Толя повернулся на стуле спиной к экрану и обвел всех удивленным
взглядом.
- Я врубил гидрофон на полную мощность... Пусто... Или их нет в радиусе
пятидесяти километров, или...
- Что - или? - очень тихо спросил Пан.
- Или они сквозь землю провалились...
Подземная галерея, изгибаясь плавной спиралью, вела куда-то вверх.
Позади осталось уже не меньше трех полных витков, а выхода пока что не
предвиделось. Овальный ход был метра два в диаметре, и они снова могли
плыть вместе - Уисс легко и стремительно нес Нину по каменному желобу.
Время от времени в свете фонарика мелькали четырехугольные боковые
ответвления от главного хода, но Уисс, не останавливаясь, летел дальше, и
загадочные ниши оставались позади. Однажды среди коричневых и буро-зеленых
пятен блеснуло что-то белое: Нине показалось, что ниши облицованы чем-то
вроде кафеля или фаянса.
Галерея кончилась внезапно: стены вдруг исчезли, и Нина с Уиссом,
пронзив толстый пласт воды, с резким всплеском вылетели на поверхность.
Их окружила плотная темнота, и луч фонарика, горящего вполнакала,
беспомощно обрывался где-то в высоте. Но по тому, как забулькало,
заклокотало, заверещало, загудело эхо, усиливая всплеск, Нина" определила,
что они попали в большую пещеру.
Воздух в пещере был свежим и острым, как в кислородной палатке.
Неожиданный медовый настой эспарцета холодил губы. Уисс уже отдышался и
медленно поплыл в глубь пещеры.
Нина подняла защитный рефлектор, чтобы прямой свет не бил в глаза, и
включила фонарь на полную мощность. Маленькое солнце зажглось над ее
головой.
Пещера оказалась огромным круглым залом с высоким сводчатым потолком.
Стены в три этажа опоясывали массивные каменные балконы с невысокими
барьерами вместо перил. Очевидно, когда-то с балкона на балкон вели
широкие деревянные лестницы - сейчас еще торчали кое-где полусгнившие
обломки раскрашенного дерева. Несколько балконных пролетов обрушилось, но
на остальных сохранился даже лепной орнамент, изображающий рыб в
коралловых зарослях. Над балконами свисали переплетенные осьминожьи
щупальца из позеленевшей меди, поддерживающие стилизованные раковины
плоских чаш. За каждым из таких давно погасших светильников на стене висел
круглый вогнутый щит, густо запорошенный пылью.
Точно такие щиты металлической чешуей покрывали почти весь купол
потолка, правильными рядами окружая квадратные проемы, бывшие когда-то
своеобразными окнами. Травы, кусты шалфея и длинные стебли эспарцета
забили теперь эти окна сплошной серо-зеленой массой, которая свисала
внутрь храма многометровыми клочковатыми хвостами.
Все пространство стен между нижним рядом окон и верхним балконом было
занято росписями, удивительную свежесть и сочность которых не могли
погасить ни многовековой слой пыли, ни бурые потоки мхов, ни обширные
ядовито-яркие пятна плесени. Часто роспись смело и непосредственно
переходила в цветные рельефы, и это придавало изображениям жизненность
реально происходящего.
Росписи и рельефы воспроизводили сцены какого-то сложного массового
ритуала. Многочисленные повреждения не давали проследить сюжетное развитие
сцен и понять смысл обряда, но сразу бросалось в глаза, что на фресках нет
ни одной мужской фигуры, так же как нет традиционных картин войны или
охоты, работы или отдыха. В изысканной ритмике медленного танца на
ярко-синем фоне чередовались вереницы обнаженных женщин и ныряющих
дельфинов, пестрые стайки летучих рыб и осьминоги с человеческими глазами,
пурпурные кальмары с раковинами в щупальцах и малиновые морские звезды,
приподнявшиеся на длинных лучах. В этом красочном поясе не было ни начала,
ни конца, ни логического центра - только бесконечное кружение,
завораживающий хоровод цветовых пятен.
А вместо пола в зале стеклянно сверкала плоскость воды, на которой еще
не стерлись бегучие круги, вызванные появлением Уисса и Нины. Глубокий
пятиугольный бассейн, в который привела их длинная спираль "подводного
хода" из открытого моря, занимала всю площадь зала, за исключением
невысокого помоста, куда из воды вели четыре мраморные ступени.
Уисс просвистел приглашение подняться на помост.
Шлепая по мрамору мокрыми ластами, Нина вышла на квадратную каменную
площадку, выложенную фаянсовой мозаикой. Судя по всему, мозаичный пол
служил неведомым жрицам не одно столетие. Часть плиток была выбита, другая
- истерта до основания, а по оставшимся восстановить рисунок было уже
невозможно.
Почти у самых ступеней стоял трон с высокой резной спинкой, вырубленный
из целого куска желтого мрамора. По обе стороны на высоких треножниках
покоились раковины из бледно-розовой яшмы со следами выгоревшего масла на
дне. А за раковинами, чуть поодаль - два непонятных воткнутых щита, как на
стенах и потолке.
Нина провела ладонью по поверхности щита, стирая пыль, и на нее глянуло
чудовищно искаженное, огромное человеческое лицо. Оно испуганно и страшно
перекосилось, выкатив серо-зеленые сгустки глаз, дернулось в сторону.
Зеркало. Обыкновенное вогнутое зеркало, кажется, из "электрона", как
называли древние греки сплав золота и серебра. Все эти бесчисленные щиты
просто-напросто рефлекторы, отражатели для масляных светильников и
немногих дневных лучей, что проникали когда-то сквозь оконные проемы
купола.
А ведь это было, наверное, сказочно красиво: бледно-голубое мерцающее
сияние под куполом, колеблющиеся разноцветные огни светильников,
превращенные десятками зеркал в переливающиеся световые потоки, и вся эта
бесшумная, бесплотная, неуловимо изменчивая симфония красок падает
невесомо в широко раскрытый, влажно поблескивающий глаз бассейна...
Кому предназначалась эта феерия? Тем, кто следил за ними из глубины,
через прозрачный пласт воды?
Что за таинственный ритуал совершался в этом храме? И как попадали сюда
люди - ведь не для дельфинов, не для прочих морских обитателей эти
лестницы и балконы, эти светильники и зеркала, эти окна и фрески, а ведь в
стенах нет ни одной, а до оконных отверстий могут добраться только
птицы...
В храм можно попасть, как попали они с Уиссом, - с морского дна, по
спирали подводно-подземного хода, сквозь пятнадцатиметровый слой воды в
бассейне... А это возможно только с могущественной помощью существ, чьи
добрые и сильные тела изображены на фресках...
Кстати, почему на фресках нет ни одной мужской фигуры? Ведь не женщины
же вырубали в скале этот зал, ковали светильники и зеркала, расписывали
стены и выкладывали мозаики, придумывали систему вентиляции воздуха в
храме и протока воды в бассейне...
Кто, когда и зачем посещал этот единственный в своем роде храм?
- Женщины. Ты поймешь. Сядь, смотри и слушай... - прозвучал где-то в
висках - или за спиной? - ее собственный голос. - Женщины. Очень давно.
Слушали музыку звезд. Они не понимали всего. Ты поймешь. Сядь, смотри и
слушай. Будут петь звезды. Здесь, в воде.
Уисс висел в бассейне, опираясь клювом о нижнюю ступеньку. Темный глаз
его смотрел на Нину печально.
- Ты поняла? Что надо смотреть?
- Да, - неуверенно ответила Нина.
Разумеется, она ничего не поняла. Да и не пыталась понять. Думать в ее
положении было так же бессмысленно, как доделывать во сне то, что не
успелось наяву. Сейчас важно было смотреть и слушать, видеть и запоминать.
А понимать - это потом. Если все это вообще можно понять...
Нина села на трон и вздрогнула от ледяного прикосновения мрамора к
телу. Аппарат, висевший на боку, глухо звякнул о камень. Только сейчас
Нина вспомнила о видеомагнитофоне и огорченно прикусила губу - ведь его
можно было использовать как обыкновенную кинокамеру, снять весь подводный
путь, "волшебную лампу" и осьминога, подземную галерею и этот зал. Теперь
поздно. Впрочем, интерьер храма она снять еще успеет - после того, что
хочет показать Уисс.
Она поудобнее устроила аппарат на коленях, сняла переднюю стенку бокса,
открыла объектив и выдвинула в направлении бассейна раскрывшийся бутон
микрофона.
- Убери свет.
Рука, потянувшаяся к шлему, замерла на полпути. Уисс плавным толчком
пошел на другую сторону бассейна, и, проводив его взглядом, Нина увидела
прямо напротив, в глубокой нише, не замеченную раньше скульптуру.
Хрупкая, наполовину раскрытая раковина из розового с фиолетовыми
прожилками мрамора зубцами нижней створки уходила в воду. Нагая женщина
полулежала на боку, у самой воды, опершись локтем на хвост дельфина.
Дельфин, прижавшись сзади, положил голову ей на колени. Оба отрешенно и
грустно смотрели прямо перед собой, не в силах расстаться и не в силах
быть вместе, и верхняя рубчатая створка, казалось, вот-вот опустится вниз,
замкнув раковину и навсегда скрыв от мира их встречу.
Женщина и дельфин были выточены из дымчатого темного обсидиана, и
полупрозрачные тела их как будто таяли на розовом ложе, уходя в мир
несбывшегося и несбыточного.
- Убери свет. И включай свою искусственную память.
Нина торопливо выключила фонарь и запустила видеомагнитофон. Полная
темнота и безмолвие хлынули из углов и затопили пространство. И только
шорох аппарата нарушал тишину.
В храме повис еле слышный звук, даже не звук, а тень звука, одна
томительная нота, где-то на пределе высоты, где-то у порога слуха.
В темноте возник еле видимый свет, даже не свет, а эхо света, один
тончайший луч, где-то на пределе спектра, у порога зрения.
Во рту появился еле различимый привкус, даже не запах, а память запаха,
одна мгновенная спазма, где-то на пределе дыхания, у порога обоняния.
Во рту появился еле различимый привкус, даже не привкус, а след
привкуса, один соленый укол, где-то на кончике языка, у порога вкусовых
отличий.
Кожу лица тронуло еле ощутимое прикосновение, даже не прикосновение, а
ожидание прикосновения, одно дуновение ветра, где-то на пределе давления,
у порога осязания.
Не стало ни страха, ни боли, ни радости, все перестало существовать, и
сама она сжалась в бешено пульсирующий клубок, раскинувший в пространстве
пять живых антенн, пять органов чувств, и предельное напряжение вытянуло
антенные щупальца в длинные лучи.
Мысли остановились, исчезли. Она не могла думать, оценивать,
сопоставлять - она стала оголенным ощущением, сплошным, невероятно
обостренным восприятием. Она была подобием морской звезды, неподвижно
лежащей на дне Океана Времени: пять жадных лучей во все стороны, а вместо
тела - хищный мозг, ждущий добычи, и память, готовая принять все, что
придет...
Перед ней вспыхнул пятиугольный экран. В его голубой глубине светились
многоцветные звезды.
Высокий вскрик, упавший до вздоха, пролетел над куполом. Призыв и мука
слышались в нем.
Нет, это был не экран - это была дверь. Зеленая дверь в неведомый мир,
который чем-то знаком и близок, он как забытая детская сказка, которую
пытаешься вспомнить в одинокой старости, но не вспомнишь ни слова, только
неясный свет, и мягкое тепло, и прощение всему, и прощание со всем...
9. ЗЕЛЕНАЯ ДВЕРЬ
Она падала - падала безостановочно, ощущая лишь напряжение скорости и
глухую тоску безвременья. Непрекращающийся взрыв потрясал все вокруг.
Ломались, едва возникнув, хрупкие рисунки созвездий, вздувались и
лопались звездные шары, бешеное вращение сжимало и разрывало в клочья
газовые туманности, растирало в тончайшую пыль куски случайно отвердевших
масс и выбрасывало в пространство.
Она летела сквозь эту мешанину обломков и бессмысленно кипящей энергии,
сквозь раскручивающийся огневорот - летела, одинаково легко пронизывая
великие пустоты и сверхплотные сгустки тверди, - и прямой путь ее не могли
скривить ни тяга магнитных полей, ни штормовые волны гравитации.
Она была бесплотным и сложным импульсом, в ней дремали до срока силы,
неведомые ей самой. Вокруг бушевал разрушительный огонь, давя гроздья
неоформившихся молекул, срывая электронные пояса атомов, дробя ядра - и,
казалось, не было ничего, способного противостоять его гибельному буйству.
Уже десятки ледяных планет с кремниевыми сердцами кружились вокруг
звезды, и звезда следила за их полетом, как засыпающий красный глаз.
Это была лишь уловка, хитрый прием хищника, ибо однажды красный глаз
раскрылся широко и цепкие протуберанцы метнулись к планетным орбитам.
Вспышка длилась недолго, и дальние ледяные гиганты успели отступить в
спасительный сумрак, и лишь один из них, разорванный двойным притяжением,
опоясал светило широким кольцом из обломков и пыли.
Вспышка длилась недолго, но близкие планеты снова стали голыми
оплавленными глыбами - пламя слизнуло ледяной панцирь и развеяло в пустоте
пустот.
Атомный огонь обрушился на среднюю планету, и там, как и везде, лед
стал газом. Газ рванулся в пространство, но тяготение не отпустило его.
Оно скручивало пар в титанические смерчи, свивало в узлы страшных
циклонов, сдавливало и прижимало к каменному ядру.
Освобожденно и устало пронесся вздох - это ураганно и грузно упали на
камень горячие ливни.
Разошлись и соединились бурлящие воронки.
Нина стала морем, безбрежным и безбурным, и это было мучительно и
сладко, как короткая минута, когда уже не спишь и еще не можешь
проснуться. Только минута эта длилась миллиарды лет.
Она еще не была живой, но в ней бродил хмель жизни, и в голубом
свечении радиации поднималась грудь, и токи желанно пронизывали плоть - и
долгим жадным объятием обнимала она Землю, предвкушая и торопя неизбежный
миг.
Гонг прозвучал - дрогнуло и раскололось дно, и белая колонна подземного
огня пронзила водные толщи, ударила в низкие тучи и опала гроздьями
молний.
В затихающем водовороте покачивался шарик живой протоплазмы...
Это походило на забавную игру, когда в бурной круговерти развития, в
суматошной смене форм Нина переходила из стадии в стадию, превращаясь из
организма в организм, смешные, уродливые, фантастические сочетания клеток,
скелетов, раковин, - все кружилось зыбко и цветасто, словно примеряло
маски для карнавала.
Какой был карнавал!
Не существовало никаких законов - море щедро. Можно было плавать,
шевеля ушами. Можно было превратиться в большой пузырь и всплыть на
поверхность или, наоборот, опуститься на дно, заключив себя в изящную
роговую шкатулку. Наконец, можно было вообще ни во что не превращаться, а
просто висеть куском студня в средних слоях.
Нина не заметила момента, когда перестала быть участницей пестрого
хоровода, а стала только зрительницей. Крепкий кремниевый панцирь
прикрывал ее от всяких неожиданностей и опасностей. Вокруг шарообразного
тела торчал густой лес длиннейших игл-антенн, переплетенных в тончайшие
кружева. Каждая игла была пронизана миллионами ветвящихся обнаженных
нервов.
Она не могла передвигаться, да в этом и не было нужды: в морской воде
было достаточно пищи, а пульсирующие каналы связи соединяли множество
подобных шаров, разбросанных по Мировому океану.
Хоровод продолжался, странные создания проплывали мимо, рождались и
умирали, уступая место другим, а кремниевые шары неизменно и бесстрастно
следили за каруселью эволюции, стараясь найти причины и следствия каждого
изменения, предугадать многозначные ходы приспособления, проникнуть в
тайну тайн превращений живого вещества.
Море не помнило своих ошибок и удач. Беззаботно продолжало оно игру,
перебирая цепочки случайностей.
Длился Первый Круг Созидания.
Все вершилось медленно, очень медленно - миллионолетние геологические
эпохи проносились и затихали короткой рябью. Вода сжимала землю, и от
чудовищных сил сжатия плавились недра. Твердь вспухала, заставляя
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг