Однако на них Валентин Игнатьевич походить не желал, припоминал, как
выглядят настоящие часовые, а перед глазами почему-то выплывала
верещагинская картина "На Шипке все спокойно". Одинокий замерзающий солдат.
Валентину Игнатьевичу стало жалко себя. Все-таки уже не молод. Может
простудиться, схватить насморк, пневмонию, - ах, если б шерстяные носки!
Но что поделаешь, долг прежде всего. Он невольно, будто винтовку, положил
палку себе на плечо и стал тверже печатать шаг, но представил себя со
стороны - показалось смешно, и он похлопал палкой по ноге, будто стеком по
лакированным крагам.
Алексей видел, как вспыхнул свет в окне комнаты, где он жил вместе с
Багрецовым. Значит, сосед пришел. Оба они избегали друг друга. И основной
причиной была Надя. А могли бы подружиться. После того как Вадиму стало
известно, что Алексей родной сын Васильева, старые подозрения стали
отмирать, так постепенно желтеют и сохнут нижние ветки у ели. Конечно,
отцу должно быть известно, где скитался его сын, если даже Макушкин
намекал на это. По мнению Вадима, Александр Петрович не принадлежал к тем
слепым родителям, которые только балуют великовозрастных балбесов, а потом
в ужасе всплескивают руками, - дескать, кто виноват, что детеныш оказался
трутнем или кем-нибудь похуже? И если Димка не совсем доверял Алексею, то
отцу его верил абсолютно. Разве отец мог допустить, чтобы Алешка был
замешан в грязном деле?
Однако сомнения возникли снова. Вадим должен был найти паспорт прибора,
который так смущал Литовцева. Включил свет, выдвинул ящик стола, где
лежали инструкции и другие технические документы. Кажется, все паспорта -
в коричневой папке. Быстро нашел ее, развязал.
Перебирая плотные листы, один из них уронил. Нагнулся под стол и, как
на грех, заметил монтерский ящик Алексея, обыкновенный, с длинной ручкой,
чтоб удобнее было носить. В ящике инструмент, черные круги изоляционной
ленты, паяльник, куски олова, припоя, канифоли, обрывки проводов. А среди
них поблескивала, всегда как новая, нетемнеющая ленточка, точно такая же,
как найденная Вадимом в "мертвом саду", под застывшей стекловидной массой.
Багрецов сунулся в ящик, схватил уже ленточку, но, будто обжегшись,
бросил и отдернул руку. Нехорошо, чуткое! Потом пересилил себя; в данном
случае ненужная щепетильность. Вытащил целую катушку, кусачками, которые
всегда держал в кармане, откусил нужный отрезок провода, чтобы после
измерить его сопротивление и сравнить с теми же показателями, что и в
найденном куске под слоем лидарита. Но это на всякий случай, хоть и уверен
был в правильности своей догадки. Такой же провод, такой же!
Вадим нагнулся, чтобы поставить ящик обратно, да так и застыл.
- Не надо, я сам, - послышался голос Алексея. - Иди скорей, там ждут.
Все обошлось бы благополучно, будь у Вадима характер другой. Не в
карман же залез! Что тут особенного? Срочно понадобились плоскогубцы или
отвертка.
"Специально прибежал за ней, свою где-то посеял. Прости, Алеша,
пожалуйста.
Сейчас принесу". Так бы и сказать надо, с улыбочкой да шуточкой. Но
вместо этого Вадим залился краской и, не поднимая глаз, пробормотал:
- Я нечаянно. Кусачки искал... Вот.
- Этот кусачки? - спросил Алексей, подойдя к столу и передавая хозяину
никелированные кусачки. Они лежали рядом с катушкой.
Вадим позабыл ее убрать, сейчас она расплывалась в глазах, превращаясь
в высокий блестящий цилиндр, чем-то похожий на снаряд. Пусть бы
разорвался, что ли, только бы пропасть, исчезнуть и не чувствовать немого
осуждения Алексея. Димка схватил паспорт прибора, на прощание выдавил из
себя невразумительные извинения и опрометью выбежал из комнаты.
Литовцев встретил его недовольным брюзжанием:
- Заставляете ждать, Вадим Сергеевич. Я не обязан караулить ваши
игрушки.
- Простите, Валентин Игнатьевич. Я не знал, что вы их караулите, -
оправдывался Вадим. - С вами оставался Александр Петрович. Если вы хотели
уйти вместе с ним, то здесь же Алексей был...
- Вот именно Алексей, - сердито буркнул Литовцев. - Эх вы, наивное
дитя, - он постучал палкой о землю.
Будто и ничего не сказал Валентин Игнатьевич, - так, полунамек, к нему
не придерешься, а Вадим насторожился. Возможно, и прав он в своих
подозрениях, если они возникают у людей постарше да поопытнее? Но сейчас
старался не думать об этом, показал Валентину Игнатьевичу паспорт прибора,
подчеркнул, что у них в лаборатории данная точность считается очень
высокой, однако, если потребуется, можно заменить проволочный шунт, чтобы
повысить цену деления.
- Я сам намотаю, проверю по другим приборам, - убеждал Вадим Валентина
Игнатьевича. - Ведь это пустяк.
- Не сомневаюсь. Но здесь этот пустяк превращается в проблему. То
провода нет, то еще чего-нибудь не хватает. Подумать только: нужно было
термостат исправить, сгорела обмотка, - так, видите ли, провода не
оказалось.
Багрецов понимал, что для обмотки термостата, простейшего аппарата, по
существу ящика с электроплиткой, можно применить хотя бы тот провод,
отрезок которого лежал у Вадима в кармане. В чем же тут дело? И он спросил:
- Не понимаю. Кто вам сказал, что провода нет?
- Есть тут великий специалист...
- Алексей? - вырвалось у Вадима.
Литовцев испытующе посмотрел на него:
- Нет, Вадим Сергеевич. В данном случае не он, а товарищ Макушкин. -
Литовцев сунул в карман паспорт прибора и зевнул. - Мы еще вернемся к
этому вопросу. А пока до завтра, Вадим Сергеевич. Надо полагать, что после
работы у молодого человека найдутся и другие занятия. Берите пример хотя
бы с них, - он указал палкой в сторону "мертвого сада".
Мимо, ни на кого не глядя, шагал Алексей. За ним торопилась Надя.
Вадим проводил их взглядом и, не обращая внимания на саркастическую
улыбку Валентина Игнатьевича, пошел в обратную сторону.
По настоянию Валентина Игнатьевича Васильев отложил на один день
заливку формы водным раствором лидарита. Впрочем, теперь этот состав
следовало бы называть по-другому, частица "ли" быстро улетучивалась, как и
жидкость, послужившая основой лидарита.
За эту частицу, за славу, за спокойное, сытенькое существование боролся
Валентин Игнатьевич, пробуя методы дипломатии, используя свой, уже
траченный молью научный авторитет и групповые интересы, основанные на его
любимой латинской поговорке: "Даю с тем, чтобы и ты мне дал" ("Доутдес").
Однако здесь, на строительной площадке, вдали от друзей и приятелей, от
сотрудников, которых ты взял себе в лабораторию по протекции, Валентину
Игнатьевичу приходилось надеяться лишь на свои силы.
Два лаборанта не в счет. Хотя Валентин Игнатьевич и тащил их в
аспирантуру, они ничем помочь ему не могли. Как говорится, "не так
воспитаны", чтобы заниматься делом. Серьезные, казалось бы, специалисты,
ведь чему-то их в вузе учили!
Так вот эти "серьезные специалисты" вдруг вспомнили, что, будучи еще
подростками, упустили то, что даровано им жизнью. И только сейчас, будто
опомнившись, решили вознаградить себя за упущенное: буйно пошли в рост
девчоночьи космы до плеч и дьяконские бороды. Лаборантов здесь прозвали
"близнецами", так они были похожи друг на друга. Фамилий их никто не
помнил, знали, что один из них - Алик, другой - Эдик. Даже Валентин
Игнатьевич не всегда мог точно обратиться по адресу, называя Алика Эдиком
и наоборот. По одежде их также невозможно было различить. Не успели они в
ранней юности пофорсить джинсами в обтяжку, как уже стали модными клешики
с пуговками и цепочками. Ничего не поделаешь - надо наверстывать
упущенное. И "близнецы"
появлялись возле Стройкомбайна, позвякивая цепочками на радость здешней
приблудной собачонке Шарику. Позвякивали они и гитарами, благо это еще
было модно. Гнусаво напевали только по-английски, но ни Алексей, ни Надя,
знавшие английский, не могли понять в песнях "близнецов" ни одного слова.
Валентину Игнатьевичу иной раз казалось, что Алик и Эдик занимаются
лидаритом лишь потому, что это - синтетика, что это модно. И если бы их
спросили о рецептуре Даркова на цементной основе, они отнеслись бы к ней с
пренебрежением: "Ну, как же? Ведь это - 78". Так оценивают их родственники
по духу все то, что считают консервативным, далеким от моды. А "78" - это
число оборотов граммофонных пластинок, которые выпускались раньше (сейчас
они почти все долгоиграющие, с числом оборотов 33, 16 и даже ниже).
И Валентин Игнатьевич, трезво оценивая деловые качества "близнецов",
понимал, что спасать лидарит даже по причине его новомодности мальчики не
способны. Да, действительно, можно надеяться только на себя.
Он должен за последние два дня, оставшиеся до решающих испытаний, найти
хоть какое-нибудь слабое место в предложении Даркова, если не удастся
опровергнуть его рецептуру полностью; доказать, что это очевидная ошибка
увлекающегося и неблагодарного соавтора. Нет, конечно, Валентин Игнатьевич
объективен, дело не в благодарности, но соавтор Дарков - простой
инженер-исследователь без степени и звания - должен бы знать свое место.
Так-то оно спокойнее.
Сегодня воскресный день, но время не терпит. Пусть лаборанты отдыхают.
Сам Литовцев, сам доктор наук, займется исследованиями. Он не был сугубым
теоретиком. Его считали экспериментатором. Но сколько лет он не сидел за
лабораторным столом! Он лишь заглядывал через плечо кого-нибудь из своих
сотрудников.
Доктору химических наук показывали, что делается под микроскопом, когда
твердеет лидарит, водили в темную комнату, где на экране были видны
радужные спектры, позволяющие судить о степени деформации лидаритовой
пластины под нагрузкой. Валентин Игнатьевич смотрел на стрелки приборов,
на счетчики меченых атомов, на синие светящиеся линии осциллографов, но у
него и мысли не было, чтобы повернуть ту или иную ручку аппарата, желая
точнее настроиться, проверить другой режим, заглянуть в самую суть вещей.
Он не просил тут же, при нем, изменить процент добавки к цементу или
лидариту, установить степень кислотности, он не садился за стол, чтобы
собственными руками взять колбу и реактивы и повторить кажущуюся ему
сомнительной химическую реакцию. Всему этому он предпочитал результаты:
протоколы за тремя подписями, графики, фотографии и солидные отчеты с
историей, предысторией, выводами и точным заключением. Даже образцы
лидаритовых плиток он предпочитал видеть на стенде под стеклом, чтобы
никто не притрагивался к ним руками.
И вдруг здесь, в тесной каморке, почему-то называющейся лабораторией,
он, Валентин Игнатьевич, доктор наук, должен заняться опытами, от которых
зависит все его будущее! Собственно говоря, он даже не знал, с чего
начинать. Ознакомившись с паспортом прибора, Литовцев решил, что
измерениям можно верить. Мальчишка Багрецов оказался прав - остаточная
влажность в лидаритовой массе, нанесенной на стенку стройкомбайна,
ничтожна.
"Лидаритовой? - с горькой усмешкой переспросил себя Литовцев. - Была
когда-то... А теперь?.."
Стараясь заглушить гнетущее беспокойство, Литовцев метался по комнате,
доставая из шкафов нужные и ненужные реактивы, вытащил микроскоп,
фарфоровую ступку, все это расставил на столе и в недоумении остановился.
Если он не мог спорить-с мальчишкой Багрецовым, то с Дарковым тем более.
Талантливый, черт! И главное упорный, сам до всего доходит. Ведь,
казалось бы, и лаборанты есть у него, и экспериментальная мастерская -
только приказывай да отчеты пиши. Ничего подобного! От лабораторного стола
не оторвешь, в мастерской тоже сам возится. Ведь Дарков исследовал все
марки цементов и других вяжущих веществ, пробовал комбинировать самые
неожиданные добавки. Все это испытывал, пользуясь макетами форсунок
Васильева. Ясное дело, что, прежде чем прислать сюда отчет и протоколы, он
провел десятки опытов с новой рецептурой материала, пригодного для
стройкомбайна. С таким не поспоришь.
Литовцев смотрел на лабораторный стол, чисто выструганный, но еще не
покрашенный, на стеклянные банки с притертыми пробками, где находились
образцы цементов разных марок, банки с реактивами для добавок, образцы
песка, извести, каких-то других наполнителей, входящих в состав лидарита.
Вспомнилось, что Дарков жаловался на плохую работу вибромельницы,
которая не давала особенно тонкого помола, отчего прочность лидарита резко
падала. "А какой здесь помол? Какова дисперсность? - спрашивал себя
Литовцев, рассматривая белый порошок сквозь стекло банки. - Хорошо ли
работает вибромельница? Это можно определить под микроскопом".
Микроскоп был новой системы, незнакомой Литовцеву. "Где же инструкция?"
Инструкции на месте не оказалось. "Как же проверить величину
измельченных частиц? Впрочем, попробуем".
Из футляра, оклеенного изнутри бархатом, он достал предметное и
покровное стеклышки, нашел пинцет, захватил из банки щепотку песчаной
пыли. Не успел донести ее до стекла, как она высыпалась на рукав. Валентин
Игнатьевич брезгливо попробовал стряхнуть, но мелкая пыль прочно застряла
в шерсти, рукав долго пришлось оттирать носовым платком.
Все движения Валентина Игнатьевича были преисполнены достоинства, но в
то же время чем-то напоминали кошачьи. Так ходит важный кот после дождя,
выбирая место посуше.
Вода и лидарит не могут существовать вместе. И не должны! После того
как ничего не получилось из попытки измерить частицы тонкого помола,
Литовцев решил по-иному узнать врага лидарита. Он должен создать его
подобие, именно сам, своими руками, чтобы проникнуть в его тайны,
разгадать слабости. Рецепт новой массы со всеми добавками и технологией
изготовления Дарков прислал.
Кто знает, может быть, химикаты требуют чересчур высокой очистки, а
наполнители не терпят посторонних примесей, что практически, на
строительной площадке, трудно обеспечить.
И когда в фарфоровую ступку с сухим порошком, составленным по рецепту
Даркова, полилась тонкая струйка воды, как бы разделяя его надвое, у
Валентина Игнатьевича потемнело в глазах. Вода, будь она проклята!
Дверь бесшумно отворилась. Точно щит, на Литовцева надвигалась серая
плита из нового материала, того, что сняли со стенки стройкомбайна.
Вот-вот придавит.
- Это что за шутки?! - фальцетом выкрикнул он.
Плита опустилась на пол, и из-за нее показалось растерянное лицо
Багрецова.
- Простите, Валентин Игнатьевич. Я не знал, что вы здесь.
- Зачем эту штуку вы сюда притащили? - ворчливо спросил Литовцев, все
еще чувствуя неприятный озноб.
- Александр Петрович сказал, что она вам завтра понадобится.
Багрецов стоял у открытой двери, в которую врывался яркий солнечный
свет; свет играл на стекле пузатых колб, похожих на застывшие мыльные
пузыри, забирался в реторты, пробирки и стеклянные трубки, связанные в
пучки, будто толстая прозрачная солома. Лучи искрились в кристаллах,
запрятанных в банки, в звенящей струйке, вытекающей из крана. Всюду было
солнце, и только хмурая тень лежала на лице Валентина Игнатьевича.
- Какое давление могут выдержать ваши телеконтролеры? - неожиданно
спросил он.
- Во-первых, они не мои. Ими занимается Надя Колокольчикова из
телевизионного института. А во-вторых, Валентин Игнатьевич, я не пойму, о
каком давлении вы спрашиваете.
Литовцев продолжал размешивать жидкую массу в ступке.
- Ну, если обвалится сырой потолок в процессе наслоения. Что останется
от аппаратов?
Вадим натянуто улыбнулся:
- Боюсь, что на это они не рассчитаны. Но ведь и вы не рассчитываете на
такую катастрофу.
- Конечно, - согласился Валентин Игнатьевич. - Однако здесь и трубы
лопаются, и трансформаторы горят. "Ниль адмирари", то есть ничему не
следует удивляться.
Вадим пожал плечами.
Еще вчера Валентину Игнатьевичу удалось вызвать некоторые подозрения у
Багрецова, касающиеся аварий на строительстве. Больше того, он даже
неосторожно выдал себя, когда разговор зашел о проводе для термостата,
вспомнив при этом Алексея. Надо бы прощупать упрямого малого, что ему
известно, и по возможности склонить на свою сторону. Во всяком случае, он
довольно настороженно относится к Алексею, и, кроме того, здесь
примешиваются личные мотивы, что было неоднократно замечено Валентином
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг