воздухе не меньше тонны, без видимых усилий стоял на хвосте, погруженном в
воду, словно для него не существовало законов физики. По очереди глянули
на академика два озорных глаза, скользнули по лаборатории и снова
остановились на нем, разглядывая, внимательные, немигающие. На самом дне
их царила такая нечеловеческая спокойная сила, такое пронзительное
понимание, что Карагодскому невольно захотелось отвернуться.
- Уисс, миленький, рыбки! Бе-лу-га!
Гоша перегнулся через фальшборт, молитвенно протягивая Уиссу
перевернутую капитанскую фуражку. Уисс открыл клювообразный рот и скрипуче
захохотал, вибрируя напрягшимся телом.
- Гоша, сколько у вас было в школе по географии? Вы же знаете, что в
Эгейском море белуги нет.
- Там все есть, Ниночка, - убежденно ответил Гоша.
Дельфин исчез внезапно, как и появился, а Нина всерьез напустилась на
капитана:
- Вечно вы, Гоша, нарушаете программу! Вы же вчера обещали прекратить,
а сегодня - снова. Вдобавок при Вениамине Лазаревиче, а ему, быть может,
некогда...
Гоша виновато расшаркался. Пан в одиночестве принялся гонять
видеозапись, не замечая ничего вокруг.
Академик хотел было подойти к Пану, но в это время раздался сильный
всплеск, и что-то большое, серебристое пролетело перед самым носом, глухо
шмякнулось на пол.
- Нина... Белуга! Честное слово, белуга! Молоденькая! Крошка!
"Крошка" метровой длины яростно билась в цепких Гошиных руках, разевала
зубастый полулунный рот и отчаянно раздувала жабры.
- Что случилось? - поднял голову Пан.
- Уисс принес белугу. Ну и ну! Артист... Спасибо, старик! Мы ее сейчас
того... до камбуза!
И Гоша ринулся вниз, едва не сбив по дороге какого-то очень высокого,
очень худого и очень смуглого человека, который предупредительно распахнул
перед ним дверь.
- Вот заполоха, - одобрительно ухмыльнулся Толя. - Так, Иван Сергеевич,
у меня все на мази. Можно крутить!
- Ладно, Толя, спасибо. Где же Кришан?
- Я давно здесь, - раздался за спиной Карагодского глубокий чистый
баритон. - Я готов. Давно готов.
- Композитор Кришан Бхаттачария, - торопливо представил Пан смуглого
Дон-Кихота. - Наш главный лингвист и толкователь дельфиньего эпоса. Вам
интересно будет поговорить с ним, Вениамин Лазаревич.
И Пан юркнул в путаницу проводов, как в джунгли.
- Вам, вероятно, несколько странно присутствие гуманитария в сугубо
научном обществе. - Кришан говорил с легким акцентом, который подчеркивал
необычную красоту его голоса, густого и темного.
- Откровенно говоря, да...
- Я вас знаю. Вы - автор ДЭСПа. Но мистер Панфилов пошутил, назвав меня
лингвистом. Я всего лишь музыкант. И очень смутно представляю себе научную
суть проблем, которые здесь решаются.
- Хочу вас спросить. Я десять лет искал возможности двусторонней связи
с дельфинами. И я сразу, разумеется, обратил внимание на то, что они
прямо-таки шалеют от музыки. Услышав музыкальную фразу, они повторяют ее с
магнитофонной точностью, потом начинают варьировать звуки, пока фраза не
превратится в сплошной скрип и скрежет...
- А вам не приходило в голову, что дельфин старается таким способом
понять, что сказали вы музыкальной фразой?
- Нет. Не приходило. Музыка для меня - это игра отвлеченных эмоций, и
только.
- В какой-то мере вы правы. Именно так воспринимает музыку большинство
людей. Потому что в обыденной жизни они пользуются иной "сигнальной
системой" - словом. Но для музыканта музыка гораздо конкретней, чем обычно
думают. Знаете, в консерватории мы иногда ради шутки устраивали "немые
недели" - участники спора договаривались за всю неделю не произнести ни
слова, объясняться можно было только музыкальными импровизациями. И знаете
- получалось! Словно родился дельфином!
- Дельфином?
- Простите, я, быть может, путаю какие-либо научные тонкости, но так
мне объяснял Пан - у дельфинов несколько "сигнальных систем": одна
подсобная, что-то вроде нашего упрощенного словесного языка, вторая -
творческая, непосредственный обмен мыслями... Есть и другие, например
"пента-волна", которой занимается Нина... Но я занимаюсь второй
"системой": музыкой, мыслями Уисса. И мы с ним неплохо начинаем понимать
друг друга...
- Следовательно, вы считаете, что дельфины мыслят непосредственно
музыкальными образами? Как композиторы?
Кришан не уловил тонкой иронии, которую вложил академик в свой вопрос.
Он хрустнул пальцами, вывернув их под прямым углом, и ответил простодушно:
- Безусловно. Их метод мышления близок к древнеиндусской музыке,
вернее, к "сангиту" - таким термином обозначают у нас единство пения,
инструментальной музыки и линейно-цветового движения танца. Вот вы
говорили - в музыке нельзя передать конкретный образ. У нас в Индии вас бы
засмеяли. Наша древняя музыка сугубо конкретна, даже слишком. Древние
произведения делятся на большие и малые "рачи" - нечто вроде музыкальных
иероглифов, описывающих предметы и события. Но каждую "рачу" тем не менее
можно исполнять по-разному, толковать ее в своем ключе, добавлять или
изменять детали. Таким образом, каждый раз индус видит в исполняемом
произведении не условные, а конкретные факты и вещи... Впрочем, европейцу
это трудно объяснить...
- Дельфину легче?
И опять Кришан не понял иронии.
- Да, дельфину легче. Они мыслят сходными цветолинейными музыкальными
иероглифами. Такие иероглифы можно записать нотами, составить словарь
понятий не только простейших, но и очень сложных, даже фантастических с
точки зрения человека... Моя мечта - написать с помощью Уисса "Подводные
веды" - исторический эпос жизни океана... Это будет открытие второй Земли
- цивилизации гениальных музыкантов! Это будет революция в музыке!
И Кришан с удвоенной силой принялся разгибать сухие длинные пальцы,
словно акробат, готовящийся к смертельному номеру.
Карагодский кивнул вежливому индусу, который заторопился к
электрооргану, и снова остался в одиночестве.
- Итак, товарищи. - Голос у Пана внезапно охрип. - Мы начинаем наш
первый опыт по расшифровке тайн дельфиньей цивилизации. Путь наш к
сегодняшнему дню был долог и нелегок... Но день сегодня ясный! Мы должны
видеть то, чего не видел еще ни один человек на Земле... Впрочем,
возможно, все будет проще... Ну что там... Мы верим в тебя, Уисс!
Кришан опустил пальцы на клавиши, раздался резкий пересвист,
оборвавшийся почти сразу, - и ничего больше, хотя пальцы композитора
продолжали нажимать черно-белые плашки. И точно ватой заложило уши.
"Ультразвук, - сообразил Карагодский. - Музыка передается Уиссу в
ультразвуковом диапазоне".
Пан потянул Карагодского за рукав:
- Сюда, Вениамин Лазаревич, сюда поближе, на этот стульчик.
Над пультами раскрылись веера экранов. Карагодский и Пан уселись около
двух центральных, отливающих туманной зеленью. Посерьезнел над
видеомагнитофоном даже разбитной Толя. Нина сидела чуть впереди, и перед
ней рубиновой россыпью горел овал голографической проекции.
Кришан надел наушники. Его смуглый лоб блестел, индус вслушивался во
что-то, доступное ему одному. Немного помедлив, импровизировал ответ, и
ритм неслышимого разговора соответствовал ритму прибоя, бьющего в
скалистые стены острова.
- Следите за экранами... Кстати, вы заметили на голове Уисса
телепередатчики? Такую маленькую красную коробочку? Нет? Ну ничего...
Здесь, на левом экране, мы увидим все, что увидел бы человек на месте
Уисса с помощью телепередатчика. А на правом - то, что видит Уисс...
- Каким образом?
- Разве Кришан не объяснил вам? Ультразвуковой преобразователь плюс
цветомузыкальная приставка плюс визуальный вход-выход ЭВМ... В ЭВМ словарь
образов-понятий, чтобы Уисс мог не только показывать, но и комментировать
увиденное...
- Фильм с комментариями?
- По-видимому. Я знаю не больше вашего. Уисс обещал показать историю
дельфиньей расы или что-то в этом роде. А как - я не знаю.
- Солидный ответ солидного ученого...
- Бросьте вы, Карагодский. Смотрите лучше.
Уисс, вероятно, плыл по поверхности, и пока изображения на обоих
экранах мало различались, если не считать того, что дымчато-голубое небо в
подпалинах облаков на правом экране было неестественно выпукло и заключено
в темно-синий круг, словно смотришь со дна колодца сквозь сильное
увеличительное стекло. Так продолжалось минуты три.
- Откровенно говоря, Иван Сергеевич, меня мучает еще один каверзный
вопросик - "зачем ума искать и ездить так далеко", как говаривал
Грибоедов... Какая надобность забросила нас в Эгейское море? Если вы с
Уиссом так хорошо понимаете друг друга, почему бы не устроить
историко-философский симпозиум где-нибудь поближе? Совершенно бестолковый
курс - сотни миль от родных берегов, Эгейское море, Киклады, какой-то
дикий риф - и все в угоду неизвестным устремлениям дельфина,
освобожденного от неволи! А может, ему просто размяться захотелось?
- Нет, Карагодский, не зря он привел нас сюда. Не случайно Эгейское
море, не случайны Киклады...
Сейчас в зеленом луче солнца, пробившемся сквозь светофильтр, в
дрожащих рефлексах от цветовой пляски на экранах, сухое и напряженное лицо
Пана напоминало маску шамана, а слова падали как формулы заклятий.
- Эгейское море - колыбель человеческой цивилизации... А Киклады - это
загадка в загадке... Здесь родился бог морей Посейдон... Что мы знаем о
крито-микейской культуре?
- Я почти ничего. Я не археолог и не историк. Я дельфинолог.
- Но именно на фресках дворца в Кноссе появляются дельфины, несущие
души умерших в мир иной...
- Это вполне естественно! Островные жители поклонялись морю, и дельфины
были у них священными животными!
- А таинственные подземные ходы, которые вели прямо в море? В одном вы
правы: загадка подобна облаку. Один видит в нем храм, другой - ком ваты.
Однако я очень советую вам на досуге заняться крито-микенской культурой.
Для дельфинолога в ней много любопытного.
- Не хотите ли вы сказать, что крито-микенскую культуру изобрели
дельфины?
Пан не ответил, потому что изображения вдруг изменились.
- Иван Сергеевич, Уисс пошел в глубину у самого острова.
- Спасибо, Ниночка, вижу. Кришан, вы сейчас только слушайте - вопросы
задавайте в крайнем случае, чтобы не мешать передаче.
Теперь изображения резко отличались друг от друга. Но лишь на первый
взгляд. При внимательном сравнении и изрядном терпении можно было уловить
сходство между жутковатыми фантасмагориями правого экрана и бесстрастным
реализмом левого.
Уисс шел в глубину медленно, и красота подводного мира представала
перед учеными словно в окне батискафа. Прямые лучи солнца, преломленные
легкой зыбью на поверхности, медленно кружились туманными
зеленовато-голубыми столбами, входя друг в друга, переплетаясь и снова
расходясь, оттененные непроницаемым аквамарином фона. Серебристый, с
черными поперечными полосами морской карась, попав в полосу света, замер,
недовольно шевеля плавниками и тараща красный глаз, а потом, не изменив
положения, медленно опустился вниз, за пределы зрения телепередатчика.
Торопливыми частыми толчками проплыл корнерот, похожий на перевернутый
вверх дном белый горшок с цветной капустой. Вслед за ним, закладывая
безукоризненно плавный вираж, вылетела суматошная стайка сардин, но, с
ходу налетев на ядовитые щупальца медузы, сломала строй, рассыпалась
елочным дождем. Теперь корнероту торопиться было некуда, и он повис,
облапив неожиданную добычу, чуть покачиваясь в танцующих столбах света.
Правое изображение объективно повторяло все, что происходило на левом.
Но что там творилось! В непомерной пустоте, лишенной намека на
перспективу, громоздились, наползая друг на друга, непонятные,
фантастически искаженные объемы, с мгновенностью удара рождались и гасли
загадочные спирали, параболы, сдвоенные и строенные прямые, расползались и
съеживались предельно насыщенные цветом неправильные пятна и бледные, едва
видимые круги. Бедный карась оказался распластанным минимум на шесть
проекций, которые, накладываясь одна на другую, мигом сконструировали
такое чудище с четырьмя хвостами между глаз, что Карагодский нервно
расхохотался:
- Ну и ну! Еще один сумасшедший!
- Что вы сказали?
- Я был недавно у своего друга, известного нейрохирурга. Ему удалось
получить уникальные фотографии: как видит мир человек, больной
шизофренией. Очень похоже. Может быть, Уисс тоже того? Никакой не вожак, а
просто сумасшедший?
- Простите, Вениамин Лазаревич, одну минуту...
Уисс круто пошел вниз. На левом экране заметно потемнело, танцующие
столбы исчезли, а сбоку сквозь густую синеву проступило что-то большое и
красное.
Пан прибавил усиление.
Большое пятно оказалось подножием рифа в сплошных зарослях благородного
коралла. Причудливые, сильно разветвленные кусты всех оттенков красного -
от бледно-розового до багрово-черного - полностью закрывали грунт.
Искривленные толстые ветки, словно вешним цветом, были усыпаны
белоснежными полипами, и между ними сновали торопливые полосатые рыбки с
забавно обиженными физиономиями. Изредка среди этого красного сада
попадались игрушечные домики органчика и пышные букеты анемон, лениво
сплетающих и расплетающих изумрудно-зеленые плети щупалец.
Боком, прячась за камнями, побежал рак-отшельник, таща на раковине двух
похожих на шоколадные торты актиний. Морской конек, зацепившийся хвостом
за ветку коралла, рассерженно фыркнул на него, сплющив подвижный нос.
Внезапно перед самым объектом со дна что-то полыхнуло, подняв тучу
мути. Большие мягкие крылья на миг заняли половину экрана, и большой скат
изящными взмахами плавников совсем по-птичьи взлетел над коралловым лесом.
Ручка усиления дошла до предела, а изображение все меркло и меркло,
пока не превратилось в сплошную густо-синюю ночь. Уисс уходил все глубже.
- Иван Сергеевич, - раздался тревожный голос Кришана, - Уисс что-то
говорит, но я не могу понять...
- Почему?
- Совершенно другая система сигналов. Линейная. Это не рассказ. Это
что-то другое. Но что - не знаю. Почему он перешел на другие сигналы? Чего
он хочет?
- Это я вас должен спросить, чего он хочет... Дайте звук!
Стонущая, нереальная под этим ярким солнцем, над этим ласковым морем,
необычная мелодия полилась из динамика. Да, слух не обманывал - это
действительно была мелодия, диковинная, но все-таки понятная сердцу, и
столько нечеловеческой грусти и покорности было в ней, что холодели руки.
Нина подалась вперед, к экрану. Бхаттачария разминал пальцы. Пан сидел,
стиснув виски ладонями. Присмиревший Толя бесцельно наматывал на руку
какой-то желтый провод. Два других лаборанта, оторвавшись от приборов, во
все глаза смотрели на Пана с безмолвным вопросом.
А Карагодскому стало вдруг пусто. Он словно увидел себя со стороны -
важного, увенчанного званиями и ничего не значащего, потому что ничему не
отдавал он целиком всего себя, как Пан...
Левый экран давно погас - с телепередатчиком что-то случилось. А по
правому, в алых сполохах, едва уловимые глазом, неслись линии,
горизонтальные и вертикальные, то прямые, то ломаные, они сталкивались и
сгорали, оставляя мгновенные белые молнии.
- Это говорит не Уисс, - тихо и как-то чересчур спокойно произнес
Кришан. - Это кто-то другой. - Мне кажется, это спор, - добавил он,
помолчав. - Уисс спорит с кем-то. Но если верить гидрофонам, в радиусе
десяти километров нет ни одного дельфина, кроме...
Стонущая мелодия оборвалась, сменившись редкими тихими аккордами,
похожими на всхлип волн. По экрану, расходясь, поплыли фиолетовые круги.
- А это Уисс... Его "почерк"...
Пан горбился, словно собираясь прыгнуть в зеленый омут экрана. Движение
фиолетовых кругов прекратилось, они вошли друг в друга и замерли - шесть
колец, вложенных одно в другое, а в самом центре засветилась неверная
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг