Вдруг от стены донесся вкрадчивый голос Кителя:
-- Саныч? Никак это ты?
-- Я, Константин Петрович, -- сдержанно ответил он, продолжая освобождать
от пут мои ноги.
-- Постой, Саныч! -- воскликнул Китель. -- Не развязывай его, не надо. Это
тот самый прохвост, из-за которого мы погорели. Лучше помоги прикончить его,
а после закрутим новое дело. Помнишь, как хорошо мы жили? У меня есть
отличная идея... -- Его одолел приступ надсадного кашля.
-- Лечиться тебе надо, Константин Петрович, -- хмуро ответил Саныч,
разрезая последнюю петлю. -- Все в порядке, хозяин? Не поранился?
-- Ты называешь его хозяином? -- опешил Китель. -- Иуда! Забыл, чем обязан
мне?
-- Я тоже немало поработал на тебя, -- спокойно ответил Саныч. -- И все
свои долги погасил. Какие претензии, Константин Петрович? Уймись! Твой поезд
ушел.
-- Э, нет... -- прохрипел Китель. -- Рано ты меня списываешь. Я еще наведу
шороху в этом городишке!
-- Не бахвалься, Константин Петрович, -- вздохнул Саныч и, протянув мне
что-то мягкое, шепнул: -- Надень маску, Федорыч. Сейчас приведем остальных.
С этими словами он выбежал наверх.
Хоть в подвале царил жуткий мрак, я решил внять совету Саныча и напялил
черную маску, закрывавшую все лицо, кроме глаз.
Но вот в дверном проеме появился тусклый свет. Вошел Саныч с факелом в
высоко поднятой руке, за ним странная процессия из пятерых фигур, две из
которых поигрывали автоматами.
Трое остальных были пленниками: стройная девушка с короткой стрижкой и
два молодых парня. Их поставили к стене рядом с Кителем. Колышащееся пламя
факела освещало их напряженные лица.
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
Затем Саныч приступил к допросу:
-- Кто такой? -- подошел он к более высокому парню.
-- Родственник... Родственник Константина... Петровича... -- пролепетал
бедняга. -- Но я ничего не знаю! Я был за баранкой!
-- Ты? -- Саныч подошел ко второму.
-- Тоже родственник... -- ответил тот, стуча зубами от страха. --
Дальний... Очень дальний...
-- Ты? -- Настал черед девушки.
-- Пошел вон, болван! -- звонко отчеканила она и вполоборота вскинула
голову.
Ну да, именно этот голос просил меня накануне разменять несуществующую
банкноту. Теперь я узнал и одного из парней, игравшего роль влюбленного. А
третий, очевидно, был водителем того самого такси.
-- Саныч... -- заискивающе пролепетал Китель. -- Ведь это Инночка!
Доченька моя... Ты ведь не забыл, как нянчился с нею, как она тянулась к
тебе своими ручонками?
-- Смотри, как выросла! -- удивился Саныч. -- Ей-Богу, не узнал! Богатой
будет.
-- Ей уже двадцать, Саныч, -- вкрадчиво продолжал Китель. -- Совсем
взрослой стала. Красавица! И такая умница! А я-то ее помню только
восьмилетней девчушкой... Инночка! -- ласково обратился он к дочери. -- Ты не
узнала Саныча? А помнишь, как мы его называли? Наш верный Саныч...
Никто не проронил ни слова. Лишь факел трещал в тишине подземелья да
ветер завывал наверху.
Китель снова дернулся в своих оковах, затем повернулся ко мне лицом,
искаженным жалкой гримасой:
-- Послушайте-ка! Да-да, вы, которого он назвал хозяином! Я обращаюсь
именно к вам! Видите ли, уважаемый, это моя дочь. Младшенькая. Она не
испытывает к вам ненависти. Я всего лишь попросил ее помочь... Сглупил... --
Тон Кителя стал унизительно-жалостливым, и это не было рисовкой. -- Она ни в
чем не провинилась перед вами. Отпустите ее. Прошу. Она уедет далеко,
исчезнет, растворится... Ну будьте же мужчиной, пощадите ее! А я, если
хотите, буду служить вам верой и правдой. Мне уже все равно. Руки ваши буду
целовать... Ноги... Умоляю... -- Превозмогая очередной приступ кашля, он пал
на колени и пополз ко мне, насколько позволяла, длина, его оков.
Размагниченные примером главаря, оба других незадачливых похитителя
тоже рухнули на колени, моля о пощаде и в один голос проклиная тот день и
час, когда согласились на эту авантюру.
-- Папа, встань! Не унижайся перед всякой мразью! -- прозвучал все тот же
звонкий голос.
Я не уловил в нем даже нотки страха.
Хм! Ишь, какая смелая!
Взяв из рук Саныча факел, я подошел к ней ближе. Изящная девичья
фигурка, тонкие черты лица, не имеющие ни малейшего сходства с топорной
рожей Кителя. В сравнении с раболепными позами мужчин облик девушки излучал
одухотворенность.
Недовольная настойчивым вниманием с моей стороны, она опустила голову,
но ее дух не был сломлен.
Я не понимал, что случилось. В моей душе вспыхнул праздничный
фейерверк. Ленивая кровь, которую, казалось, уже ничто не разгонит, пришла в
вихревое движение. Опять, как в студенческие годы, захотелось чудить и
куролесить, но лишь затем, чтобы эта гордячка хоть мельком взглянула на меня
с благосклонным интересом.
-- Хозяин... -- Саныч потянул меня за рукав и заговорщицки прошептал: --
Выйдем на минуту...
Мы поднялись наверх и прошли на середину двора.
Да, это была она, Лесная Дача.
У заметно обветшавшего барака стояло то самое такси, что обогнало меня
на бульваре. Сквозь тучи светила луна, черная масса леса шумела о чем-то
своем.
Сколько же лет я здесь не был?
Эх, лучше и не считать...
-- Саныч, а ты оказался плохим пророком, -- усмехнулся я. -- Помнишь,
твердил как попугай: Китель не опасен, Китель не опасен... Ну и?
-- Да ведь и на старуху бывает проруха, -- виновато вздохнул он.
-- Как ты оказался здесь?
-- Бог надоумил, -- серьезно ответил он. -- Все же я решил присмотреть за
Кителем в первые дни по возвращении. Приставил толкового парнишку. Он
передал, что ночью Китель рванул куда-то по Восточному шоссе. Я сразу
вспомнил о Лесной Даче. Какого рожна ему там делать? На сердце стало
неспокойно. А тут еще тебя нет и нет с похорон... Мало ли чего? Вот и решил
проверить.
-- На всякий пожарный?
-- Именно! Эх, Федорыч! Видать, в рубашке ты родился. Еще бы две
секунды...
Когда он произнес "в рубашке родился", я почему-то подумал про девушку,
которая стоит сейчас у стены под дулами автоматов, а факел освещает ее
гордый профиль.
-- Надо что-то делать, -- продолжал между тем Саныч.
-- Ты о чем?
Он кивнул в сторону подвала.
-- Что предлагаешь?
-- Поставить крест, -- тихо, но внятно заключил он, -- а после завалим
буреломом и камнями. Никто вовек не сыщет.
-- И это ты говоришь о своем бывшем боссе? О его родственниках? --
изумился я, думая только о девушке.
-- Но как же быть?! -- В голосе Саныча прорвались мучительные нотки. -- Я
не хотел их трогать. Сами напросились. Я вообще не понимаю, как же он
осмелился? Но раз так -- надо действовать жестко. Отпустить -- значит самим
жить с оглядкой и каждую минуту ждать пули из-за угла. Надо решаться,
хозяин. Сейчас. Другого такого случая не будет. Да ты не переживай! Мы все
сделаем сами. Там на дороге стоят две наши тачки. Садись в мой "Москвич" и
поезжай домой. А мы тут все зачистим.
Эта жестокость, выраженная в мягкой, почти деликатной форме, ужаснула
меня.
-- Послушай, Саныч... -- заговорил я, вглядываясь в его зрачки, где
отражался бледный свет луны. -- А если бы, скажем, ты опоздал? Если бы они
сделали свое дело? Переметнулся бы к Кителю? Завалил бы буреломом меня?
Саныч резко отпрянул:
-- Федорыч! Зачем обижаешь?
-- Ты не ответил.
-- Хорошо, отвечу! -- воскликнул он с таким видом, словно собирался
исповедоваться. -- Я рассказывал тебе, Федорыч, кое-что о своем детстве. О
вечно пьяном папашке, о моей безответной маме, о нашей убогой и бесприютной
жизни. Еще тогда у меня появилась мечта... Уютный домик с зеленой лужайкой,
где я чувствовал бы себя хозяином, машина, красивые и удобные вещи... Верная
и любящая жена... И чтобы не думать о завтрашнем дне, чтобы моим детям и
внукам хватило того, что я оставлю, чтобы не пришлось им мучиться так, как
довелось мне. Чтобы в моем кругу меня уважали и слово мое ценили. Только и
всего. Разве я желал невозможного? -- Он проникновенно посмотрел на меня. --
Федорыч, благодаря тебе моя мечта сбылась. С тобой я добился всего, о чем
мечтал. Спроси меня сейчас Господь: "Балашов, раб мой, проси у меня чего
хочешь, все исполню за твои прежние страдания", я отвечу: "Спасибо, Господь,
дай мне немного здоровья, чтобы увидеть своих внуков. А там можно и в твои
сады". Признаться, я не подозревал в Саныче такой набожности.
-- Значит, на Господни сады рассчитываешь? А не боишься, что Он
предназначил тебе раскаленную сковородку?
-- За что? Разве я мало настрадался душой?
-- А грехи?
-- Какие?
-- Не ты ли собираешься казнить этих несчастных? Саныч вздохнул:
-- Кто не грешен, Федорыч? Не для себя стараюсь. Не для себя иду на
новую муку. Ради близких своих, ради тебя...
Я не смог сдержать ироничной усмешки:
-- Однако же забавная логика... Нет, Саныч, я не хочу, чтобы ты грешил
ради меня. Думаю, вполне можно обойтись без жертв.
Тонкая фигурка девушки все время стояла перед моими глазами.
Нежданно Саныч цепко схватил меня за руку:
-- Хозяин! Нельзя их отпускать!
-- Почему, черт побери?! Они полностью деморализованы.
-- Пойдем на это -- быть беде, -- продолжал он с непривычной
напористостью.
-- Какие у тебя основания так думать?
-- Я предчувствую.
-- Знаешь, Саныч... -- Я начал сердиться. -- У тебя уже были предчувствия
по поводу Кителя. Диаметрально противоположные. Все! Довольно ходить по
кругу. Сделаешь в точности так, как я скажу. Пошли! -- И, повернувшись, я
направился к подвалу.
Сзади семенил Саныч. До меня донеслось его тихое бормотание:
-- Мне конец... Эта чертовка уничтожит меня...
За время нашего отсутствия ситуация в подвале внешне не изменилась.
Трещал факел, пленники кучкой сбились у стены, парни Саныча держали их на
мушке. Но что-то подсказывало, что какой-то разговор тут состоялся.
Возможно, Китель хотел подкупить "бойцов" или пытался их застращать, но,
очевидно, получил резкий, даже насмешливый отпор. Сейчас он выглядел тем,
кем и был на самом деле, -- старой развалиной. Звериная тоска, полная
покорность судьбе читались в его оловянных зрачках.
Когда мы вошли, он даже не посмотрел в нашу сторону, уверенный, видимо,
что приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Девушка тоже не изменила позы. Распрямив плечи и вскинув голову, она
смотрела в темноту потолка. Ни дать ни взять, пламенная революционерка перед
казнью.
Лишь два молодых придурка, так и не поднявшиеся с колен, вновь
принялись слезно молить о пощаде.
-- Заткнитесь! -- цыкнул на них Саныч, и они враз испуганно умолкли,
словно захлебнувшись собственной слюной.
Встав в позу грозного судии, я принялся вершить свой суд:
-- Вина ваша велика. Вы заслужили самое суровое наказание. И это
справедливо.
Казалось, даже факел перестал трещать.
-- Но... Я не мстителен. Я милую вас, хотя и ставлю при этом несколько
обязательных условий. Вы оба, -- я поочередно указал на молодых людей, --
подробно напишете о своем участии в этой подлой вылазке. Ваши показания
будут храниться в надежном месте. Затем вы должны навсегда исчезнуть из
этого города. Навсегда! И попробуйте только сделать вид, что плохо поняли!
Кара будет суровой! Запомните раз и навсегда.
Оба, не осмеливаясь поверить в свое спасение, поползли ко мне, пытаясь
целовать мою обувь.
-- Уведите их отсюда! -- приказал я спутникам Саныча. -- Они так
отвратительны, что я могу передумать.
Саныч тихо продублировал мою команду.
В подвале мы остались вчетвером: с одной стороны я и Саныч, с другой --
Китель и его дочь. Я подошел к Кителю:
-- Слушай, старик! Ты -- главный виновник. Ты -- организатор этой глупой и
бессмысленной затеи. Но я освобождаю тебя прямо сейчас. Однако же, поскольку
веры тебе нет, я должен убедиться, что моя мягкость пошла тебе на пользу...
С этими словами я перешел к девушке:
-- Вам, Инна, некоторое время придется пожить в другом месте. В
качестве, скажем так, почетной заложницы. Не волнуйтесь. Никто не посмеет
вас обидеть. Вы даже сможете переговариваться с отцом по телефону, а иногда
и видеться. И если ваше раскаяние будет искренним, я отпущу вас. Согласны на
такой вариант?
-- Да! -- твердо ответила она. -- Если вы не причините вреда папе, я
согласна.
-- Вот и чудесно. А ты, старик, что скажешь?
Китель смотрел умоляюще. Не было никаких сомнений, что его воля
сломлена окончательно. Добита и раздавлена. И этот-то тип какие-то полчаса
назад пытался восторжествовать надо мной?!
-- Молодой господин! -- залепетал он. -- Давайте сделаем наоборот.
Возьмите заложником меня, а Инночку отпустите. Ну что вам стоит? Неужели вы
ее опасаетесь? Ее, совсем еще девчонку, которая и мухи не обидит?
-- Нет! -- резко оборвал я. -- С тобой, старик, мне все ясно, а вот с
твоей дочкой я еще должен разобраться.
Мои слова он истолковал по-своему и снова принялся ныть:
-- Разве у вас мало женщин, молодой господин? Бог накажет вас за
Инночку...
-- Хватит! -- в сердцах воскликнул я. -- Ты меня с кем-то путаешь. Я ведь
дал слово, что не будет никакого насилия над ее волей. А я свое слово держу,
ты знаешь. Просто я должен убедиться, что впредь вы не пуститесь на новую
авантюру. Дошло?
-- Пусть так... -- прохрипел он.
-- Значит, решено! -- Я повернулся к Санычу: -- Отвяжи старика! Он уже
забодал меня звоном своих браслетов.
Китель и вправду едва держался на ногах. Его освобожденная рука плетью
повисла вдоль туловища.
Я подозвал Саныча к себе и тихо отдал последние распоряжения:
-- Я поеду с девушкой в твоем "Москвиче" впереди, ты с парнями следом,
но позднее. Заодно прихватишь этих подонков.
Наконец-то мы снова на свежем воздухе!
Во дворе я еще раз осмотрелся.
Территория, несомненно, по-прежнему числилась на балансе торговой базы,
но пришла в полное запустение. Проклятое место! Неужели оно будет
преследовать меня до конца моих дней?!
-- Саныч! -- Я отвел его в сторонку. -- Хорошо бы взорвать все это
хозяйство к чертовой матери! Чтобы осталась одна огромная груда щебня. И
чтобы в этот подвал не осталось лазейки даже для мыши. Ты понял?
-- Все сделаем, Федорыч!
-- Но чтобы лес не пострадал.
-- Не волнуйся. Сработаем ювелирно.
-- Проследи, чтобы парни уехали сегодня же. Если надо, купи им билеты
куда-нибудь до Магадана и дай на дорогу денег.
-- Ладно, -- вздохнул он.
-- Кителя отвези в его берлогу. Позже скажешь мне адрес.
-- Считай, что он уже у тебя в кармане.
-- Ну, действуй!
Я подошел к девушке:
-- Пойдемте!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг