долго.
В тусклом свете свечи я повнимательнее всмотрелся в его лицо.
Несмотря на следы, оставленные возрастом, распутной жизнью и болез-
нью, оно все еще было красиво. Тонкий породистый нос, аккуратно вы-
стриженные усы и бородка, большие черные глаза, высокий лоб, более
достойный мыслителя, чем повесы...
-Вы совершаете большую ошибку, отказываясь от исповеди, - ска-
зал я. -И на то, чтобы передумать, у вас мало времени. Ваша испо-
ведь должна быть долгой.
-Вам бы очень хотелось ее услышать, не так ли? - вновь усмех-
нулся он.
-Мне хотелось бы спасти вашу душу, это мой долг как священни-
ка, - строго возразил я. - Но если вы спрашиваете, интересна ли мне
история ваших похождений, как человеку, то она мне нисколько не ин-
тересна. Грех кажется привлекательным лишь самому грешнику. На са-
мом же деле он попросту скучен. Чем была ваша жизнь, как не беско-
нечным повторением одного и того же действия, доступного не только
глупейшим из людей, но даже низшим из животных?
-Скажите, вы всегда соблюдали целибат? - спросил он с любопыт-
ством.
-Да, - ответил я с достоинством. - И это далеко не так трудно,
как полагают распутники. Собственно, это вообще не трудно. Не буду
утверждать, что в ранней юности меня никогда не посещали греховные
мысли, но я был тверд на своем пути, и вскоре они совершенно исчез-
ли.
-И на смертном одре вы не пожалеете, что ни разу не изведали
этого удовольствия?
-Напротив, я буду рад, что уберег от скверны и тело, и душу.
-Вы не оставили на земле детей.
-Что с того? Вы оставили их во множестве, но ни один из них
не носит вашу фамилию.
-Что ж, в ваших словах есть свой резон, - согласился он. -И
все-таки я прожил насыщенную жизнь.
-Вы прожили пустую жизнь. Всю свою жизнь вы страдали от внут-
ренней пустоты и тщетно силились заполнить ее внешними... впечатле-
ниями. Но услады тела не могут заполнить бездонную дыру в душе.
-По-вашему, меня интересовали только услады тела? - он, похо-
же, почувствовал себя задетым.
-Что же еще? Разве вы не сделали смыслом всей своей жизни слу-
жение удовольствиям?
-Пусть удовольствиям; но многое ли вы знаете о моих удовольст-
виях, чтобы судить столь поспешно?
-Что уж тут знать... Для того, чтобы понять всю мерзость гре-
ха, совсем не обязательно впасть в него самому. Напротив, со сто-
роны она видна куда нагляднее...
-Да полноте, речь не об этом. Вы думаете, что главным для меня
было совокупление? Будь это так, я не стал бы соблазнять самых утон-
ченных дам Испании. Куда проще и дешевле получить это от любой дев-
ки...
-Ну да, конечно - вам мало было блуда как такового, вы еще те-
шили свою гордыню победами над знатными женщинами.
-Перестаньте гадать, все равно вам не добраться до истины. Мое
главное удовольствие было не в этом.
Он замолчал, явно желая, чтобы я спросил его, в чем. Но я тоже
молчал, желая усмирить его гордыню. Однако вспышка молнии и раскат
грома напомнили мне, что минуты его истекают, и я должен поспешить,
если надеюсь спасти его душу.
-В чем же? - спросил я.
Он улыбнулся своей маленькой победе.
-Хорошо, я расскажу вам. Открою секрет дона Хуана. Вам, должно
быть, приходилось слышать исповеди несчастных влюбленных?
-Тайна открытого на исповеди...
-Я не спрашиваю вас ни о каких тайнах. Считайте это риторичес-
ким вопросом. Своим величайшим счастьем, заставляющим их забывать и
о боге, и обо всем остальном, эти влюбленные считают взаимность. А
величайшим горем - следующий за этим счастьем разрыв. Для них он
даже более болезненен, чем холодность, проявляемая с самого начала
и не дающая пищи для ложных надежд... не так ли? Особенно когда он
следует внезапно.
-Ну... пожалуй, что так.
-Так вот. Влюбленные - идиоты. Это, впрочем, азбучная истина,
но я имею в виду несколько иной ее аспект. Они идиоты, потому что
не понимают того, что понял я. Самое лучшее, самое изысканное, са-
мое утонченное удовольствие дона Хуана... то, из-за которого я столь
часто менял женщин и никогда не возвращался к прежним, хотя, воз-
можно, многие были бы непрочь... это именно разрыв!
-Хотите сказать, что вам доставляло наслаждение бросать со-
блазненных вами женщин и тешиться их страданиями?
-Нет-нет! - рассмеялся он. -Все не так примитивно. Вам хочется
представлять дона Хуана бессердечным чудовищем, но это не так. На
самом деле я любил этих женщин. Любил каждую из них, и пользовался
взаимностью. И чем сильнее была любовь - тем острее было наслаж-
денье, когда я сам, по своей воле, разрушал ее. Разрушал сознатель-
но, обдуманно, ни в коем случае не мгновенно - но с каждым шагом,
с каждым словом вколачивая гвозди в ее гроб, упиваясь необратимос-
тью своих действий. Да, именно так - оставляй я хоть один шанс на
примирение из тысячи, все не имело бы смысла. Финал наступал по-
разному... иногда бурные сцены, пару раз на меня даже бросались с
кинжалом, иногда - светлая, тихая печаль, иногда - ледяная гор-
дость... Бывало, что я и сам плакал, когда писал последнее письмо,
исполненное гнева и презрения - но тем острее было наслаждение,
лежащее уже за той гранью, где боль и упоение переходят друг в дру-
га... Отчасти это сродни чувству, какое испытываешь, стоя на краю
пропасти и желая прыгнуть вниз - но тут оно еще сильнее. Чувство
полета, чувство падения... Романтики, утверждающие, что любовь си-
льнее смерти, в чем-то правы - в том смысле, что разрушать любовь
приятнее, чем жизнь. Я не раз дрался на дуэлях и могу сравнивать.
-Подождите, вы хотите сказать, что вам нравилось именно унич-
тожать любовь? Или же вы находили наслаждение в том, чтобы стра-
дать лично?
-Нет. Не то и не другое. Карьера мученика меня никогда не при-
влекала, я же говорю, что был плохим христианином...
-Не кощунствуйте, - строго прервал его я, - смешивать святых
мучеников с искателями греховных услад...
-Да полноте, неужто ваш бог так слаб, что не может постоять
за себя сам и нуждается в вашей защите? - ответил этот нечестивец,
и тут же за окном сверкнула очередная молния и загрохотал гром. Од-
нако даже столь явное знамение не смутило его, и он продолжал: - Я
никому не позволил бы - и не позволял - причинить мне страдание.
Мне не раз бросали вызов соперники, и я ни разу не отступил. Я сра-
жался и побеждал. С другой стороны, хотя я неоднократно разрушал
чужую любовь, завоевывая женщину для себя, мне это тоже не достав-
ляло особого наслаждения. Не хочу сказать, что мне это было вовсе
неприятно, но - то была лишь мелкая тактическая победа, необходи-
мый шаг к главной цели. Главное же наслаждение заключалось в том,
чтобы самому, по собственной воле и без всякого принуждения со сто-
роны людей или обстоятельств, разрушить собственную любовь. Разру-
шить до того, как она пойдет на спад естественным путем - ибо, ра-
зумеется, вечная любовь бывает только в глупых стихах, которых я,
впрочем, сочинил немало - оружие не менее действенное, чем шпага...
-Так вы боялись этого будущего спада и спешили упредить его?
-Нет, нет; если бы вечная любовь и была возможна, я бы посту-
пил с ней так же, пожалуй, даже еще с бОльшим удовольствием... Чем
более сильным и подлинным было чувство, тем лучше. Иногда оно вспы-
хивало само, без усилий с моей стороны; иногда мне приходилось дол-
го и кропотливо его выстраивать - даже не знаю, в каком случае удо-
вольствие от последующего разрушения было лучше. Пожалуй даже, что
во втором.
-Я не вполне понимаю, что двигало вами... - признался я.
-Что, дон Хуан оказался не столь примитивным существом, как вы
полагали? - в очередной раз усмехнулся он.
-Скорее, более извращенным, - не сдержался я, но тут же, сме-
нив тон на более мягкий, напомнил ему, что его мятущаяся душа еще
может обрести спасение и покой; но он вновь не пожелал меня выслу-
шать.
-Что ж, я помогу вам поискать объяснение, которое вас удовлет-
ворит, - прервал он мои попытки. - Почему бы не считать мой modus
operandi высшим проявлением свободы? Любовь есть высшая форма раб-
ства - рабство желанное; следовательно, сознательное разрушение
этих цепей есть деяние, достойное истинных титанов духа...
-Усмирение порочной страсти - задача вполне посильная и не ти-
таническая, что бы там ни говорилось в упомянутых вами глупых сти-
хах, - ответил я. - В вас говорит гордыня. Если вы и впрямь жаждали
духовных подвигов, то искали их не на той стезе.
-Я не жаждал подвигов. Подвигов жаждут те, кто хотят что-то
доказать себе или другим.
-Но разве вы не стремились доказать себе, что свободны?
-Нет. Я просто наслаждался свободой. Разве птица кому-то дока-
зывает, что умеет летать? И разве она не спускается на землю, преж-
де чем вновь подняться в небо?
-И вы хотите сказать, что наслаждение свободой острее после
добровольного рабства?
-Разве это не логично? Впрочем, я сказал, что это - всего лишь
объяснение, подходящее вам. Если оно и верно, то лишь отчасти. Я
наслаждался самим процессом... разрушения того, что мне дорого... и
утверждаю, что нет удовольствия острее, чем это.
-Это безумие, дон Хуан.
-Нет, отчего же? Я ведь был не чужд и обычным удовольствиям
любви. Но там, где для обычных любовников наступает расплата, для
меня открывалось лишь новое наслаждение. По-моему, я вполне разум-
но устроился.
-Сама погоня за наслаждениями неразумна, ибо они приедаются,
и отчаянье становится наградой ступившему на сей путь. Видел я лю-
дей богатых и знатных, перепробовавших пороки и подиковинней ваших,
а все равно жизнь им сделалась не мила...
Произнеся эти слова, я вдруг вспомнил его фразу о желании пры-
гнуть в пропасть - и, словно вспышка молнии за окном, озарила меня
страшная догадка.
Он смотрел на меня с усмешкой.
-Несчастный! - воскликнул я. -Неужели вы отягчили вашу душу
еще и грехом самоубийства?!
-Пожалуй, нет, - медленно произнес он. -Жизнь вовсе не сдела-
лась мне не мила. Но мне хотелось испытать и это чувство... не пе-
реходя, однако, последней черты. Однако для того, чтобы наслаждение
было максимально острым, следовало все делать так, как будто я дей-
ствительно собираюсь прыгнуть... следовало самому уверовать в то,
что я прыгну. Я уже говорил, что много раз рисковал жизнью на дуэ-
лях, но это совсем не то... там был внешний противник, которого
надо было победить - как и в любви, там поражение, пришедшее извне,
не доставило бы мне никакого удовольствия. Вся суть была в том,
чтобы делать все самому, по собственной воле, шаг за шагом - вплоть
до того момента, когда я балансировал на краю обрыва и начал уже
клониться вперед, чтобы в самый последний миг удержаться. Но... моя
нога соскользнула...
Я ничего не ответил, чутьем уловив, что мое выжидательное мол-
чание для него действеннее слов.
-Впрочем, возможно, вы и правы, - неожиданно согласился он.
- Я сделал это, потому что хотел сделать. С жизнью надо расставать-
ся так же, как и с любовью - не дожидаться со страхом, пока она ис-
сякнет сама, но, когда она все еще дорога тебе, последовательно и
планомерно разрушить ее самому, находя в этом высшее наслаждение.
-И вы не сожалеете о том, что сделали? - спросил я, все еще
надеясь найти в нем хоть тень раскаяния.
-Нет, - ответил он. -Разве что... я не думал, что это будет
настолько... болезненно.
Очередная вспышка молнии озарила его бледное лицо, и лишь в
этот миг я понял, что ироническая усмешка, практически не покидав-
шая его уст, была на самом деле гримасой физического страдания.
-В последний раз предлагаю вам, дон Хуан, - воскликнул я, -
раскаяться и воззвать к милосердию Божию! Ибо земные страдания -
ничто в сравнении с тем, что уготовано вам в аду...
Однако мой пылкий призыв остался без ответа. Я поднес свечу
ближе к его лицу и понял, что увещевание мое опоздало. Мне оста-
валось лишь опуститься на колени и вознести молитву за душу этого
грешника - молитву, у которой, увы, было мало шансов быть услышан-
ной... Затем я вышел и известил хозяина о смерти постояльца.
Наутро я и Рауль продолжили наш путь..."
(C) YuN, 2002
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 08.01.2003 17:54
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг