звездами.
Неожиданно где-то внизу засветились огоньки - красный и зеленый - точно
там, внизу, тоже было небо и далекий ночной самолет держал неведомый курс.
Потом огоньки раздвоились, соединились в колеблющийся рисунок - и
блистающее морское чудо явилось перед Ниной на расстоянии протянутой руки.
Небольшой полуметровый кальмар был иллюминирован, как прогулочный катер
по случаю карнавала. Все его тело, начиная с конусовидного хвоста,
ограниченного полукруглыми лопастями плавников, и кончая сложенными
щепоткой вокруг клюва щупальцами, фосфоресцировало слабым фиолетовым
светом. Время от времени по телу пробегали мгновенные оранжевые искры, и
тогда щупальца конвульсивно шевелились, а круглые доверчивые глаза
вспыхивали изнутри нежно-розовыми полушариями. Вокруг глаз правильными
дугами горели зеленые фонарики - по пять на каждую "бровь". Такие же
зеленые и красные фонарики горели на длинных, раскинутых в стороны
щупальцах, на "плечах" и хвосте.
Нина и раньше видела таких глубоководных щеголей - их называли
"волшебными лампами". Но одно дело, когда перед тобой стекло батискафа,
другое - если одна твоя рука на плавнике дельфина, а вторая свободна...
Нина осторожно, чтобы не спугнуть, протянула левую руку к моллюску.
Кальмар не шелохнулся, только быстрее побежали оранжевые искры, а тело
приобрело цвет красного дерева. Он позволил потрогать свой бок, и Нина
почувствовала, как тикают внутри наперебой три кальмарьих сердца.
Она уже хотела убрать руку, но кальмар обвил двумя щупальцами ее палец
и не пустил - два гибких магнита прилипли к коже.
На мгновенье заломило виски - это подал неслышную команду Уисс, -
кальмар засверкал огнями, и все трое по крутой спирали понеслись вниз, в
беззвездную ночь глубины.
Впрочем, эта ночь хитрила, притворяясь беззвездной; бесконечное
множество светил блуждало в ней по тайным орбитам. Пестрыми взрывчатыми
искрами загорались у самых глаз лучистые радиолярии, после которых
филигранное изящество земных снежинок казалось грубой поделкой;
разнокалиберными пузатыми бочонками, полными доверху густым янтарным
светом, проплывали степенные сальпы; двухметровый венерин пояс, больше
похожий на полосу бесплотного свечения, чем на живой организм, изогнулся
грациозной дугой, пропуская мимо стремительную тройку.
Один раз Уисс и Нина с "волшебной лампой" в протянутой руке с ходу
влетели в большое облако медуз и попали в хоровод рассерженных сказочных
призраков; бесшумно зазвонил десятком малиновых языков голубой колокол,
над головой перевернулась пурпурная, в изумрудно-зеленых крапинках
тарелка, вывалив целую кучу прозрачной рыжей лапши, диковинный
ультрамариновый шлем в белых разводах грозно зашевелил кирпично-красными
рогами, вязаная красная шапочка, шмыгнув бирюзовым помпоном, стала быстро
расплетаться, разбрасывая как попало путаную бахрому цветных ниток...
Потом они плыли над тем самым коралловым лесом, который Уисс показывал
на экране днем. Красные кусты казались пурпурными в сильном голубоватом
свете. Сотни, тысячи спрятанных в грунте известковых трубочек хетоптеруса
освещали их снизу, как маленькие прожекторы.
Кальмар резко остановился и, отпустив палец Нины, исполнил маленький
световой этюд.
Сначала он посинел всем телом, оставив фиолетовыми только щупальца,
разом погасив красные огни, заставив зеленые мигать в сложной, одному ему
известной последовательности. Затем погасил зеленые и проделал все то же
самое с красными.
В неровных вспышках фонариков моллюска Нина успела различить очертания
большого камня, вернее, целой скалы, черной от мшистых водорослей.
Подчиняясь ритму миганий, на камне разгоралось алое пятно.
Непонятный обряд у камня продолжался. Кальмар притушил огни и
фейерверочной ракетой скользнул куда-то вверх, растворившись в темноте.
Зато пятно на камне достигло прожекторного накала, превратив ночь в
подводный рассвет. Его яркое сияние помешало Нине уловить, откуда и когда
появилось новое действующее лицо в цветовом спектакле.
Полосу света перегородила тень. Вода искажала перспективу, и Нине
показалось сначала, что рядом с камнем ковыляет уродливый головастый
человечек. Но вот человечек, приподнялся, повернулся боком, сверкнув
узорчатой кольчугой цвета старой меди, и рука Нины невольно скользнула к
поясу, где обычно висел импульс-пистолет.
Огромный осьминог, покачиваясь на толстенных боковых щупальцах и лениво
щурясь, разглядывал гостей сонными глазами. Он был очень стар, и большие
желтые глаза-тарелки смотрели мудро и печально.
Уисс свистнул. Спрут раздраженно почернел, однако заковылял к скале.
Четыре мускулистых "руки" обвили вершину камня, четыре других заползли в
едва заметные щели основания.
Горы мышц вздулись, наливаясь голубой кровью, и камень дрогнул. Он
отвалился медленно и плавно, как бывает только под водой или во сне, и за
ним открылся неширокий черный ход, ведущий в глубь рифа. Спрут протянул
щупальце в проход, и там что-то блеснуло.
Уисс шевельнул плавником, приглашая Нину за собой. Нина включила
головной фонарь, вслед за Уиссом подплыла к проходу и остановилась,
изумленная. В проходе была дверь! Тяжелая, решетчатая дверь из желтого
металла, который Нина приняла сначала за медь, но потом сообразила, что
медь в морской воде давно покрылась бы слоем окиси...
Дверь была широко распахнута. Нина, словно желая убедиться, что решетка
не обман зрения и не бред, медленно провела пальцами по толстым
шероховатым прутьям грубой ковки, по неровным прочным заклепкам, по
силуэту дельфина, умело вырубленному зубилом из целого куска листового
золота... Похоже было, что все это сделано человеком, но когда, зачем и
для кого?
Нина попробовала повернуть дверцу на петлях, но дверца не поддавалась.
Золотой дельфин, наискось пересекая решетку, застыл навеки в
бесконечном прыжке.
Академик Карагодский никак не мог уснуть в эту ночь.
Вернувшись к себе в каюту после переполненного впечатлениями дня, он
разделся, накинул на плечи пушистый халат и долго стоял перед зеркальной
стеной, разглядывая себя.
Из стеклянной глубины на него смотрел высокий плотный старик, еще
довольно крепкий, хотя и основательно расплывшийся. Чрезмерная полнота,
однако, не безобразила его: даже двойной подбородок и объемистый живот
только подчеркивали весомость и значительность всей фигуры. Но в этой
знакомой благополучной фигуре появился какой-то диссонанс...
С некоторым замешательством всматривался Карагодский в свои собственные
глаза и не узнавал их. У них изменился даже цвет, они отливали синевой.
Помолодевшие, они разглядывали академика с откровенной неприязнью.
Нет, это уже слишком. Если собственное отражение начинает тебя так
разглядывать, значит, дело плохо. На корабле сумасшедших, наверное,
действует какое-то биополе, попав в зону которого сам становишься
сумасшедшим.
Интересно, как он будет вести себя, вернувшись домой? Снова заседания,
президиумы, обременительная дружба с некоторыми "персонами". Или...
Карагодский поплотней запахнул халат и настежь открыл оба иллюминатора.
Острый запах соли и шалфея щекотал ноздри. Полная луна плыла над морем,
покачиваясь в темном небе, как детский шарик.
В тени острова Карагодскому почудилось движение. Что-то сильно плеснуло
и стихло.
Карагодский придвинул кресло к видеофону Всесоюзного нооцентра и набрал
шифр. На экране загорелась надпись: "Просим подождать". Машинам пришлось
копаться в своей всеобъемлющей памяти. Наконец загорелись сигналы
готовности, и Карагодский, шурша переключателем, принялся просматривать
материалы: крикливые газетные заметки, запальчивые журнальные статьи,
схемы и описания опытов.
Всякие сомнения отпали: о таинственном биоизлучении писали еще в XX
веке. Исследовалось оно предельно наглядно и просто. Бралась схема
грозоотметчика Попова, прапрадедушки радиоаппаратов. Только вместо
стеклянной трубки со стальными опилками ставился "живой детектор" - цветок
филодендрона. "Живые детекторы" чувствовали мысленные угрозы человека -
"излучается" за триста миль, и все известные способы экранирования не
мешали растениям фиксировать сигналы. Но большое открытие прошло по
разряду ежедневных "газетных уток" и было, как часто бывает, крепко
забыто.
И только Пан... Откуда у него это чутье, эта прямо-таки патологическая
потребность копаться в пройденном и по-новому оценивать его, сопоставляя
явления, на первый взгляд совершенно несопоставимые?
Карагодский снова включил экран и набрал новый шифр:
"Крито-микенская культура, кикладская ветвь - полностью". Он рассеянно
просмотрел по-немецки педантичные и подробные отчеты первооткрывателей
"Эгейского чуда" - археологов Шлимана и Дернфельда, улыбнулся выспренним
описаниям англичанина Эванса, без сожаления пропустил историю величия и
падения многочисленных царств Крита, Микен, Тиринфа и Трои - хронологию
войн и грабежей, строительства и разрушения, захватов и поражений,
восстановленную более поздними экспедициями.
Он замедлил торопливый ритм просмотра, когда на экране появились
развалины Большого дворца в Кноссе. Объемный макет восстановил
изумительный архитектурный ансамбль таким, каким был он добрых четыре
тысячи лет назад. Огромные залы с деревянными, ярко раскрашенными
колоннами, заметно суживающимися книзу; гулкие покои, тускло освещенные
через световые дворики; бесчисленные кладовые с рядами яйцевидных глиняных
пифосов; замшелые бока двухметровых водопроводных труб; бани с бассейнами,
выложенными белыми фаянсовыми плитками, и десятки, сотни зыбких висячих
галерей, таинственных ходов, переходов, коридоров, тупиков и ловушек,
прикрытых каменными блоками, поворачивающимися вокруг оси под ногой
неосторожного. И всюду - фрески, выполненные чистыми, яркими минеральными
красками на стенах, сложенных из камня-сырца с деревянными переплетами:
динамические картины акробатических игр с быком, праздничные толпы, сцены
охоты, изображения зверей и растений...
Карагодский остановил изображение. Необычная фреска что-то ему
напомнила. Полосатая рыба - судя по всему, это был морской карась - была
нарисована на штукатурке сразу в шести проекциях одновременно: этакое
сверхмодернистское чудище с четырьмя хвостами между глаз. Как на экране в
центральной операторской, когда Пан рассказывал о том, как видит предметы
дельфин...
И что за чушь лезет в голову! Как могло увиденное дельфином попасть на
фреску, написанную человеком?!
А если пента-волна?
Биосвязь между человеком и дельфином за две тысячи лет до нашей эры?
Карагодский теперь не обращал внимания на живописные достоинства
критских росписей. Переключатель замирал лишь тогда, когда на экране
появлялись дельфины или морские животные.
А таких изображений было много - на фресках, на вазах, на бронзовом
оружии и на домашней утвари. И тем более странным казалось то, что все это
множество рисунков повторяло в разных сочетаниях и поодиночке одни и те же
темы: рубиново-красная морская звезда; фиолетовый кальмар с веером
разноцветных черточек вокруг тела (свечение?); серо-зеленый мрачный
осьминог, раскинувший щупальца; дельфин, изогнувшийся в прыжке, и женщина
в позе покорной просьбы: правая рука протянута к дельфину, левая прижата к
груди.
Золотой стилизованный дельфин мелькал на дорогих кинжалах без рукоятки,
с четырьмя отверстиями для пальцев - такие кинжалы островитяне надевали на
руку как кастет. Силуэт дельфина был вырезан на инкрустированной большими
сапфирами царской печати Кносса, на женских браслетах и на мужских
перстнях. Мраморная скульптурная композиция, найденная на Кикладах,
варьировала уже знакомую сцену: женщина в одежде жрицы и дельфин, могучим
изгибом полуобнявший ее колени.
Но больше всего Карагодского заинтересовала "кикладская библиотека" -
несколько десятков фаянсовых плиток, испещренных черными линиями
пиктограмм. Письмена-рисунки иногда еще хранили сходство с предметами и
существами, о которых рассказывали: в неровных точках угадывались все та
же морская звезда, все тот же кальмар, грозный осьминог и летящий дельфин,
фигурки людей в разных позах, видимо, повествовали о каких-то действиях и
событиях. Но большинство рисунков не имело никакого сходства с реальными
предметами - это были уже условные знаки, иероглифы, значение которых
угадать невозможно.
Карагодский нажал клавишу "Перевод" и получил лаконичный ответ:
"Письменность не расшифрована".
Ему вдруг отчаянно захотелось закурить - впервые за тридцать лет
строгого воздержания. Короткая фраза звучала прямо-таки кощунственно.
Где-то в глубоком космосе летели земные корабли, где-то гудела в магнитных
капканах побежденная плазма, воскресали мертвые, думал искусственный мозг,
совершал геркулесовы подвиги неустанный робот, а эти вот неказистые белые
таблички с кривыми рядами убогих рисунков, словно издеваясь над разумом
человеческим, столько тысячелетий хранят свою тайну - тайну, которая, быть
может, важнее всего, что сделано человечеством до сих пор...
Видеофон тихо гудел, ожидая новых заданий. Карагодский положил пальцы
на наборный диск и задумался.
Если нет прямого пути к разгадке символической пятерки - звезда,
кальмар, осьминог, дельфин, жрица, - значит, надо искать обходный.
Повторение живописного сюжета не может быть случайным - слишком велико для
случайности число совпадений. Следовательно, пятерка эта имела какой-то
высший смысл. Пальцы проворно отщелкали комбинацию двоичных цифр -
дополнительный шифр: "Религия. Храмы".
И снова в ответ короткие: "Религия неизвестна, храмы не сохранились".
Карагодский раздраженно хлопнул по панели ладонью. Экран погас.
Было уже около двух ночи, когда Карагодский, не снимая халата, прилег
на тахту...
Он очнулся от резкого чувства страха. Звонил корабельный видеофон.
У аппарата стоял Пан. Он был в пижаме, но звонил, видимо, из
центральной лаборатории: за его спиной пестрела путаница висячих кабелей.
- Вениамин Лазаревич, извините, пожалуйста... Я разбудил вас...
Простите, но тут такое дело... Перед сном вы не заметили ничего
подозрительного?
- Подозрительного? В каком... В каком смысле?
- А... Девчонка! Нина сбежала! Вот, оставила записку и сбежала!
- Вы в центральной? Я сейчас приду...
Уже в коридоре академик сообразил, что выскочил без пиджака,
остановился было, но махнул рукой и, отдуваясь, полез вверх по лестнице,
перешагивая через две ступеньки.
- Вот... Полюбуйтесь...
Карагодский развернул листок. Крупные неровные строчки торопливо
загибались вверх: "Милый Иван Сергеевич! Пожалуйста, не сердитесь. Таково
условие Уисса - я должна быть одна. Я не могу поступить иначе. Не
волнуйтесь за меня. Все будет хорошо. Я верю Уиссу. Нина".
- Как вам это нравится? Современный вариант "Похищения Европы"! Место
действия прежнее - Эгейское море. Время действия - двадцать первый век,
поэтому в роли Зевса выступает дельфин, а в роли прекрасной критянки
Европы - ассистентка профессора Панфилова, кандидат биологических наук
Нина Васильевна Савина. Весь антураж сохраняется: лунная ночь, безымянный
остров, аромат экзотических трав... Девчонка! Заполошная девчонка!
Фантазерка!
Пан яростно потряс над головой сухим кулачком, в котором был зажат
знаменитый синий галстук. Даже чрезвычайное событие не смогло сломать
автоматизма привычки: внешний мир и галстук были неотделимы.
Карагодский легонько тронул за плечо разбушевавшегося Пана:
- Иван Сергеевич, а что, если воспользоваться вашей техникой?
Пан отмахнулся.
- Вызвать Уисса? Пробовали - не отвечает.
- Да нет, не вызывать, а вот об этих экранах, ведь...
Но Пан уже понял.
- Толя! Толенька! Немедленно! Гидрофон! Ну как это я сразу не
сообразил... Ведь локатор Уисса работает непрерывно - мы найдем его по
звуку.
Пока Толя возился с аппаратурой. Пан извелся. Он теперь не ходил, а
бегал по лаборатории с завидной выносливостью опытного марафонца. Его
яркая пижама какого-то немыслимого ультрамаринового оттенка методично
металась из стороны в сторону, и через десять минут у Карагодского поплыли
перед глазами синие пятна.
- Ни черта не понимаю...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг