нетерпеливо махал Гульче. Она свела коней, а Олег вскочил в седло, не
поблагодарив даже -- невежа, варвар! -- и они поспешили в город. Вперед
вырвались, легко обогнав на резвых конях, только княжеские дружинники --
без нужды нахлестывали лошадей, орали, норовили стегануть плетьми
прохожих.
Городская стена приближалась, вырастала. Гульча всмотрелась, ахнула
удивленно:
-- Каменная?
Стена была под стать городу: взглянешь -- шапка свалится. Камни
торчали дикие, необтесанные, под стеной земля была плотной, утоптанной.
Старая городская стена, как хорошо помнил Олег, была из кондового леса --
не гниет, не горит, горящие стрелы отскакивают, как от булатного панциря.
А воткнется какая, так и сгорит, не опалив бревна. Но деревянную стену
нужно подновлять, следить за ветхими местами. Олег помнил богатую весь
Славутич вовсе без стены, молодой Кий обнес ее высоким частоколом, и весь
стала зваться городищем Кия, затем -- городом Киевом; сын Кия, Рустам,
названный по деду, частокол заменил деревянной стеной из продольно
уложенных бревен. Она простояла до кончины младшего внука Кия -- Тараса,
когда подгнившее дерево было решено заменить, а попросту разметали во все
стороны, сбросили бревна в Днепр. Пленные авры, готы, хазары и савиры
таскали из каменоломни тяжелые глыбы, гибли сотнями, раздавленные
обвалами, оползнями. Кто пытался бежать, того стража рубила на месте,
догоняла калеными стрелами. Окрестные горы в те годы были черными от
воронья, налетевшего даже из чужих стран.
Каменная стена поднялась, загородив собой золоченые верха княжеского
терема. Ворота были распахнуты настежь, по обе стороны несли охрану в
полном вооружении дружинники, по трое с каждой стороны -- подгоняли
застрявших, разнимали сцепившиеся телеги. Двое младших дружинников лениво
тыкали длинными копьями в тугие связки сена. Молодой парень, пригнувшись
за копной, дурашливо заорал, изображая раненого, но дружинники и бровью не
повели -- на шутников насмотрелись.
Гульча и Олег спешились, стража бегло осмотрела вьюки, Олег уплатил
пошлину, и они прошли в ворота, ведя коней. Здесь теснился народ,
слышались тяжелые удары железа. Пахло мужским потом и конской мочой, среди
столпившегося народа слышались крики -- толпились, вытягивая шеи, мужики,
мастеровые, бабы, рыбаки. Все с любопытством и жалостью смотрели в одну
сторону.
В накаленном, как в печи, воздухе кружилась сухая злая пыль. Под
высокой аркой ворот была густая тень, и Олег не сразу различил,
ослепленный ярким солнцем, гигантскую фигуру. Огромный велет, в два
человеческих роста, яростно вколачивал в стену штырь -- шляпка
расплющилась от ударов, но молот бил со страшной силой, шляпка штыря
загибалась, словно разросшийся гриб. За спиной велета трепыхались огромные
белые крылья. Толпа ахала при каждом ударе, велет хрипел, огромные узлы
мускулов вздувались, как валуны, из которых когда-то сложили стены. Он был
покрыт потом и грязью. Гульча не сразу высмотрела крупные блестящие
чешуйки на плечах и пояснице велета. Такие же чешуйки были и на локтях
великана, блестели они холодно. Гульча впервые видела велета, но чешуйки
узнала -- так же играло и переливалось холодными искорками лезвие меча
пещерника.
С последним ударом шляпка штыря вмялась, просела между глыб стены.
Теперь оттуда тянулась толстая кованая цепь, наполовину утонувшая в серой
дорожной пыли. На щиколотке велета плотно сидело широкое харалужное
кольцо, а цепь соединяла кольцо со штырем.
Велет отшвырнул молот и повернулся к народу. Молот был с наковальню
-- земля под ногами Гульчи дрогнула, глухо охнула. Широченные, как мост,
плечи велета блестели, струйки пота сбегали по огромному лицу. Он был
обнажен до пояса, широкие пластины груди были велики и мощны, живот
бугрился мускулами. На плечи падали длинные, как стебли зрелой пшеницы,
волосы, лоб велета перепоясал широкий ремень. На коричневом потном лице
немыслимо ярко горели голубые глаза.
В толпе крикнули с надрывом:
-- Потык!.. Дурень, не карай себя так... С кем не бывает!
Громко всхлипнула баба, заголосили ее соседки. В толпе загомонили,
ропот был жалостливый. Велет развел огромные руки, сказал могучим звенящим
голосом:
-- Люди моего славного Киева! Отныне зверь не пробежит, птица не
пролетит, змея не проползет в ворота неспрошенными! Клянусь вам великой
клятвой -- Отечеством!
Возле Олега захлюпали носом молодые девки. Мужики глядели с угрюмой
жалостью и сочувствием. Кто-то ударил шапкой о земь, заорал:
-- Михайло! Брось дурить. Крылья-то как? На цепи не разлетаешься!
Велет улыбнулся, словно солнце выглянуло из-за туч, в толпе с
готовностью заулыбались, подались ближе к велету.
-- Крылья как раз и погубили, -- ответил он голосом урагана. --
Слушайте! Будь проклят тот, кто принесет мне молот, дабы разбить цепь.
Пусть отсохнет язык у того, кто покличет в дальние страны. Пусть поразят
боги того, кто поднесет чару вина...
Его глаза на миг встретились с глазами Олега. Брови велета удивленно
взлетели, губы дрогнули в виноватой улыбке, он чуть наклонил голову.
Гульча быстро перевела взгляд на пещерника -- тот опустил глаза, уже
протискивался сквозь толпу, крепко держа коня за повод.
Из домов все еще выбегали люди, спешили к воротам. Олег шел посредине
улицы, лицо было печальным. Проезжую часть вымостили стесанными бревнами
-- их уложили плотно одно к другому, а вдоль домов лежали втоптанные в
землю камни. Дома по обе стороны улицы тянулись добротные, высокие, со
слюдяными окнами. На крыше каждого дома и даже хаты красовался конек,
ставни и стены были покрыты искусной резьбой.
Гульча крепилась долго, наконец спросила сердито:
-- Он больной? У нас только больных сажают на цепь.
-- Больной, -- ответил Олег.
-- Безумен?
-- Болен любовью к городу. Это Михайло Потык -- большая птица. В
колыбели задавил медведя, потому нарекли Михайлой, а потыками поляне
кличут больших птиц. Это велет, один из сыновей Велеса.
-- Велес... это кто?
-- Старый бог, -- буркнул Олег. -- Очень старый.
Ворота постоялого двора были распахнуты настежь. Туда въезжали и
выезжали на подводах, запряженных смирными лошаденками и горячими
восточными аргамаками, лихо врывались дружинники на крупных конях --
звякающие, увешанные железом панцирей, доспехов, оружия. Двор был
заставлен подводами, боевые кони отмахивались от назойливых мух у
коновязи, от кузни бегом вели крупного храпящего жеребца. Пахло потом и
навозом. Через двор торопилась баба с ведрами на коромысле. В сарае возник
и сразу оборвался пронзительный визг свиньи, запахло паленой шерстью.
На пороге их встретил приземистый мужичок с раскосыми глазами. Чисто
выбритая голова блестела от пота, заплывшие глазки быстро и оценивающе
ощупали запыленную одежду Олега и Гульчи, вывернули их карманы и
пересчитали монеты. В руках у него был огромный широкий нож. Вытер о
засаленный передник, буркнул, перехватив взгляд Олега:
-- Помогаю поварам. Есть комната на чердаке. Скоро освобождается.
Голубятня, а не комната, но народу что-то набежало... На следующее лето
пристрою еще теремок, будет просторнее.
-- Возьмем голубятню. У нас четыре коня, останемся на два-три дня.
-- Два человека, четыре коня, -- сказал хозяин медленно. -- Коням
даем отборный овес -- много уродило, воду носят из колодца... Это
обойдется в гривну.
Гульча ахнула, подозрительно оглянулась на распахнутые ворота
конюшни:
-- Я сперва погляжу, как здесь содержат коней!
Дробно стуча по деревянным ступенькам, выбежал белоголовый отрок.
Заученно схватил поводья, бегом повел к конюшне. Гульча с независимым
видом пошла следом. Хозяин проводил ее прищуренным глазом, развел руками:
-- Поляница?.. Тогда понятно. Пусть посмотрит.
Когда Гульча показалась в воротах снова, Олег понял, что стойла
чистые, вода свежая, ясли с отборным овсом или пшеницей, а за лошадьми
смотрят не хуже, чем за людьми. Впрочем, коней везде ценят.
Она кивнула издали, Олег выложил на широкую ладонь хозяина гривну.
Тот уронил в щель передника, обернулся, что-то крикнул. Из дверей
высунулась молоденькая девчушка, копия белоголового отрока.
-- Тато, постоялец наверху собирается!
-- Убери за ним, -- бросил хозяин. -- Полы вымой, постель замени. А
вы, гости дорогие, сперва пообедайте, у меня хорошая корчма. Мужичье дичь
привозит еще теплую, а свиней сами режем. Колодец во дворе, вода студеная.
Олег повернулся в сторону колодца, а хозяин, что-то вспомнив, звонко
хлопнул себя по лбу, словно прибил комара с летучую мышь размером.
-- Медвежатина жарится, живую рыбу привезли. Вам в сковородке или на
вертелах?
-- На угольях, -- ответил Олег.
Он отвел Гульчу к колодцу, и они долго и с наслаждением мылись
холодной водой. Рядом топтались кони, шумно цедили воду из длинного
корыта. Подошел хмурый худой мужик, зачерпнул пару ведер, вылил в корыто.
Гульча фыркала, плескала себе за ворот, сладострастно выгибала спину как
кошка, которую гладят и чешут.
Уже освеженные, будто бы даже отдохнувшие, они перешагнули порог
корчмы. В трапезной, как сразу отметил Олег, каждый ел за троих, пил за
пятерых, шумел за дюжину. За широкими столами тесно, доски ломятся от
жареного, пареного, печеного. В проходах между лавками сбиваются с ног
двое отроков, разносят еду и питье. За уставленными столами теснятся
прокаленные солнцем и ветрами мужики -- рожи разбойничьи, глаза дерзкие. У
хлеборобов облик другой, а это -- изгои, дружинники, беглые, варяги,
ушкуйники и прочие ловцы удачи, каких всегда в изобилии рождает белый
свет.
За дощатой перегородкой -- поварня, туда таскали воду, но помимо нее
четыре широкие жаровни стояли еще и вдоль стен. Там под неусыпным
присмотром гостей на ивовых прутьях жарилась, истекая соком, молодая
медвежатина. Пахло мясом, луком, чесноком и острыми лесными травами.
Отроки, рыская с подносами по трапезной, на ходу переворачивали прутья,
капли жира срывались на темно-красные спекшиеся комья, шипело, вверх
вметывались злые багровые огоньки.
Пока Олег с Гульчей пробирались между столами, он старался выглядеть
угрожающим -- в таких местах даже самый смирный мужик почему-то стремится
обязательно влезть в драку, зацепить соседей, покуражиться. Кто-то
удивленно присвистнул им вслед:
-- Поляница?
Другой голос пьяно посоветовал:
-- Прикуси язык. С незнакомцами не борись!
-- Так она ж вся лучиночная! А ноги-то, ноги!... У меня нос толще.
Гульча остановилась, повернулась. На нее смотрели двое мужиков, оба
широкогрудые, при коротких мечах, рожи дерзкие. Один тут же благоразумно
уронил голову, второй таращил глаза, глупо улыбался. Гульча медленно
опустила пальцы на рукоять кинжала, ее темные глаза хищно сузились. Мужик
продолжал смотреть на нее, но в лице появилась неуверенность, челюсть
отвисла. Гульча шагнула к столу, ее верхняя губа приподнялась, показывая
острые белые зубы. Мужик побледнел, поспешно уставился в миску.
Олег, выбрав стол, похлопал одного по плечу, предлагая потесниться.
Тот немедленно повернул голову, сразу наливаясь кровью, тряхнул плечом.
Олег сжал пальцы, в плече хрустнуло. Мужик ойкнул, в глазах метнулся
страх. За столом умолкли, лохматые головы повернулись к Олегу. Один повел
руку к поясу.
-- Я лишь прошу подвинуться, -- объяснил Олег.
Мужик поспешно поднялся -- рука висела, как сломанная ветвь, пальцами
другой он щупал плечо. Олег опустился на его место, остальные нехотя
сдвинулись, и Гульча села рядом. Олег ловил на себе изучающие взгляды.
Одет чисто, благообразно, на груди обереги -- знак волхва-пещерника, лицо
возвышенное, одухотворенное, как у волхва сызмальства, однако он на
полголовы выше соседей, плечи в косую сажень, а на могучих руках ни капли
жира! Впрочем, одни волхвы служат Апии, другие -- Велесу, но есть среди
них и служители Перуна.
Перед Олегом и Гульчачак появилось на столе по миске парующего борща.
Отрок вытащил из нагрудного кармана деревянные ложки. Посмотрел застенчиво
на Гульчу, вспыхнул, как маков цвет, поспешно заменил ей простую ложку на
расписную. Когда он ушел -- с явной неохотой, -- Гульча оглядела ложку
подозрительно, тщательно вытерла о свою одежду.
-- Что случилось с Потыком? -- спросил Олег соседей по столу.
Молчали, лишь один проворчал нехотя:
-- Потык -- наш герой, сын Города... Да враг сумел найти стежку...
Пришли друзья, похвалялись богатством, что захватили в дальних странах,
угостили заморским вином. Ушел Потык с ними к соседнему князю, гулял три
дня и три ночи. А в город ночью пробрались савиры.
-- Раньше не нападали, что ли?
-- В городе привыкли, что Михайла завсегда на воротах. Так привыкли,
что хоть и знали про его отлучку... Великий разор учинили вороги! Много
крови пролили. Девок в полон, старых и малых порубили.
Изгой свирепого вида, что сидел напротив, зло хлопнул чарой по
дубовой крышке стола:
-- Тяжкую виру платит своей совести! Эх, Михайло Потык -- красивая
птица...
Олег ел неспеша, осматривался -- пусть девчушка вымоет полы. Хоть и
голубятня, но по всему видно, что постоялый двор чистый. Семья у мужика
немалая, всех к делу приставил. Сам торк или берендей -- рожа больно не
наша, но жену взял прямо Снегурочку, иначе откуда такие белоголовые дети?
Разве что по старой загадке: у Ноя было три сына: Сим, Хам и Яфет. Кто был
их отец? Ответ: Тавр -- киевский кузнец.
Комната оказалась на чердаке, как и обещал хозяин, -- стоять во весь
рост можно только посередке, где над головой идет главная балка, от нее
крыша покато опускается, смыкаясь с полом. Подниматься нужно по лестнице,
поднимая ляду -- широкую квадратную крышку с вдавленным в пол кольцом
вместо ручки.
Олег захлопнул за собой ляду, притоптал кольцо, чтобы не спотыкаться.
-- Узнаю хозяйственных полян! Говорят, где пройдет один полянин, двум
иудеям делать нечего.
Она остро взглянула ему в глаза, вспыхнула, но с великим трудом
удержалась, хотя глаза метали черные молнии, а в воздухе мгновенно запахло
грозой.
-- Я в это не верю, -- ответила она очень сдержанным голосом.
Единственное окошко было широкое, через него виднелись чешуйчатые
крыши, похожие на спины растолстевших смоков. Слева выступает край
постоялого двора, слышно, как неумолчно бухает молот, сквозь ветхую крышу
кузни полыхает багровое пламя, поднимает сизый дым. Олег потянул носом,
пахло железной окалиной -- коваль выжигал из железа сырь.
Бедно одетый, но увешанный оружием, как священное дерево оберегами,
худой мужичонка потащил через двор лошаденку. Под ногами у него греблись
куры, расклевывали еще теплые конские каштаны, с истошными криками
разбегались в последний момент, хлопая крыльями и обязательно стараясь
перебежать дорогу перед лошадью.
Гульча брезгливо копнула носком сапога ворох старых шкур, услышала
смешок пещерника. Она нахмурилась, села и решительно начала стаскивать
сапоги.
-- Жалкое племя, -- пробурчала она. -- Подвижника на цепь. Ну, пусть
сам себя на цепь -- какая разница?
-- Разница большая, -- сказал он насмешливо. -- Очень...
-- Все равно, -- сказала она упрямо, -- мне его жаль!
Он лег, разбросал усталое тело на мягких шкурах. Ему тоже было жаль
этого нестареющего крылатого богатыря. Потык был на особинку среди
нелюдимых сыновей Велеса -- веселый, крылатый, охотно покидающий родной
Лес ради приключений в других странах. Далеко заносили его крылья! У
многих народов остались легенды о крылатом богатыре. По возвращении Потык
все так же славно служил Городу: поднимался в воздух при виде орла или
слишком крупного ворона, который мог быть злым колдуном... Но сколько было
великих богатырей в славянской земле? Как песка-- на берегах рек. Не
упомнить, да кто старается? Воинские подвиги -- обычное дело, всяк горазд.
Это другим народам в диковинку. Славяне чтят именно духовный подвиг.
Вообще слово подвиг применяется лишь к тем, кто сумел победить зло в
себе, принес мир людям, сумел смирить свой гордый нрав, не хвататься за
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг