расставить горы по желанию человека. В самом деле, почему бы не
"переконструировать" Уральский хребет? Повернуть его трудно. Ну, а нельзя
ли сделать в нем через каждые полсотни километров широкие двери - пусть
теплый морской сквознячок свободно гуляет по Сибири? Или, скажем, почему
бы не заняться климатом Новороссийска? Горы там явно не на месте.
Ведь это же сплошное безобразие, когда в городе хозяйничает ветер:
срывает крыши, переворачивает вагоны, автобусы, грузовики. В такие часы
в бухту не решаются войти даже солидные суда. Люди живут как в
аэродинамической трубе, где свистит ледяной ветер.
Валим испытывал неясное волнение, звенело в ушах, холодели пальцы. Нет,
не только мечта о повороте гор была тому причиной, тревожила и горячая
мысль: а как же это будет сделано? Не атомными ли взрывами Набатников
собирается перебрасывать горы?
И, словно отвечая на мысли Вадима, заговорил Набатников:
- Сегодня же принимайтесь за дело. Задача простая, но все же
посоветуйтесь со специалистами. У них к каждой телекамере тянутся провода.
Попробуем и другой способ. С разных точек нужно видеть, как от взрыва
вскроется гора. Геологи обещают, что атомная взрывчатка окупится с лихвой.
Здесь в осадочных породах есть...
Лицо Набатникова то вспыхивало, то угасало, говорил он горячо,
увлекаясь и вновь осаживая себя. Видно, тема эта была главной в его жизни,
заключительным этапом многолетней творческой работы. Он, будто споря с
противниками, доказывал, что опыт переброски гигантских масс грунта
атомным взрывом пока еще дорог. Но ведь это сейчас, а потом, и очень
скоро, станет обычным делом. Можно гору убрать совсем, передвинуть на
другое место, наконец, создать заново. Он рисовал перед студентами
необычайнейшие картины будущей географии, отчего у Левы Усикова леденело
сердце и падало куда-то в пустоту. Митяй крепился - чего ж тут особенного!
- и, по-деловому представляя себе практические возможности сегодняшней
техники, приходил к убеждению, что действительно это будет скоро.
Женя, вытянув длинную шею, слушал Афанасия Гавриловича, и перед глазами
его то появлялись, то вновь исчезали карты, чертежи, рисунки из гигантской
книги новой географии. Чья-то невидимая рука перелистывала страницы,
знакомые и незнакомые, страницы с картами новых морей, каналов и гор,
Можно взрывами вырыть море в пустыне, повернуть к нему реки и окружить его
горами. Из земли вырастет кратер, похожий на лунный, но не сухой, а, как
искусственное озеро, наполненный водой. Можно сделать горный хребет и
защитить сады от жгучего ветра-афганца или ледяного дыхания Арктики. На
вершинах этих гор будут поставлены мощные ветроэлектростанции или сделаны
специальные шахты для использования воздушного потока. Можно создавать
горы на равнинах и в степях, где угодно и в любом, хоть шахматном, порядке.
Но тут не выдержало радиолюбительское сердце, и Журавлихин невольно
перебил Афанасия Гавриловича:
- А можно направленным взрывом создать высокий кону- сообразный холм с
малой площадью основания?
- Это к чему же?
- Для телевидения, вместо башни.
И Женя объяснил тут же придуманную им систему увеличения дальности
телевидения. Она отличалась от обычной ретрансляции тем, что вместо
дорогостоящих металлических мачт можно использовать искусственные холмы,
на вершинах которых ставить ретрансляционные аппараты. В этом случае, так
как высота холма во много раз выше мачты, число промежуточных точек
значительно сократится.
- От Москвы до Куйбышева можно сделать всего лишь три-четыре горки
вместо многих десятков мачт, - доказывал Женя экономичность своего проекта.
- А ты знаешь, сколько одна такая горка стоит? - вмешался Митяй. -
Какая же тут выгода?
Лева с ним не согласился, заморгал, заволновался.
- Странное... очень странное доказательство. Ты что же, Митяй? Позабыл
о комплексном решении? Ведь Афанасий Гаврилович об этом и говорил. Гора -
не только мачта. Возле нее получается готовый водоем. Это раз. - Он загнул
палец. - Наверху ветростанция. Это два. Какой-нибудь... это самое...
санаторий - три. И, между прочим, телевизионная точка, но не просто в
общей линии, а и для местного телевидения.
Афанасий Гаврилович хлопнул себя ладонью по колену.
- А что? Здорово! Хозяйский подход. Ну что ж, придет время - будем
строить и "комплексные горки". Только, честно признаюсь, проект Бабкина
мне больше нравится.
Вадим привстал от неожиданности.
- Какого Бабкина?
- Хорош друг! - Афанасий Гаврилович неодобрительно пожал плечами. -
Разве он вам ничего не писал? Женя, - профессор повернулся к нему, - это
вы мне о Бабкине говорили? Вспоминали о каком-то письме?
Все было верно, но сейчас, в присутствии Вадима, Женя очень не хотел бы
разговаривать о письме, которое вслед за первым получил от Нади.
Поведение этой маленькой женщины необъяснимо. Почти ежедневно на имя
Журавлихина почтовая машина привозила Надины письма. Женя их тщательно
скрывал не только от Багрецова, но и от Левы с Митяем. Надя писала о
погоде в Москве, о новом фильме, о приеме дальних передач, о том, каким
чудесным парнем оказался Бабкин, и об успехе его проекта. Писала, что
теперь ее сопровождает хмуро-молчаливый Тимофей. Роль свою он выполняет
прекрасно - внимателен и не надоедлив.
"Кстати, как чувствует себя Дима? - спрашивала Надя в одном из писем. -
Вы, Женечка, наверное, с ним подружились? Немного взбалмошный, но все же
натура интересная. Передайте ему, что он хороший, даже несмотря на его
стихи. Спасает Бабкин, а то бы совсем заскучала. Ну, а вы, Женечка,
вспоминаете меня хоть немножко?"
Примерно в таком же тоне были выдержаны все ее письма. В каждом из них
превозносился Бабкин, тепло говорилось о Вадиме, и не забывался адресат.
Слова казались искренними, но в то же время смысл их оставался туманным.
Не поймешь, к чему все это. Чем вызвано столь частое напоминание о себе?
Ведь сама же она пишет, что "ужасно" много работает, вздохнуть некогда.
Наверное, по ночам сочиняет письма. И Женя ее жалел. Ему было приятно
Надино внимание, но и в нем он чувствовал эгоизм, самолюбование. Вольно
или невольно она может столкнуть лбами всех троих: Женю, Вадима и
"хмуро-молчаливого" Бабкина. Поэтому Журавлихин решил скрыть от Багрецова,
что чуть ли не пачками получает Надины послания. Он не будет передавать
приветы и говорить от ее имени, что Дима "хороший". Ничего не скажет и о
талантах какого-то Бабкина, о его навой роли. Пусть себе играет. Вряд ли
это приятно Вадиму. Лучше молчать.
Но Афанасий Гаврилович спутал все карты. Вчера он случайно встретил
Журавлихина и спросил - чем же, в конце концов, разрешилась загадка
дальнего приема? Ясно, что Женя не мог не упомянуть об идее Бабкина, она
ему нравилась самому.
Сейчас Женя виновато молчал. На лицах Левы и Митяя удивление и обида.
Как же так? Вместе работали, вместе искали аппарат, можно сказать,
молодую жизнь положили на фронте науки, летний отпуск загубили - и за все
это Женькина черная неблагодарность. Почему он скрывает от них идею
Бабкина? Ведь дело касается обыкновенного телевидения, а не какой-нибудь
секретной военной техники. Да и вообще, что за чепуха - Афанасий.
Гаврилович говорит об этом свободно и даже изумлен, почему Бабкин не
писал о своей работе Багрецову.
Никто из друзей не догадывался, что техника эта секретна лишь по
причине Жениной деликатности.
В его поведении Вадим почувствовал что-то неладное, но в ту минуту он и
не подумал о Наде, потрясенный неожиданным заявлением Афанасия
Гавриловича: Тимка Бабкин занимается проектами в телевидении! С ума сойти
можно! Это тебе не "керосинки".
- Да как же это случилось? - Он нетерпеливо дергал Женю за рукав. -
Тимкин проект! Вот не ожидал! Откуда тебе известно?
Женя выискивал подходящие слова для признания, но его выручил Афанасий
Гаврилович:
- Судя по вашему рассказу, "Альтаир" принимался в Москве. Значит, взрыв
будет и там виден?
На этот вопрос Женя ответил с готовностью, но предупредил, что приемник
в диске должен быть настроен на волну "Альтаира".
- Договоримся о волнах, - обрадованно сказал Набатников. - В некоторых
московских институтах полезно будет понаблюдать за нашим опытом. Обычные
телевизоры подойдут?
- Нет, волны другие. Телевизоры можно достать у Пичуева.
Усиков запротестовал. Ведь он не последний человек в этом деле,
немножко разбирается в распространении радиоволн, знает, какие телевизоры
подойдут, а какие нет.
- Ошибаешься, Женечка. - Лева нервно сдвинул тюбетейку на затылок. -
Можно взять и обычные волны. Тогда на массовых телевизорах люди увидят,
как взрывают горы. Такого мир еще не знал.
- И не узнает, - недовольно заметил до этого молчавший Митяй. - Что ж,
мы всех будем приглашать на испытания атомной техники? И друзей и врагов?
Как ты думаешь?
Лева вопросительно взглянул на Афанасия Гавриловича, ожидая, что тот
ответит Митяю.
Набатников скользнул взглядом по горной цепи, как бы представляя себе,
что будет видно на экране, и наконец успокоил Митяя: никаких секретов в
опыте нет, конечно, кроме технологии изготовления "атомной взрывчатки".
Сам процесс взрыва, увиденный на экране даже специалистом атомщиком,
ничего ему не раскроет. Опасения излишни.
Далее это небольшое совещание, под председательством Афанасия
Гавриловича, обсудило некоторые специальные вопросы, связанные с
радиотехникой. Необходимо было защитить "Альтаир" от вредного
радиоактивного излучения в момент взрыва, иначе могут отказать электронные
приборы - передающая трубка и радиолампы. Решили заключить "Альтаир" в
толстостенный бетонный ящик, в чем не нуждались обыкновенные телекамеры,
установленные далеко от места взрыва.
Багрецов молчал и все думал, как бы выведать у Жени хоть маленькие
подробности, технические наметки, касающиеся Тимкиного проекта. До слез
было обидно. Все годы трудились вместе, а тут - нате вам! - стоило Вадиму
уехать из Москвы, как друг его Тимка уже "ходит в гениях".
Плевать ему на паршивые "керосинки", когда он решает судьбы телевидения.
Журавлихин тактично обошел вопрос, откуда ему стало известно о проекте
Бабкина, но сущность его изложил достаточно полно. Выяснилось, что по ряду
технических соображений телевизионную передачу взрыва горы следовало бы
вести на сантиметровых волнах, которые используются в "системе Бабкина".
Журавлихин так ее и назвал, отчего Вадим вытаращил глаза.
"Неужели дело дошло до того, что Тимкино творение именуется "системой"?
- ужасался он, ничего не понимая. - Глядишь, скоро войдет в учебники.
Можно и двойку схватить за бабкинскую систему. Нет, не верю. Ведь я же
Тимку знаю как облупленного. Голова у него варит хорошо. Ну, была у него
всякая мелкая рационализация, премии получал. Нет... Нет, - убеждал себя
Вадим, точно от этого ему было спокойнее, - пороха он, конечно, не
выдумает. На шарлатанство - тоже не способен. Нет на свете "системы
Бабкина". Это - трагическая ошибка".
Сомнения одолевали Вадима, хотел было их высказать, но побоялся.
Подумают, что это поклеп на Тимку, причем из самой низкой зависти. А
Вадим не завидовал. Где-то в глубине души чувствовалась сосущая боль,
ворочался проклятый червячок. Но это не зависть, скорее тайная обида
неудачника. Именно таким неудачником и считал себя Багрецов.
Все у него не ладилось, начиная с самой весны. Прежде всего
"разнесчастная любовь" к Наде, ее кокетство с Женькой Журавлихиным, у
которого, по злой шутке судьбы, Вадим оказался вроде как в подчинении.
Разве это приятно? Опять же разрыв с Тимкой, самым лучшим из всех
существующих в мире друзей. Наконец, глупейшая и тягостная погоня за
экспедицией, завершившаяся весьма сомнительной победой. Карманные
"керосинки" выглядят здесь смешными и наивными даже в сравнении с
"Альтаиром", хотя и без него могли бы здесь обойтись.
Вадим впал в окончательное уныние. Афанасий Гаврилович будто и не
замечал его, разговаривая только о телевидении, а "керосинки" пока еще
оставались в стороне.
Но вот дошла и до них очередь. Афанасий Гаврилович постучал по крышке
чемодана, взятого с собой Багрецовым.
- Хвастайся теперь ты, Вадим. Великолепный телефон, специально для меня!
Как-то мне в машину поставили радиостанцию, чтобы в пути я мог вызывать
институт. Зря трудились. Машина так и стоит на приколе. Ведь я убежденный
пешеход.
Ободренный Багрецов быстро достал аппараты и один из них передал
Афанасию Гавриловичу. Широкой ладонью тот любовно погладил крышку.
- Вот такой телефон я еще могу взять с собой. Здесь без него не
обойдешься. Команды, распоряжения, связь с лагерем. Я же не сижу на месте.
В общем - полезная штука.
Чиркнув спичкой, Вадим зажег фитиль "керосинки" и стал ее проверять.
Набатников молча наблюдал за ним, думая, что аппарат Багрецова можно
использовать не только для связи, но и для контроля некоторых
автоматических приборов, расставленных в районе предполагаемого взрыва.
Так сказать, личная проверка.
- Говоришь, километров десять перекроет? - спросил он у Багрецова.
- В некоторых условиях даже больше. - Вадим передал профессору
включенную радиостанцию. - Пожалуйста, кладите в карман.
- Страшновато... - Набатников, смеясь, опустил ее в широкий карман
пальто. - Сгоришь еще... Как мотылек...
Вадим охотно принял шутку и возразил с подчеркнутым спокойствием:
- Нет, Афанасий Гаврилович, взрыв не всегда сопровождается пожаром.
Набатников с полупоклоном прижал руку к сердцу.
- Сердечно благодарю. Только этого мне и не хватало. Во время атомного
взрыва погибнуть от взрыва "керосинки"...
Лева Усиков хлопал себя по коленям, веселился:
- Вадимище! Милый, признайся: пожарная охрана тебя... это самое... не
штрафовала? В каких ты с ней отношениях?
Митяй ущипнул его за ногу и прошипел:
- Не балагурь! Ничего смешного нет. Видишь, парню не по себе...
А Вадиму было действительно не по себе. Когда он включил вторую
радиостанцию, то сразу опытным ухом определил, что приемник работает
слабо. В телефонах - подозрительное журчание. Ему, как и любому радисту,
известно, что лучше бы аппарат вовсе не действовал, тогда легче найти и
устранить неисправность; если же приемник работает еле-еле, то для его
наладки нужны сложные измерительные приборы. Ими пользуются лишь в
лаборатории и не берут с собой на полевые испытания. Таких приборов у
Вадима не было, но по всему чувствовалось, что без них не обойтись.
Набатников укреплял на себе мягкий проводничок антенны (вместо
металлического прута) и не замечал состояния радиста. Ни его побледневшего
лица, ни капелек пота, выступившего на лбу, ни резких, нервных движений,
когда он щелкал переключателем, стучал пальцем по лампам, прижимая
телефоны к ушам и торопливо вытирая лицо рукавом.
Все это говорило студентам, что товарищ их попал в беду. Но в данную
минуту помочь ему они не могли.
Прицепив проводник к плечу, Набатников напомнил Багрецову, что еще в
Москве переговаривался с ним по этому радиотелефону, но, правда, из
комнаты в комнату. Недалеко. Пусть теперь Вадим покажет, как работают его
"керосинки" на практике в настоящем деле.
- Спускайся в лагерь и узнай у Медоварова, прибыл ли кто из лесной
авиации. Кстати, дай ему микрофон. Поговорим.
Он спросил у Вадима номер волны и сказал, что будет ждать вызова.
Нерешительными шагами, чувствуя чугунную тяжесть в ногах, Вадим
спустился по дорожке к лагерю. Теплилась слабая надежда, что на таком
маленьком расстоянии связь будет уверенной. Потом можно аппарат наладить
как следует. А сейчас Вадим не мог признаться Набатникову, что
"керосинка"; еще не бывшая в работе, вдруг испортилась. Значит, ей и
верить нельзя, подведет в самую ответственную минуту.
Провожая глазами поникшую фигуру Вадима, Лева сидел ни жив ни мертв.
Случилось самое страшное. Когда ему доверили "керосинку", он из-за
своего неистребимого любопытства до отказа повернул ползунок реостата,
очень хотелось узнать, увеличится ли ее мощность, - и вот результат.
Набедокурил, как самый паршивый мальчишка. Подвел товарища. Но что же
теперь делать? Признаться, предупредить Афанасия Гавриловича, что аппарат
не в порядке? Но неизвестно, поблагодарит ли Димочка за это?
Может, все обойдется и первая демонстрация пройдет удачно? Потом уже
Лева скажет о реостате, покается - руки вверх, прости, мол, Димочка,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг