сладко-сентиментальное отношение между друзьями, когда взрослые ребята
называют друг друга уменьшительными именами, при встрече целуются, как
девчонки, и напоказ перед всеми подчеркивают свою "нежную дружбу". Вот и
сейчас он не хотел, чтобы Левка почувствовал его заботу. Ветки для костра
мог сам принести, не барышня на высоких каблуках: "Ах, ах, испачкаюсь!"
Митяй смотрел на него с досадой - Левка действительно вымазал углем
свои парусиновые брюки. Как за малым ребенком надо водить.
- Вы подежурьте, ребята, а я на почту слетаю, - рассеянно глядя на
разгорающееся пламя, сказал Женя. - Может, телеграмма пришла.
- Не мое это дело старшим указывать, но думаю, что ты скоро соскучился,
- съязвил Митяй, садясь напротив Журавлихина. - Впрочем, извиняюсь,
ошибся, мы все ждем технической консультации от лаборантки Колокольчиковой.
- Вовсе не остроумно, - вступился Усиков. - Тебе известно, что Надя
обещала найти того парня... Помнишь, собирался ехать в экспедицию. И
нечего подкалывать. Я бы мог спросить о нумерованных письмах, но лучше
помолчу.
Выстрел попал прямо в цель. Митяй даже крякнул от досады, хотел что-то
сказать, не нашелся и сгоряча бросил в костер полную охапку сухих веток.
Они затрещали, пламя взметнулось вверх, скрывая от Митяя ехидную
физиономию Левки, - он с удовольствием наблюдал за впечатлением от
сказанного.
Странный характер у Митяя. Даже от самого близкого друга, Левки, он
прятал все, что касалось его отношения к одной весьма заслуживающей
внимания девушке из отдела технического контроля Харьковского велозавода.
Совсем случайно Левка узнал, что Митяй очень часто пишет ей, причем каждое
письмо нумерует. Возможно, беспокоится, что некоторые письма могут не
дойти и она обидится - позабыл, мол, ее там, в столице, - но следующее
письмо, с номером, сразу рассеет ненужные тревоги.
Значит, где-то еще бродит ласковое письмецо под номером, скажем, 348,
Митяй пишет аккуратно.
- Ты бы заказал себе специальные бланки со штампом: "При ответе
ссылаться на наш номер", - подтрунивал Левка, посматривая на мрачного,
раздосадованного Митяя сквозь высокое полупрозрачное пламя костра.
Освещенный оранжево-красным огнем Митяй напомнил ему одного из героев
детских книг. Похож на вождя краснокожих, только бы перьями убрать его
жесткие, как проволока, волосы, немножко изменить форму широкого,
добродушного носа, вычернить брови, разрисовать щеки татуировкой - на это
Лева мастак... Нет, даже здесь, при свете костра, останется Митяй самим
собой, далеким от романтических героев Купера. Ничего общего.
Завтракает простоквашей и отмечает письма к любимой в журнале исходящих.
- Смотрю я на тебя, Митяй, и удивляюсь. - Усиков привстал на колени,
чтобы лучше видеть его над пламенем. - Кровь у тебя в жилах или снятое
молоко? Конечно, если рассказать нашим девчатам о твоей редкой
привязанности, о письмах через день, о встречах раз в году, то они,
растроганные, вытащат платочки и будут сморкаться от умиления... Нет, уж
извините! - Левка развел руками. - Я так не могу... Любовь - это самое...
как пламя... Вот, смотри на него! Оно согревает нас, оно светит, и не
только нам, но и окружающим... Правда, Женечка?
Снисходительно поглядывая на него - что может понимать первокурсник! -
Журавлихин ворошил палкой горячую золу, где блестели золотые искорки,
такие же веселые, как в Надиных глазах. "Сегодня же отправлю ей письмо,
как пойду за телеграммой", - подумал он и мечтательно заговорил:
- Каждому свое, дорогой Левка. Я, например, всегда представлял себе
любовь огромной, почти беспредельной. Она раздвигает границы мира...
Нельзя забыть Аэлиты. С далекой планеты она зовет человека Земли.
Помнишь, как роман заканчивается? "Голос Аэлиты, любви, вечности, голос
тоски, летит по всей вселенной, зовя, призывая, клича - где ты, где ты,
любовь?"
Он замолчал, словно прислушиваясь к тишине, будто звенели в ней еще
отголоски, прилетевшие из глубины вселенной. Казалось ему, что сам он ждет
именно такой любви. Иногда чувствовал, будто пришла она, властная и
настойчивая. Захватывало дух от смутного волнения, хотелось делать
глупости, не спать до утра, не расставаться с любимой ни на минуту,
завидовать солнцу, что ее греет, звездам, на которые она смотрит, земле,
по которой она ступает.
Это беспокойное состояние длилось довольно долго. Но судьба не
улыбалась Журавлихину. Девушек отпугивали его задумчивая молчаливость,
робость. Он был неловок, весь как бы в себе, а подчас и скучноват.
Оскорбленный Журавлихин, в постоянной привычке к анализу разных
явлений, копался в своем сердце и смотрел, что там еще осталось от
выдуманной любви, и с горькой иронией проверял себя на примерах
самопожертвования.
Очень часто оказывалось, что из-за этой любви он не мог бы броситься в
воду, так как не считал себя опытным пловцом. А спасение девушки, скажем,
из огня более целесообразно поручить специалистам, то есть пожарникам.
Проходили недели, и в конце концов Женя убеждался, что все это было
ненастоящим. В такие минуты он мог бы даже позавидовать Митяю со своими
нумерованными письмами и встречами раз в году. Вероятно, это и называется
любовью.
Пламя костра погасло. Подернутые золой, тлели продолговатые угли,
похожие на раскаленные гвозди в кузнечном горне. Остывали они медленно, и
долго еще бегали вокруг синие тревожные огоньки.
- Так вот и у Митяя получается, это самое... - нарушил молчание Лева,
кивнув на костер. - Еле заметное горение. А он говорит - любовь.
Митяй не возражал. Не хотел вести пустую беседу - слишком уж запросто
спорить о самом сокровенном. Неглупый парень Левка, а не понимает, что
есть у человека в душе - или как ее там назвать? - маленький уголок, куда
нельзя пройти в сапогах и калошах. Не всегда между друзьями обсуждаются
эти вопросы, и напрасно Женя призывает на помощь писателей, доказывая, что
любовь должна быть космической и тысячеградусной.
Видно, Митяй был прав. Все придет в свое время. Пусть тлеет глубоко от
любопытных глаз спрятанный в золе неугасимый уголек. Настанет день, и
вспыхнет пламя. Нужно ли торопиться?
Женю одолевали иные вопросы. Личные, касающиеся только его самого.
Трудно жить молодому: столько неясностей, мучительных загадок,
неразрешимых задач! И все они не похожи на формулы. Их не выведешь, как в
математике, не найдешь в учебнике, не спросишь у профессора. Кто
подскажет, можно ли сейчас писать Наде Колокольчиковой? Совместимо ли это
с высокоэтическими нормами поведения, которые Журавлихин считал для себя
обязательными?
Если бы оставался Багрецов в Москве, то почему бы не писать Наде
ежедневно, тем самым побивая рекорд, поставленный Митяем? Но, как
выяснилось в день отъезда "поисковой группы", обиженный парень бесследно
исчез, причем никто из его друзей даже не знал, в каком направлении.
Надя обещала навести самые подробные справки о Багрецове, так как ему
должен быть известен маршрут экспедиции Толь Толича. Если что-нибудь
выяснится, пошлет телеграмму.
Женя собирался на почту. Ему было не ясно, стоит ли отправлять Наде
заготовленное еще в поезде ласковое письмецо. Багрецова нет в Москве. И
все же, положение неравное. Понятно, что он, вдвойне обиженный - из-за
гордости и оскорбленного самолюбия, Наде писать не будет. А если так, то
удобно ли воспользоваться этим обстоятельством и настойчиво бомбардировать
ее письмами?
Дело тонкое, щекотливое, требует такта. Здесь не помешали бы искренние
советы друга. Но что могут подсказать первокурсники?
Молча Лева смотрел на задумавшегося Женечку, как он привык его
называть, потом взглянул на дремавшего Митяя и, комично шмыгнув носом,
сказал:
- Ты, Митяй, не обижайся на меня... Насчет исходящих номеров я не со
зла говорил. Почем знать, может, это самое... мне завидно... - он стыдливо
опустил глаза. - Хочется мне послать письмо одной... ну, скажем,
студентке, да вот не знаю, как тут быть... - Он вопросительно посмотрел на
Женю, затем на Митяя.
- Пустой ты парень, - неожиданно заключил Митяй. - Разве об этом
спрашивают? Если можешь не посылать, значит; и не посылай.
- Конечно, могу, но... это самое...
- Дальше и разговаривать не о чем. Значит, пока несерьезно. Ты вот тут
насчет пламени распространялся. Бывают, конечно, пожары... А у тебя сердце
- как коробок спичек. Много их, но каждая спичка горит недолго, да и пламя
маленькое, тусклое.
Лева молчал. Правильно сказал Митяй. Вероятно, с ним согласился и
Женечка.
Отойдя в темноту, чтоб не видели друзья, Женя вытащил письмо, разорвал
его на мелкие части и бросил в воду.
Закружились белые бумажки, как лепестки кувшинок. Упав в реку, они
поплыли по бледной лунной дороге, исчезая вдали.
* * * * * * * * * *
Все тот же берег Волги. Месяц отражался в черной воде, как раскаленная
добела подкова.
Усиков бегал по берегу, чтобы согреться. Женечка ушел на почту, за
телеграммой от Колокольчиковой; кроме того, ему необходимо было поговорить
с Москвой. В комитете комсомола с нетерпением ждали результатов поисков
"Альтаира". Ясно, что ничего утешительного Женя сообщить не мог. Вот уже
несколько часов прошло с тех пор, как ребята стали дежурить на берегу, но
на сером экране не было ни малейшего проблеска, никакого намека на
передачу.
За эти часы проходило много судов. Лева насчитал их не менее сорока.
Почти все они шли груженые, вниз по течению. Станки, краны,
электромоторы, кабели, насосы, автомобили посылала столица на
строительства, сельскохозяйственные машины на поля.
Сияя огнями кают, плыли по реке красавцы теплоходы, ползли низко
осевшие самоходные баржи, проплывали буксирные пароходы с цепочкой барж,
груженных лесом. Этот лес, как говорили рыбаки, буксиры тащили с
Рыбинского моря.
Ревели гудки катеров, бесшумно скользили плоты, проносились моторные
лодки. Где-то - на теплоходе, катере, барже - стоял ящик с "Альтаиром".
Может быть, он сейчас проплывает мимо, а Лева стоит на берегу и
равнодушно провожает глазами уходящие вдаль сигнальные огни.
Неподалеку послышался плеск весел. Заложив руки в карманы, Лева втянул
голову в плечи - так было теплее - я, подпрыгивая, побежал к тому месту,
где обычно приставали рыбачьи лодки.
Возле самой воды на кольях сушились сети. Усиков чуть не запутался в их
сложном лабиринте и выбрался оттуда уже после того, как лодки приткнулись
к берегу.
Рыбаки словно не замечали шустрого и юркого городского парнишку. Он
настойчиво старался заговорить с ними, помогал вытаскивать мокрые сети,
тащил весла и всячески хотел быть полезным старикам. Для него это были
новые люди, о которых он читал лишь в газетах и книгах. Лева не видел
жизни, а потому каждая встреча с незнакомыми людьми его особенно волновала.
Интересные старики, поговорить бы с ними. Наверное, пережили не меньше
трех войн - и в Левиных глазах заслуживали несомненного уважения.
Рыбаков было четверо - небольшая бригада из стариков, неугомонных,
любящих свое дело.
Но что случилось с радушными стариками? Почему они не разговаривают с
Левой? Еще несколько часов назад приютили у костра московских гостей и с
жадным вниманием слушали их рассказы о последних достижениях науки, о
новых московских улицах и линиях метро, о завтрашней Волге и всяких других
чудесных делах. Чем старики недовольны - совершенно непонятно.
Все так же молчаливо они развесили сети, вытащили на берег лодки, свой
небогатый улов и, кряхтя, подошли к костру погреться.
Митяй, каким-то образом почувствовав нависшую тучу, отполз в тень -
норовил, чтоб его не заметили. Левка не мог с этим смириться. Конечно,
самое простое - спрятаться в тени, но если ты можешь чем-то помочь людям,
в данном случае успокоить их, разогнать дурное настроение, то это нужно
сделать немедленно.
Но прежде всего необходимо выяснить, на что сердятся старики. Почему
самый веселый из них, бородатый Прохор Кузьмич, еще недавно потешавший
ребят шуточками да присказками, сейчас сидит угрюмо, сосет потухшую трубку
и зло посматривает на Леву из-под желтых клочковатых бровей?
Почему его брат Сидор Кузьмич хмуро поглаживает морщинистый подбородок
и смотрит в огонь прозрачными голубыми глазами? Что он видит там? О чем
думает?
Двое других рыбаков, не поднимая глаз, сосредоточенно чистят картошку.
- Разрешите, я помогу? - робко говорит Лева, доставая перочинный ножик.
Старики взглядывают друг на друга и ничего не отвечают. Усиков
вздыхает, с замиранием сердца вытаскивает мокрую, скользкую картофелину.
Митяй опасливо наблюдает за ним, уверенный, что из Левкиной затеи
ничего не получится. Бедному Левке просто-напросто никогда не приходилось
заниматься столь несложной и не очень интересной работой. Он сам
рассказывал, что даже в пионерском лагере его всегда освобождали от
дежурства по кухне, так как он должен был либо оформлять стенгазету, либо
подготавливать самодеятельный концерт. "А зря", - думает Митяй, глядя на
Левкины попытки справиться с непокорной картошкой: она все время
выскальзывает у него из рук. "Ну и срамота!.. Не так берешься, чудак, не с
этого бока. Тоньше срезай", - мысленно подсказывает Митяй, затем не
выдерживает, осторожно, чтобы не заметили старики, подползает, как
медведь, к Левке и берет у него начисто искромсанную картофелину, похожую
на кристаллографическую фигуру, вроде призмы.
Вытирая руки носовым платком, Усиков размышляет о слишком затянувшемся
молчании. Пора выяснить причину.
- Я думаю, Сидор Кузьмич... это самое... - наконец говорит Лева, -
скоро ваше родное дело совсем перестанет зависеть от удачи. Через
несколько лет уже не окажут: пошли, мол, ловить рыбу. Зачем ее ловить,
если она сама идет, куда ей положено? Идет по направлению электрического
тока.
Опыты показали...
- Знаем мы ваши опыты, елки-моталки! - перебивает его старик, досадливо
сплевывая. - Приехали сюда с электричеством, - он неприязненно кивает
головой в сторону телевизора, - всю рыбу распугали. Химию развели - тоже
отрава, куда от нее денешься! Возьмешь иную рыбину, а она синяя-пресиняя,
аж глядеть противно, с души воротит.
- Постойте, дедушка! - искренне удивляется Левка. - Мы-то здесь при чем?
- А при том! Нечего над рыбой измываться. Ежели наука против
государственного плана пошла, то и на нее управу можно найти.
- Чего ты на них взъелся? - обрывает рассерженного старика другой рыбак.
- Кому надо, тот и разберется.
- Нет, уважаемый, - Митяй бросает картошку в ведро и выпрямляется во
весь рост, - разберемся вместе. Туману напускать нечего. Никогда еще
советская наука против народа не шла. Да это вы и сами понимаете.
Далее Митяй очень убедительно рассказал о телевизоре: для чего он
предназначен и почему, так же как и радиоприемник, он ни на какую рыбу не
может действовать. Пользуясь случаем, тактично намекнул о преимуществах
современного рыболовецкого хозяйства, о том, как наука заботится о
разведении ценных пород рыб, как она охраняет их.
- По-хозяйски страна заботится о нашем рыбном богатстве, - закончил
Гораздый. - И в этом ей помогает наука.
Похоже было на то, что старики обо всем этом слыхали, но все же им
доставило удовольствие еще раз убедиться в значительности своей рыбацкой
миссии на земле.
- Мы, конечно, не против науки, - рассудительно заметил Прохор Кузьмич,
вынимая изо рта трубку. - Но вот химия... от нее весь вред идет.
Усиков хотел было последовать примеру Гораздого и прочитать небольшую
лекцию в защиту химии, однако Митяй предупредил его, чувствуя, что здесь
дело касается каких-то практических явлений, связывающих столь разные
науки - химию и ихтиологию.
- Так почему же вы жалуетесь на химию? - спросил он. - Чем она вредная?
Рыбаки оживились. Видно, вопрос попал в самую точку. Перебивая друг
друга, позабыв почтенный возраст и степенность, они поведали комсомольцам
о своей искренней, причем вполне обоснованной неприязни к химии.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг