больше не буду... Неожиданно возникли новые сомнения. А если он, Лева, тут
ни при чем? Всего несколько минут лампы работали с перекалом, конечно, они
могли испортиться, или, как говорят радисты, потерять эмиссию. Но работала
ли до этого Димкина "керосинка" как ей полагается?
Ведь когда Димка уходил в санаторий, так и не удалось наладить связь.
Может, и вправду аппараты его игрушечные, годные лишь для разговора из
комнаты в комнату? То, что он принимал "Альтаир", ничего не доказывает.
Мощность "Альтаира" куда больше, чем у карманной фитюльки. Как говорят
радиолюбители, при такой мощности и на палец будет слышно, то есть без
всякой антенны. Так что же это получается?
Полуоткрыв рот, Лева в мучительном смятении чувств смотрел вслед
удаляющемуся другу, не в силах подняться, броситься за ним. Нет, зачем
это? Димка и так знает, что радиостанция не в порядке. А если он схалтурил
в расчете на внешний эффект? Действительно, такой "керосинки"
еще никто не видел. Афанасий Гаврилович поверил изобретателю, поверил и
в десять километров. Неужели напрасно?
...Багрецов нашел Толь Толича возле палатки начальника экспедиции. С
вежливой снисходительностью он улыбался, что-то объясняя женщине в летном
комбинезоне и белом шлеме. Летчица стояла спиной к Вадиму, потом вдруг
повернулась и, опустив голову, пошла ему навстречу.
- Зин-Зин! - радостно воскликнул Вадим. - Вы к нам?
Она крепко, по-мужски пожала руку и сдвинула широкие брови.
- Как будто бы. Сейчас имела удовольствие беседовать с вашим
начальником, товарищем Медоваровым. Это не человек, а что-то вроде
анемометра. Знаете, такая вертушка бывает на аэродромах, силу ветра по ней
определяют. - Зина спохватилась, вспомнив, что говорит со специалистом по
метеоприборам. - Вам про нее объяснять нечего. Дует ветер - она вертится.
Ветра нет - останавливается. Вот и друг ваш такой же... Третий раз прошу:
"Товарищ Медоваров, распорядитесь насчет приборов. Срочно нужно
устанавливать на самолеты". Пока торчу у него над душой - вертится: звонит
по телефону, людей вызывает, все идет как по маслу. Уйдешь - ветер
стихает, анемометр уже не крутится, и дело стоит на месте. Опять улыбочки,
обещания! - Зина говорила с явным раздражением. - Разве я для себя прошу?
Нельзя же откладывать до последнего часа и установку и проверку аппаратов.
Как этого не понимает ваш милый Толь Толич?
Вадим с грустью подумал, что своевременная проверка аппаратов дело
совершенно необходимое. Надо было раньше испытать "керосинки". Он
посмотрел на часы - через семь минут разговор с Набатниковым. Первая часть
его поручения выполнена - узнал о прибытии летчицы из лесной авиации. Но
как сказать об этом?
Зина, все еще недовольно оглядываясь на палатку, где скрылся Медоваров,
рассказала, что ее и еще одного летчика временно прикомандировали к
экспедиции Набатникова. После взрыва они должны произвести специальную
аэрофотосъемку, а также принять участие в полетах с неизвестными ей
аппаратами.
- Волнуюсь, как девчонка, - призналась она, нервно теребя замок "молнии"
на груди.
Неслышно, будто на кошачьих лапках, подошел Медоваров и, прищурившись,
оглядел ее.
- Понапрасну сердитесь, золотко. Я уже распорядился. Утром заберете
фотоаппараты.
- А остальное?
- Да, да... - Толь Толич мизинцем вынул соринку из уголка глаза. -
Песок, ветер... Скверное место. Вы мне напомните завтра, что там еще
полагается. Согласуем с товарищем Набатниковым.
- Вы же мне сами сказали, что все согласовано. Наконец, спросите его.
Медоваров кисло улыбнулся.
- К сожалению, товарищ Набатников сейчас отсутствует.
Он сунул руки в карманы, хотел было уйти, но Вадим его задержал.
- Минуточку. Афанасий Гаврилович хотел с вами говорить.
Вадим попробовал зажечь фитиль, но руки не слушались. "Недостаток
конструкции, надо бы приспособить колесико с камнем, как в зажигалке, -
подумал он равнодушно. - Впрочем, теперь уже все равно".
Ветер задувал пламя, спички ломались. Толь Толич пошутил, что в этом
деле необходима привычка курящего человека, и с готовностью помог радисту.
Сколько ни нажимал Вадим кнопку вызова, в телефонах царило скорбное
молчание, Афанасий Гаврилович не отвечал. Наконец послышался слабый лепет,
не имеющий ничего общего с басом Набатникова, и все стихло.
Долго бился Вадим, дул и кричал в микрофон, подкручивал ручки (допуская
мысль, что Набатников случайно перешел на другую волну), но результат
оставался прежним.
Зина, отвернувшись, чтобы не видеть Медоварова, кусала губы от обиды за
Багрецова.
"Торжествуй, Толь Толич, победа твоя! Недаром ты был против его
командировки. Смотри, он стоит перед тобой, жалкий, оскандалившийся.
Пользуйся случаем. Беги к начальнику, напомни ему о своей
проницательности. Скажи, что техник неуч и хвастун, что об этом тебя
предупреждали еще в Москве. Беги, скорее беги!"
К счастью для Зины, ее позвали. Очень хорошо. Зачем своим присутствием
мучить Багрецова? Ведь ему и перед ней стыдно. "Как больно за тебя,
Вадим!.."
А Медоваров, поигрывая ремешком, смотрел на бесполезные попытки
Багрецова и радовался. С губ его не сходила кривая усмешка. "Кто ты есть
такой? - словно говорил он. - Цыпленок, а туда же, принципиальность свою
показывает! За справедливостью, видите ли, гоняется... Молокосос! Хотел
жаловаться Набатникову: затирает, мол, ваш помощник молодые кадры. В
изобретатели пролез, чтоб премии получать. Да не тут-то было, хлопнулся
мордой об стол. Ищи справедливости, золотко!"
Глава 5
ТОЛЬ ТОЛИЧ И ЕГО СЧАСТЛИВАЯ ЗВЕЗДА
Медоваров, как и многие завистники, люто ненавидел талантливых людей.
Он завидовал их упорству, преданности любимому делу, завидовал славе их и,
главное, тому, что получают они больше его. На прежней работе, тоже в
научном институте, Толь Толич часто подписывал платежные ведомости, ордера
на выдачу премий за изобретательство, подписывал документы по авторскому
гонорару, - в институте издавался научный журнал. Всегда делал это с
усмешкой и мелкими придирками, чувствуя себя обойденным, обиженным. Как же
так? Ведь он, Медоваров, человек с высшим образованием, больше двадцати
лет занимает административно-хозяйственные должности, с персональной
машиной. Начальство ценит и уважает его, а получает он гораздо меньше, чем
какой-то мальчонка - мастер опытного цеха, которому выплачиваются чуть ли
не ежемесячно премии за рационализацию.
Пользуясь своим правом, Медоваров подолгу задерживал документы на
выплату премий и гонорара. Под маркой экономии государственных средств
выискивал какие-то несуществующие ограничения, для чего до тонкости изучал
все финансовые законы, трактуя их несколько односторонне, так как им
руководили не эти законы и человеческий долг, а злобная зависть.
- Я за свои две тысячи вон какую ответственность несу! - слегка
подвыпив, говорил он друзьям. - Все хозяйство у меня на руках. А какой-то
курицын сын, ни солидности в нем, ни положения, гайку выдумал - и нате
вам, пять тысяч на блюдечке!
К людям с "солидностью и положением" Толь Толич относился иначе. Не
моргнув, он подписывал любой ордер. Еще бы, у Ивана Ивановича персональная
машина! Толь Толич не представлял себе, что заслуги, значимость того или
иного человека не всегда определяются средствами передвижения, которыми он
пользуется. Для Медоварова известный всей стране ученый, приехавший в
институт на метро, значил гораздо меньше, чем председатель артели,
выпускающей брошки и головные шпильки, - этот ездит на персональной машине.
В научном институте неудобно было показывать свое пренебрежение к
творческой мысли, поэтому Толь Толич заискивающе улыбался докторам наук,
дружески похлопывал молодых инженеров по плечу и даже снисходил до шуток с
лаборантами. Больше всего его радовала возможность показать свою власть,
хоть в мелочах, но пусть они знают!
Кто они? Проходя через актовый зал института, где к первомайскому
празднику на Доске почета вывешивали портреты талантливых ученых,
изобретателей, передовых рабочих, Медоваров неприятно улыбался: "Ну что ж,
все придете ко мне, поклонитесь Толь Толичу в ножки. Мы, конечно, звезд с
неба не хватаем, премий тоже не получаем. Ничего, посмотрим, за что их вам
дают". В результате Толь Толичу тоже дали, но не премию, а строгий выговор
в приказе по институту. У Медоварова произошел малоприятный ему конфликт с
тем самым изобретателем из опытного цеха, который почти ежемесячно получал
премии. Всеми правдами и неправдами Толь Толич старался урезать их,
задержать. Обвинял ни в чем не повинного мастера в рвачестве, обкрадываний
государства и других смертных грехах.
Партийная организация встала на защиту изобретателя, Толь Толич
прикинулся овечкой, покаялся - это ему не впервой, - и дело ограничилось
взысканием, хотя могло бы обернуться иначе.
С тех пор - а времени прошло порядочно - в сердце Толь Толича
притаилась уже не зависть, а злость, жгучая, как серная кислота. Капнет
случайно на платье, можно и не заметить, а потом появляется дырка. Ничего
особенного, заштопается, но все же нехорошо. Вот такие мелкие дырочки,
уколы, неприятности, портящие не платье, а жизнь, которая состоит не
только из больших дел, но и будничных, обыкновенных, люди ощущали от
соприкосновения с Медоваровым. Чаще всего, поглощенные своим творческим
трудом, ученые, инженеры, изобретатели не понимали этого. Милый человек
Толь Толич, усаживал в кресло, предлагал папиросы, рассказывал анекдот, а
потом разводил руками и признавался:
- Командировочку вашу в Ленинград мы чуть-чуть подрезали. Знаете, по
смете не выходит. Главный бухгалтер возражает.
А инженер составил точный план своей командировки. На заводе
испытывалось его изобретение. Он уже знает, что надо изменить в
конструкции. Но время, время! Откуда его взять, если помощник директора
сократил срок командировки вдвое? Ничего не поделаешь, ему виднее. Смета
так смета...
Напрасно на нее ссылался Медоваров. Средств на командировки научному
институту было отпущено достаточно. Директор института, академик, не мог
тратить много времени на решение финансовых вопросов. Все такие дела
вершил Толь Толич, считался незаменимым хозяйственником, приятным; чутким,
ну просто прелестным человеком. И тот же инженер, которому беспричинно
сократили командировку, уходил из кабинета Толь Толича обласканный и
довольный. Может быть, позже, внимательно присмотревшись, инженер найдет
мелкие дырочки на платье - следы жгучей зависти и злости, они испортят ему
настроение, но, как правило, такие люди, влюбленные в свои большие дела,
не обращают внимания на мелочи.
Что им Толь Толич с его жалкими попытками хоть чем-нибудь ущемить
человека, того, кто идет прямым путем, не ластится к начальству, не
клянчит у него каких-нибудь благ и не выслуживается перед ним!
Это особенно возмущало Толь Толича. В жизни он никогда не шел по прямой
дороге, его прельщали мелкие, узенькие тропки, вьющиеся рядом. Меняя то
одну, то другую, он старался забежать вперед, но, как известно, прямой
путь - самый короткий, а потому Толь Толич часто оставался в хвосте.
Но и тут он не терялся. С помощью влиятельного друга - а друзей у Толь
Толича было много - он пристраивался на запятках солидного экипажа и снова
вырывался вперед, приветственно помахивая ручкой недогадливым пешеходам.
Именно таким образом он и въехал в кабинет помощника директора
института, где работал Набатников. Неприглядная история с премиями дала
Медоварову серьезный урок. Он его не забыл, стал осторожнее, но побороть в
себе неприязнь к людям типа Багрецова не мог. Так молодой кот, однажды
высеченный за агрессивное отношение к цыплятам, будет взирать на них
подчеркнуто равнодушно, но вряд ли воспылает к ним отеческой нежностью.
При случае, заблудись такой цыпленок вдали от хозяйского двора,
обиженный кот постарается восстановить свою поруганную честь.
Вот таким заблудившимся цыпленком и оказался Багрецов, Пищи, кричи в
свой микрофон - тебя никто здесь не услышит. "Жаловаться хотели товарищу
Набатникову? Милости прошу - хоть сию минуту. Не желаете ли свои претензии
высказать ему по радио? Будьте добры, он давно ждет вашего вызова. Ах, не
работает? Как же это вы, молодой человек, опростоволосились? Отрываете
время у занятых людей, себя мучаете.
Нехорошо, очень нехорошо!"
Примерно так, начальственным баском, Толь Толич хотел бы пожурить
"цыпленка", но, пораздумав, ничего не сказал и на цыпочках, тихонько,
словно боясь потревожить больного, ушел в палатку составлять проект
докладной записки на имя начальника экспедиции товарища Набатникова о
необходимости удаления посторонних лиц с территории лагеря.
Медоваров понимал, что неудачная демонстрация аппарата Багрецова таит в
себе опасные последствия. Сразу он его не наладит, тем более что прошло
уже два часа с тех пор, как радист начал вызывать Афанасия Гавриловича.
К Вадиму несколько раз прибегали Женя и Митяй (Левка благоразумно
прятался), возились с "керосинкой", стараясь ее наладить. Наконец,
убедившись, что "дело дохлое", как сказал Митяй, сдались и попросили
Набатникова дать им время до завтра. Тот был искренне огорчен, в сомнении
покачал головой, но согласился.
Над Багрецовым тучи постепенно сгущались. Назавтра, после замены
некоторых ламп в радиостанции, он с помощью друзей повторил испытания на
дальность связи. Несмотря на прямую видимость, аппараты еле-еле
перекрывали ничтожное расстояние, не более километра.
Усиков от волнения потерял свою тюбетейку, бегая за Вадимом, словно
побитая собачонка. Сегодня утром, после бессонной ночи, Лева наконец
признался, что перекалил лампы, и теперь всеми силами хотел загладить свою
вину.
От Митяя ему досталось здорово. Лева оправдывался, говорил, что хотел
вроде как вылечить Вадимову "керосинку", да ошибся.
- Ошибся, - передразнил его Митяй. - Один лекарь тоже ошибся, хотел
вырвать зуб, а оторвал ухо. Видеть тебя, шкоду, не могу! - Плюнул в
сердцах и ушел.
Но виноват был не только Лева, а и сам изобретатель. Отправляясь на
такие ответственные испытания, он захватил с собой далеко не полный
комплект радиоламп. В Москве трудно было достать одну из недавно
выпущенных ламп, Багрецов страшно торопился, а потому махнул рукой,
понадеявшись, что лампа не понадобится, но вышло иначе. Хотел найти ее
здесь, однако ни у радистов, ни у телевизионщиков, ни у радиофизиков, ни у
кого в лагере такой лампы не оказалось.
Вместе с Левой Багрецов принялся за переделку радиостанции, пробуя
заменить в ней испорченную редкую лампу какой-либо другой из имеющихся под
рукой. Журавлихин и Митяй хотели тоже принять в этом участие, но были по
горло заняты установкой и проверкой "Альтаира" с новой антенной.
Дело в том, что скрытая в ящике антенна здесь не годилась, она должна
быть выставлена наружу (иначе нельзя получить большую дальность) и к тому
же быть достаточно прочной, на случай, если до нее долетят падающие
осколки породы.
Выждав время и убедившись, что Багрецов окончательно завяз с переделкой
радиостанции, Толь Толич пришел в палатку к Набатникову и почтительно
протянул ему докладную записку.
- Неудобно получается, Афанасий Гаврилович. Болтаются тут у нас
некоторые молодые люди без дела. Отвлекают народ на всякие пустяки, лампы
выпрашивают, приборы цыганят.
Набатников пробежал глазами записку, сурово взглянул на склонившуюся
фигуру Толь Толича.
- Правильно, конечно. У нас здесь не радиокружок. Малый совсем
запутался... Жалко.
- Жалеть нечего, Афанасий Гаврилович. Насчет Багрецова меня в Москве
предупреждали. Из молодых, да ранний, подхалтурить любит. Выдает себя за
изобретателя, носится по всей Москве со своими "керосинками". А что
получается на деле? Пшик. Видимость одна и хвастовство.
- Вы хотите сказать, что Багрецов обманул нас?
- Нет, зачем же! - с мягкой улыбочкой возразил Толь Толич. - Не нас, а
вас, Афанасий Гаврилович. Я-то его давно раскусил. Ох, и жучок! Он на нас
еще в суд подаст, взыщет командировочные...
Набатников сделал нетерпеливое движение, как бы желая отвести эти ни на
чем не основанные подозрения, но Толь Толич предупредил его:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг