потащился к своей тележке. В вожде скифов и в его диком коне
жизни больше, чем в клокочущем вулкане. А когда сил в избытке,
зачем еще и мозги в черепе? В самом деле, хватит спинного.
Глава 33
Обливаясь потом, Хева напряженно прислушалась. Крики и
грохот ломаемых строений затих еще два дня тому. Вчера она
решилась было подняться на цыпочках по лестнице, но донесся
стук копыт. А в ее веси никто не носился верхом на коне. Кони
служили для упряжи, таскали телеги, на них пахали, возили сено.
Явно дикий скиф! Так что дикий народ все еще не ушел...
Воздух, несмотря на замаскированную отдушину, стоял в
подвале тяжелый, затхлый, наполненный смрадом нечистот. Хотя
подвал был просторен, но отхожее место они с отцом устроили за
бочками с квашеной капустой, она задыхалась от вони. Отцу
приходилось еще хуже, стар и болен, но именно он уговаривал ее
потерпеть еще, выждать еще день, потом еще...
Это была третья ночь, если не ошиблась в счете. Ей
казалось, что она теряет сознание. Голова кружилась, пальцы в
потемках едва отыскали склизкое дерево лестницы. Ступеньки
визжали, хрюкали, вскрикивали, а она замирала и втягивала
голову при каждом скрипе. В щели из ляды тянуло свежим холодным
воздухом, таким сладким после затхлого воздуха сырого подвала.
Чувствовался запах пепла, но не дыма. Она прислушалась еще,
осторожно попробовала приподнять тяжелую крышку. Та не
поддавалась.
Снизу из темноты донесся слабый старческий голос:
- Хева... погоди еще... Я могу терпеть...
- Тихо, - прошептала она. - Похоже, никого здесь нет...
- Будь осторожна, дочь моя...
- Лежи тихо, - попросила она. Сердце стучало часто, она
чувствовала, как покрылась липким потом. Ее тонкие руки и
раньше с трудом поднимали тяжелую крышку, а сейчас даже не
могла приподнять и на палец. - Тихо, отец...
В темноте слышно было его частое и хриплое дыхание. Ее
тонкие руки напряглись, она уперлась плечом. Крышка вроде бы
чуть дрогнула, но перекладина угрожающе затрещала. Хева
похолодела, по коже побежали пупырышки, словно она нагишом
упала в холодную воду.
- Дочь, будь осторожнее...
Она в отчаянии извивалась, искала, во что упереться, пока
не нащупала ногой стену. Между толстыми жердями отыскалась
щель, она вдвинула туда ступню, напряглась, упираясь плечом и
головой в ляду. Толстое дерево закряхтело, слегка приподнялось,
у Хевы дрожало от натуги все тело, но тяжесть торжествующе
прижала Хеву обратно.
- Что там, дочь моя?
- Ничего страшного, отец, - ответила она дрожащим
голоском. - Просто что-то лежит на ляде сверху.
- Значит, все сгорело... - прошептал он в темноте.
Она возразила сердито:
- Если бы все, разве бы я не подняла крышку? Я не такая
уж и слабенькая!
Он не отвечал, она снова с отчаянием попыталась приподнять
ляду, но с каждой попыткой сил становилось меньше. Они и так
просидели в погребе целую неделю, страшась взобраться по
лестнице. Сперва считали, что им повезло, страшные скифы не
обнаружили крышку погреба, но теперь это обернулось погребением
заживо! Скифы не нашли крышку явно лишь потому, что дом сожгли
раньше, чем вошли в него в поисках добычи, а горящие обломки и
пепел надежно засыпали крышку...
- Оставь, - донесся снизу печальный голос, - видно,
Яхве так уготовил нам. То ли за грехи, то ли как испытание.
Спускайся вниз... Помолимся и вверим ему наши жизни.
Она процедила сквозь зубы:
- Ну уж нет! Сперва я обломаю ногти и зубы, пытаясь
выбраться. Если это испытание, то я должна его пройти!
- Испытание духа...
- Сперва я испытаю руки.
Даже борясь с крышкой, она чувствовала, как отец печально
качает головой. Среди всех дочерей она была, несмотря на самый
малый рост, самая бойкая и живучая. Еще в детстве, когда ее
обижали более старшие и сильные, она дралась, как
рассвирепевшая кошка: кусалась и царапалась, а потом догоняла
ошалевшего обидчика и еще била в спину. Но сейчас чуть-чуть бы
больше мышц на руках или на плечах!
В голове шумело от притока крови. В ушах стоял звон, она
пыхтела и упиралась в крышку, нога дрожала, мышцы напряглись
так, что стало жарко, едва не лопались жилы... и вдруг крышка
поддалась неожиданно легко. От неожиданности она качнулась,
нога сорвалась, и Хева ощутила, как падает в темноту подвала,
не успев ухватиться и за перекладины.
Сильные пальцы ухватили ее за ворот, прищемив волосы. Она
повисла как котенок, опустив руки и ноги, парализованная
ужасом, а рука великана подняла ее в воздух, прямо перед ней
появилось огромное лицо с густыми бровями и страшными синими
глазами, затем послышался хлопок, это великан небрежно отпустил
другой рукой ляду.
Хева, замирая от ужаса, ощутила, как ее опустили на землю.
Был слабый рассвет, а в неясном свете она видела в трех шагах
черный силуэт огромного коня, тот что-то вынюхивал, как пес в
развалинах, а прямо перед ней опустился на остатки каменного
очага великан.
Был он почти вдвое выше любого из иудеев, в плечах широк
настолько, что был уже не человеком, голая грудь заросла
золотистыми волосами, густыми, как у зверя, портки были из
невыделанной кожи.
В глазах было несказанное удивление. Он раздвинул губы,
толстые и мясистые. Хева вздрогнула и сжалась в комок от
могучего рыка:
- Кто ты есть, существо?
Она с трудом поняла его полузвериную речь, но не зря же
она была внучкой самого Соломона, с усилием составила слова:
- Я человек... А ты?
Он захохотал, показал зубы, огромности которых позавидовал
бы и конь.
- Это я человек! А ты для человека слишком... гм...
мелковата.
Она сказала дрожащим голоском:
- Это ты чересчур огромен. Таких людей не бывает! Ты
древний бог?
Его глаза сощурились. Рассвет разгорался, и она с
изумлением увидела, что глаза этого страшного великана
синие-синие, какие просто не могут быть у человека. С губ
сорвался новый могучий рык:
- Я?
- Ну, не наш, а бог этих земель... Ты не можешь быть
человеком.
Ее трясло от ужаса, он может ее съесть прямо сейчас, вон
какие зубы, хоть и крупные, как у коня, но острые, будто
волчьи, а клыки торчат такие, что кабан помер бы от зависти.
- Это ты не можешь, - возразил он грохочущим голосом. -
Только не пойму, почему ты вылезла из-под земли? Такие должны
быть с крылышками. И летать, летать... На тебе мяса не больше
чем на гусе. Еще бы перьев... Правда, запах-то, запах!
Его взгляд стал задумчивым. Она смотрела во все глаза на
него, в его жуткое лицо, и только краем сознания отмечала, что
взгляд уже не упирается в стены, вдали видны деревья дубовой
рощи, а слева от плеча великана далеко-далеко прочерчивает
светлеющее небо стена града, которую отсюда не должно быть
видно вовсе.
- Нет на мне перьев, - ответила она твердо. - Я
пряталась в подполе. Я простая иудейка.
Его глаза расширились:
- Трое суток?
- Да.
Он покачал головой:
- Удивительный народ. Любой из нас уже вышел бы навстречу
смерти, но прятаться столько не стал бы. Один этот запах...
- Я и вышла, - сказала она твердо. - Ты можешь убить
меня, можешь сделать все, что хочешь. Я сама буду служить тебе,
как последняя рабыня. Но только прошу тебя, не губи моего отца!
Он там в яме.
Великан насмешливо сощурился:
- Может быть, пусть там и остается?
- Нет, - воскликнула она с отчаянием. - Я люблю своего
отца. Вам, варварам, не понять. Спаси его! И я стану твоей
рабыней.
Он подумал, сказал с непониманием:
- Да ты и так моя рабыня. Если решу, что тебе стоит жить.
А нет - удавлю, чтоб под ногами не пищало.
От страха и усталости в голове у нее шумело, смерть в
самом деле не казалась страшной. Но тогда умрет и отец, который
воспитал ее сам, когда умерла мать...
- Рабыни по клятве стоят дороже, - возразила она. -
Меня не надо водить на веревке. Не надо запирать! Слово держит
крепче любых оков.
Великан смотрел насмешливо, потом в синих глазах появилось
что-то вроде понимания. Прорычал:
- Это верно.
- Помоги...
- Клянешься?
- Клянусь, - ответила она с легкостью. Скиф не понимает,
что клясться перед ним все равно что давать клятвы домашнему
скоту. - Помоги отцу, а я стану твоей рабыней! И буду
выполнять все твои прихоти.
Он смерил ее задумчивым взором:
- Да как ты будешь их выполнять... такая крохотная? Но я
возьму тебя, чтобы ребята рты пораскрывали. Таких игрушечных
женщин еще никто не видывал!.. Правда, отмывать придется
до-о-о-лго.
Он поднялся, и она едва не упала с бревна, задирая голову.
Конь повернул удлиненную голову, он выглядел умнее этого скифа,
великан что-то казал ему, и конь удовлетворенно фыркнул, побрел
дальше.
- Это я игрушечная?
- Кукольная, - оскалился он в довольной улыбке. -
Скорее всего, ты все-таки не человек... Но тем больше мне
позавидуют! Конечно, если выветрю тебя раньше, чем покажу.
Он уже не казался ей страшным. Великаны всегда оказывались
в сказках глупыми, их обводили вокруг пальца даже дети. Хева
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг