Ярильник заулыбался во всю ширь, не ответил, выбежал, и почти
сразу в комнату вбежала легкая стройная девушка, худенькая, с
тонкими руками и тонкой шеей, Она показалась Олегу похожей на
молодого олененка, еще нескладного, но бесконечно милого, доброго,
доверчивого, что еще не знает жестокостей большого мира.
Завидев Скифа, счастливо вскрикнула. Лицо его осветилось
счастьем, блаженством. Она с ликующим щенячьим визгом бросилась к
нему, Скиф растопырил руки, она подпрыгнула и оказалась у него на
груди, и только тогда Олег узнал ее, сейчас в мужской одежде,
покрытую плотным солнечным загаром.
- Ляна, - бормотал Скиф потрясенно, - как ты здесь оказалась?
Она торопливо и жадно осыпала его мелкими детскими поцелуями.
Он держал ее на руках как ребенка, она по ее хрупкой фигурке и была
еще ребенком, чистым и восторженным, а глаза светились как звезды.
Скиф осторожно опустил на землю, но она снова бросилась ему на
шею и повисла, дрыгая ногами. Он с застывшей улыбкой погладил ее по
спине, по голове, наконец, мягко расцепил ее руки. Ноги Ляны
коснулись земли, он сказал мягко:
- Ляна, ты зря сюда прибыла... Я даже не знаю, как ты сумела
пробраться.
Ее тонкие красиво очерченные брови в безмерном удивлении
взлетели на середину чистого лба.
- Да очень просто!.. Я проехал прямо через их лагерь. Через
самую середину. Мой конь ни на кого не наступил, он очень осторожный
и чуткий... Нас никто просто не заметил. И не остановил.
Скиф открыл рот. Закрыл, снова открыл, глаза полезли на лоб.
- Ты... это всерьез?
Он беспомощно оглянулся на Олега и Окоема. Окоем хмурился,
рассматривал Ляну с открытой неприязнью. Олег улыбнулся:
- Здравствуй, Ляна. Да, благородный Скиф, такое бывало и
раньше. Великая Изгильдина однажды проехала через лагерь
вооруженного врага, это засвидетельствовано в ряде старых хроник.
Никто ее не видел и никак не обнаружил, так как защитой ей служили
ее добродетель и невинность.
Скиф побледнел, на лбу выступили мелкие капельки пота.
- Боги, Ляна!.. Ты ехала через лагерь, полный мужчин? Боги
могут и недосмотреть, а если бы тебя кто-нибудь да заметил?
Она засмеялась чисто и звонко, Олегу почудилось, что по всему
помещению покатились крохотные колокольчики.
- Я знала, что не обнаружат!
- Но... как?
Она смешливо наморщила носик.
- Откуда я знаю? Знала и все тут. Чувствовала.
Скиф дрожащей ладонью вытер лоб. Он представил себе, что было
бы, если бы в толпе грубых мужчин, не видевших женщин уже недели, а
то и месяцы, вдруг да обнаружили бы такую лазутчицу. Плечи сами
собой передернулись, он в страхе отогнал жуткое видение.
- Боги, Ляна... У меня сердце выскочит! Что за день такой?
Город вот-вот возьмут штурмом, здесь не останется даже целого
камушка, а тут - ты...
Окоем кашлянул, сказал настойчиво:
- Тцар, нам нужно вернуться к обороне. Если и погибнем, то
погибнуть мы должны, сражаясь. Отпусти девушку, пусть пока сменит
одежду, помоется, пусть ее покормят, дадут отдохнуть. А мы пока
решим, где поставить запасной отряд лучников.
Скиф вспыхнул, громкий голосом кликнул Ярильника. Тот явился,
веселый, свежий и счастливый, словно не провел ночь на страже у
городских ворот.
- Отведи Ляну в мои покои, - распорядился Скиф. - Пусть
помоется, отдохнет. Покормите. Ляна, прости, но сейчас...
Она отступил на шаг. Глаза ее сияли.
- Скиф, я все понимаю! Скиф, сбылась твоя мечта, ты -
повелитель большой страны!
- Иди отдыхай, - напомнил Скиф.
Она пятилась к двери, не в силах оторвать от него восторженных
глаз. Ярильник распахнул перед нею дверь, подхватил под локоть, там
порожек, а она все смотрит влюбленно на молодого героя, дверь со
стуком захлопнулась.
Олег обратил внимание, что Окоем смотрел на Ляну с
неодобрением, а когда она проходила мимо, он даже брезгливо
посторонился, чтобы она его не задела. Скиф тоже заметил, спросил
резко:
- Окоем, что случилось?
Жрец сухо поклонился. Чуть-чуть, что не ускользнуло от взгляда
Скифа. Раньше Окоем кланялся почтительнее.
- Мир тесен, - произнес Окоем нехотя. - Все, что случается в
одном конце, узнают и на другом.
Скиф насторожился.
- Договаривай.
- Правителям правда бывает неприятна.
- Я еще не правитель, - прервал Скиф. - Говори.
Окоем сказал сухо:
- Как знаешь. И до Гелонии дошли слухи, что несравненная
Ляна... о ее красоте наслышаны, потому и говорят... дошли слухи, что
к ней ночами ходил их правитель Зандарн вместе со своими
придворными. Они у нее хорошо проводили время!.. Говорят, она
ублажала их всех вместе и порознь...
Скиф вскипел, рука метнулась к мечу.
- Да как ты смеешь!
Олег быстро перехватил его за кисть. Запястье у Скифа почти
вдвое шире, чем у взрослого мужчины, но пальцы Олега обхватили
легко, сдавили как в тисках.
Окоем ответил со злостью и гневом:
- Думаешь, мне это приятно сказать, тцар?.. Ведь ты - лицо
страны. Как ты, так и твоя женщина должна быть безупречной. От этого
зависит благополучие и спокойствие народа. И его добродетели. У
развратных правителей и народ... становится недостойным. А тебе,
Скиф, достался прекрасный народ!
Скиф побледнел, челюсти сжал так, что кости едва не проломили
череп.
- Доказательства, - прохрипел он неистово, - доказательства!
- Думаешь, я бы упомянул, если бы это были только слухи?
- А что?
- Слухи очень точно описывают, где у твоей Ляны родинка... это
на левой ягодице... красное родимое пятнышко размером с божью
коровку под правой грудью... а пупок у нее в форме полумесяца серпом
кверху... Так ли это?
Скиф смертельно побледнел. Руки его бессильно опустились, он
рухнул за стол и уронил голову на столешницу. Окоем сел рядом, обнял
молодого героя за плечи. Лицо его выражало глубокое сочувствие.
Олег поднялся, развел руками. Окоем кивнул, Олег указал на
дверь, мимикой показал, что у него хватает важных дел, ему надо
идти, а эти сопли пусть размазывают без него.
Когда дверь за красноголовым волхвом захлопнулась, и они
остались наедине, Окоем сказал настойчиво:
- Есть только один способ проверить... и, главное, убедить
народ.
Скиф сказал глухо в столешницу, что сразу запотела от его
горячего дыхания, голос звучал снова зло и непреклонно:
- Да мне плевать, кто что скажет и, тем более, подумает! Мне
Ляна верна, я нисколько не сомневаюсь в ее любви и верности.
- Я тоже, - ответил Окоем.
- Ты? Что ты о ней знаешь?
- Скиф, я прожил немало. Повидал немало. Я сразу могу сказать о
человеке, едва увижу, хорош он или плох. Эта девушка - сам свет,
сама чистота.
- Ну, вот видишь... - сказал Скиф с надеждой.
Окоем сказал с горечью:
- Но не все так же... мудры, скажем так, как я. Были бы все
такие, то и войны, возможно, прекратились бы. Увы, народ в массе
своей злобен, труслив, жаден, завистлив, похотлив... попросту подл.
Гелон как-то умел вести дела так, что все это лежало на дне души
каждого, и никогда не поднималось. Он поставил так, что выгоднее
было быть честным, добрым, справедливым, великодушным!.. И народ
таким был. И, правду говоря, все еще есть. Но не надо давать им
повода усомниться!
Скиф прорычал гневно:
- О чем ты говоришь?
- Ты не сомневаешься в ее любви, так?.. И я не сомневаюсь.
Стоит только посмотреть на ее сияющее лицо. Но верность... верность
- другое дело. Тебя не было очень долго. Ты был далеко. А Зандарн,
этот правитель страны с его придворными, с его богатыми дарами -
близко. Ты веришь в ее верность - хорошо. Или не веришь - для страны
это неважно. Но важно, чтобы верил народ. Скиф, ты теперь правитель
большой страны! Ты должен бдить, чтобы позорных пятен не было ни на
тебе, ни на твоей семье, ни на близких к тебе людях. От этого
зависит настроение простого народа, его любовь, преданность и
привязанность. Гелон был безупречен! На этом держалась вся Гелония.
Скиф снова уронил голову. После паузы спросил враждебно:
- И что бы хочешь?
- Всего лишь испытание, - произнес Окоем. Он видел, что одержал
победу, потому говорил тихо, сочувствующе, глаз не понимал, опасаясь
новой вспышки гнева юного правителя. --Говорю тебе, как правителю, а
не юному герою. Испытание, на котором будет присутствовать народ...
Чтобы все увидели, что она доказала свою верность и непорочность, и
чтобы разом прекратились гнусные слухи...
Скиф сказал зло:
- Нужно ли это доказывать?
- Ты прав, - ответил Окоем мягко, - таких мало, кто
сомневается. Все мы верим в чистоту и непорочность Ляны. С другой
стороны, прилюдное испытание сразу заткнет всем негодникам рты. А
если кто где в корчме и заикнется, его тут же забьют стульями.
- Не знаю, - проговорил Скиф, - не знаю...
- Есть такое испытание, - сказал Окоем торопливо, - что больше
похоже на праздник! Прямо на площади высыпают горящие угли. На них
даже можно жарить мясо. Все видят, что если пройти по углям босиком,
то спалишь себе ступни... Если кто сомневается, пусть попробует! Но
невинный может, призвав богов, пройти по углям, а на той стороне
показать чистые подошвы!.. Я такое уже видел не раз. В моих северных
областях такой божий суд проводят часто. Это праздник, поверь... Не
было еще случая, чтобы невинный сжег себе ступни, зато виноватый
начинал вопить после первого же шага! А для хохочущего народа это
лучшее из развлечений, когда правда торжествует, а порок
наказывается на глазах у всех. Ты правитель, Скиф. Ты должен
устраивать для народа такие нравоучительные зрелища-праздники.
Должен. Обязан, если ты правитель!
Он видел, как все ниже опускает голову Скиф. Похоже, юного
героя добивает фраза, что он отныне правитель, должен поступать как
правитель, заботиться о народе, как правитель, забыть о себе и вести
себя только так, как должен держаться правитель. А правитель делает
все, как надо, а не как желает сам...
Скиф сказал убито:
- Но я не хочу, чтобы она шла босыми ногами по горящим углям.
Окоем возразил настойчиво:
- Господин, в тебе говорит человек. Увы, простой человек, даже
простолюдин! А для простолюдина свой огород, корова да семья - выше
интересов великой державы, в которой живет. Но если даже простолюдин
поднимается до трона, такое бывало, он начинает мыслить по
державному. Если мыслит по-прежнему, державе конец. Придут соседи -
сильные, доблестные, самоотверженные... Перед ними не устоять с
мышлением простолюдина. Решайся, господин! Тем более, что для Ляны
это полностью безопасно, а ты получишь от народа такой порыв любви и
преданности, что они за тобой пойдут хоть в преисподнюю!
Скиф подумал, что его постоянно сравнивают с Гелоном, и всегда
в пользу Гелона. В самом деле, хорошо бы показать сразу всем, что он
достоин... А если невинная девушка пройдет по горящим угольям, а
потом бросится ему на шею, а потом они рука об руку... Нет, он
подхватит ее на руки и понесет к алтарю, чтобы при всем ликующем
народе их назвали мужем и женой. И чтобы отныне и навеки... в
радости и горести, в здоровье и болезни...
Со стороны городских стен донесся многоголосый крик, треск,
ржание коней. Скиф невольно подумал, что в кольце самой страшной
осады, которую только можно представить, сегодня падут тысячи людей,
и, возможно... даже, скорее всего - падет сам город, и падут здесь
они все, а они спорят о какой-то ерунде, до которой еще дожить надо,
а вот дожить как раз и не дадут...
- Хорошо! - ответил он резко. - Если победим, то пусть это
будет!.. Но не раньше!
Он схватил меч и бросился к двери, спеша поскорее попасть в
мир, где звенит железо, где яростные крики и стук мечей по щитам,
где все просто и ясно.
Уже на пороге обернулся, крикнул яростно:
- Но запомни! Моя рука будет на мече. Если же хоть один уголек
обожжет ее босые ступни, то... виновна она или не виновна, я тут же
рассеку тебя пополам и брошу на эти угли!.. А ее все равно возьму на
руки и отнесу к алтарю.
Окоем проглотил заготовленные слова, низко поклонился, пряча в
глубине глаз мстительные огоньки.
- Как велишь, господин, - ответил он тихо. - Как велишь!
Он еще раз поклонился, взял со стола листок с указанием мест,
где на городской стене он поставит всех жрецов, и удалился,
сгорбленный, неслышный, как призрак.
Скиф несся вниз по лестнице, как горная грохочущая лавина. В
быстро раскалившемся черепе бурлили злые мысли, сталкивались,
высекая искры, а над ними парила одна злая, яростная: зарублю этого
гада. Все равно зарублю! Придерусь к чему-нибудь, и зарублю как
бешеную собаку.
Окоем шел на свое место возле городских ворот, мысли юного
правителя не видел, но все равно юный герой был весь как на ладони,
открытый и беззащитный. Не зарубишь, ответил он ему мысленно. Если
эта порочная женщина обожжет ноги, то тебе о своей шкуре успеть бы
позаботиться! Ишь, хотел обмануть народ. А если каким-то чудом она
пройдет по углям неповрежденной, то под вопли ликующего народа ты
просто вынужден будешь облечь меня золотой цепью и дать мне
полномочия судить и карать, ибо такова логика власти! Я ее знаю, а
вот ты, младенец, только начинаешь постигать.
Глава 40
Олегу в его покоях ночь казалась темнее, чем за стенами.
Светильники не столько разгоняют тьму, сколько распространяют аромат
дорогого масла. Мелкие красноватые язычки пламени тревожат,
наполняют душу страхом. Спать не мог, долго метался по комнате,
подбегал к окну и жадно вдыхал ночной воздух, но легкие хватали и
горьковатый запах гари...
Неуловимо пахло железом, кровью и еще чем-то жутковатым, отчего
кожа покрывалась пупырышками, а волосы на затылке начинали
шевелиться, как живые. Все чувства говорили громко, что это его
последняя ночь в Гелонии. Пугающее ощущение обреченности заползло в
грудь, сжало сердце, заполонило тоской от макушки до пят. А тут еще
в южной части города что-то горит, изредка из-за темных стен
показываются красные в ночи языки огня, ощутимо несет гарью, что
входит в грудь и оседает во рту горечью.
Он оделся, вышел во двор, темный, как колодец, поднялся по
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг