Леонид Моргун
(Баку)
Чудо
Мы далеки от утверждения, что все описанное ниже действительно
встречается во Вселенной. Но вероятность того, что это именно так, не равна
нулю.
И. С. Шкловский
ГДЕ-ТО (в жару невиданных температур, в пламени невидимых солнц, во
тьме необъятной ночи, в буре безмолвных страстей, в ярости ледяного
безмолвия) ПРОИЗОШЛО (свершилось, взвилось неистово вертящимися языками
огня, опало и восстало вновь, затлело, задымило, загорелось и стало пылать,
распространяя вокруг себя ровное тепло) ЧТО-ТО (взрыв, столкновение,
сплетение пространственно-временных плоскостей) и ЯВИЛОСЬ (а может быть, и
нет) НЕЧТО (многогранное, тысячеликое, снедаемое многоцветьем чувств и
желаний. Их было много, они не отделяли один индивид от другого- так им
проще казалось жить),
Они не могли жить и мыслить в нашем понимании этих слов. Да и как,
простите, предположить, что жизнелюбивым, мудрым и мыслящим может быть
"нечто", чересчур смахивающее на вульгарное "Ничто"?..
Но Ничто... Великое Ничто - оно, поверьте, гораздо сложнее, чем
"что-то там"... Ибо "что-то" существует по стандартным, навеки заведенным
физическим законам, положенным Большим Взрывом. В этом "что-то"
элементарные частицы сочетаются, образуя атомы, те - молекулы, те -
вещества, организмы, излучения... Последние одной стороной своей ипостаси
примыкают к объектам материального, а другой - волнового мира, чем ближе
всего подошли к Ним, родившимся на грани бытия и небытия, прошлого и
грядущего, времени и пространства.
Ничто, ощутившее себя, как Нечто, было невероятно одиноко в нашем с
вами мире. Оно (Они) - не просто не понимали его, такого узкоплоскостного,
вертящегося, живущего размеренной и упорядоченной жизнью, разбросанного по
сотням тысяч галактик, скоплений, ассоциаций, которых Оно (Они) также не
могло себе представить.
Осмыслив свое место на грани двух миров, один из которых был пуст, а
другой - непостижим, Нечто принялось разыскивать в них Что-то, подобное
себе, если не по облику (какового, впрочем, у него просто не существовало),
то хотя бы по мышлению (существование коего также было весьма
проблематично).
Сконцентрировав свои мысленные токи в бесконечно длинные,
протянувшиеся по временам, пространствам и измерениям щупальца, Они (то
самое Оно) принялись ощупывать окружающие их миры в поисках кого-то
(чего-то), что помогло бы Им осмыслить и представить себе воочию этот мир.
Эти поиски продолжались несколько мгновений (по галактическим
понятиям), в течение которых наша Метагалактика успела два пли три раза
сколлапсировать и вновь взорваться, родились и погибли во тьме историй
звездные империи, республики, коалиции; возвысились и сникли цивилизации
разумных ящеров, лишайников, бактерий, насекомых, отгорели свое и угасли
тысячи тысяч звезд.
Но вот случилось то, что рано или поздно должно было случиться - и Они
проникли в сознание некоего нелепого и беспомощного существа, благодаря
которому Они и получили возможность видеть, ощущать и осмыслять окружающий
их непостижимый и таинственный мир...
На эту станцию поезд приходил ранним утром. В пять часов Сейран уже не
спал, а лежал на верхней полке, прикрыв глаза и заложив руки за голову.
Слегка подташнивало от запахов, которыми была наполнена атмосфера купе.
Его попутчики вчера засиделись допоздна, пили водку и портвейн,
настойчиво звали и его к столу. Он отказался. Соврал, что запойный. Они
посмеялись, но отстали.
Всю ночь он тщетно пытался заснуть. Попутчики долго гремели бутылками,
спорили о чем-то, потом начали петь, в такт тарабаня по столу. Уже
заполночь пришел проводник. Сначала поскандалил с ними, а потом и сам
присел к столу и выдал под собственный аккомпанемент несколько забористых
куплетов. И лишь когда непроглядная тьма за окном начала сменяться
пронзительной синевой, они, наконец, успокоились. Но тяжелые запахи ночного
застолья были невыносимы.
С недавних пор запахи будто сговорились преследовать его. На работе
горячий дух машинного масла и раскаленной стружки навевал на Сейрана
сложное чувство апатии и усталости. В курилке пласты тяжелого дыма кружили
голову и вызывали тошноту. Миазмы столовой напрочь отбивали аппетит. За
последние полтора года он отощал, осунулся и даже как-то ссутулился.
Неожиданно свалившийся отпуск и "горящую" путевку на курорт любой
другой на его месте воспринял бы как дар небес, но Сейран... Пожал плечами
и пошел собирать чемоданы.
Что-то кольнуло под сердцем. Пробежало по телу и сдавило грудь
стальным каркасом.
Поморщившись, Сейран запрокинул голову и попытался дышать короткими
частыми вздохами. Это иногда помогало. Таким образом он порой ухитрялся
обманывать боль, увернуться от нее и загнать в отдаленный участок своего
тела, где она до поры сидела, притаившись, готовая в самый неподходящий
момент выскочить и злобно куснуть его в сердце.
Он устал от этой боли. Он привык к ней. Он был сосредоточен только на
ней, и не мог ни работать, ни жить, ни дышать, не думая о ней.
Иногда это приходило исподволь, будто крадучись. И стоя за своим
стареньким ДИПом, ведя резец по сверкающей болванке, Сейран бережно
подстерегал постепенно нарастающую ломоту в суставах, неуловимыми
движениями мышц пытался отогнать колотье в позвоночнике, загнать боль
подальше под ребра. Но когда она становилась совершенно невыносимой, он
бросал станок и пошатываясь брел в дальний угол цеха, забивался между
мешками с ветошью и сидел, сжав голову руками, глядя, как внутри его
сознания расцветают причудливые зеленоватые вспышки. Огоньки пробегали,
сплетаясь в затейливые гирлянды, будто пытаясь утешить и подбодрить его.
Тщетно. Не всем дано понять неведомое
ИМ было неведомо чувство боли.
Небритый мужчина в потертом плаще, бросив на Сейрана наметанный
взгляд, сразу же ухватил его чемодан и понес к своим видавшим виды
"жигулям". Оставив его у машины, водитель вновь побежал на поиски клиентов.
Спустя минут пятнадцать он привел еще двоих мужчин с чемоданами и юношу с
тремя картонными ящиками, запихнул их на заднее сиденье и погнал машину от
станции по ухабистой дороге, крепко поругивая местные власти, которые, имея
под рукой курорт всесоюзного, а, может быть, и мирового значения, чихать
хотели на страдания автомобилистов.
А вдоль дороги расстилались поля, поля... Черные и необозримые, они
вплотную подступали к шоссе, окружали отдельные группы домов и корявые,
одинокие деревья.
- Хлеб растите? - спросил Сейран, вмешавшись в разговор водителя с
пассажирами. Тот вначале не понял. Потом засмеялся.
- Ха! Хлеб! - он повернулся к пассажирам и указал на Сейрана. - Он
спрашивает, это хлеб? Хлеб пускай Россия сажает. А здесь у нас хлопок.
Белое золото, будь оно трижды неладно.
- Что, не растет? Или сажать невыгодно?
- Кое-кому очень даже выгодно, - поморщился представительного вида
мужчина в папахе.
- Кому выгодно? - закричал затрапезный мужичонка с полным ртом
стальных зубов. - Вон - распахали все! Скотину держать негде! Огороды
урезали - а чем кормиться прикажешь? Вату жевать? Кому твой хлопок нужен?
- Студентам, - вставил зажатый между ними на заднем сиденье паренек.
Все рассмеялись.
- Вот-вот! - подтвердил мужичонка. - Пацанам из ремесленного. Их сюда
осенью свозят видимо-невидимо. А толку ни на грош. Любая наша баба в три
раза больше набирает.
- А мужчины? - спросил Сейран. Опять рассмеялись. Визгливо, с
надрывом, будто услышав смачный анекдот.
- Ты что? Не понимаешь? - постанывая, спросил мужчина в папахе. -
Мужчины у нас этим не занимаются. Мужчина должен деньги делать. Деньги,
понимаешь? Не сто, не двести, не триста - кусок, два, три в месяц - вот
тогда он настоящий мужчина. Ты понял, "земляк"?
Сейран молча кивнул. Он не любил и побаивался людей подобного сорта:
наглых, сытых, крепко стоящих на своем клочке земли, непоколебимо уверенных
в своем праве на обогащение за счет окружающих.
Машина въезжала в крохотный городишко, который, казалось, тужился,
пытаясь придать себе респектабельности. Многие дома были выложены каменной
плиткой, окружены цветниками, огороженными изящными коваными оградками. На
иных зданиях красовались алюминиевые панели и металлические оконные
переплеты, нелепо выделяясь на фоне крашенных розовой известкой стен и
синих и зеленых жестяных островерхих крыш. С придорожных щитов улыбались
волоокие красавицы, вздымая на газельих плечах и лебединых шеях горы
фруктов и приглашая посетить курорт, славящийся своими грязями с
доисторических времен.
Одно время здесь поправляли здоровье именитые вельможи. И на память об
их пребывании остались несколько приземистых массивных зданий с дорическими
колоннами и помпезными завитушками на фасадах.
Его зачем-то обманули. Может быть, в отместку за наивность и незнание
жизни. И шофер, остановивший машину у какого-то барьерчика и заявивший, что
далее, в целях сохранности чистого воздуха, проезд строго воспрещен. И
попутчики, убедившие Сейрана не скупиться и выложить за получасовую поездку
десять рублей - . больше, чем за ночь поездом.
Он вытащил свой громоздкий чемодан из багажника и поплелся через
кусты, увязая ботинками в жирной февральской грязи. Весь вымазанный,
изрядно поплутав, добрался он до массивного розового корпуса с
ядовито-синей крышей - санатория, в котором он должен был провести двадцать
дней.
В следующие полтора часа Сейран со стаей курортников, приехавших тем
же поездом, бродил между корпусами, разыскивая регистратуру, старшую
сестру, сестру-хозяйку, пока сердобольная нянечка не растолковала, что
рабочий день в санатории начинается в одиннадцать, в десять, в лучшем
случае в половине десятого, но ни в коем случае не с восьми утра. А
взмыленным отдыхающим она посоветовала не скандалить, а преспокойно пойти
позавтракать.
Стоит ли лишний раз писать о санаторной кухне, вырывая кусок хлеба изо
ртов бойких газетных фельетонистов? Думаю, им за долгие годы также изрядно
опротивела эта тема. Да и место ли в фантастическом произведении куску
холодной манной каши, облитой пресным киселем, что в столовских меню гордо
именуется "пудингом"? И пристало ли герою, осуществившему Контакт, утолять
голод котлетой, внешне и внутренне походящей на кусок гранита? И много ли
невероятного в этом нескладном ширококостном парне с большой стриженой
головой? Любой из нас, пройдя мимо, не обернулся бы вслед ему, а
обернувшись, пожал бы плечами и пошел бы своей дорогой. Мало ли по свету
бродит чудаков со взглядом, устремленным в небытие, беззвучно шевелящимися
губами и угловатой, неровной походкой. И никому из нас не дано постичь
мысли и образы, рождающиеся в чужой черепной коробке - мы и в
собственных-то затрудняемся разобраться.
ИМ тоже было сложно сделать это. Но ОНИ старались.
Сейран вышел на улицу, усаженную веселыми, мохнатыми елочками. Кое-где
они сохранили еще подушечки сероватого рыхлого снега. Февраль в этих местах
теплый. Ни ветерка. Но небо плотно забрано туманной пленкой, сквозь которую
с трудом пробивается мутное пятно солнца.
Сейран вздохнул полной грудью, так, что затрещало под ложечкой, сунул
руки в карманы пальто и подумал, что здесь и в самом деле хорошо дышится. И
вообще. Все хорошо. И поздравил себя с прибытием.
В нумерации комнат Сейран совершенно запутался. Он долго стоял в
узеньком коридоре и озирался, силясь постичь логику, которая побудила
администрацию повесить на дверях по правую сторону коридора номерки,
начинающиеся с 300 по нисходящей, а по левую - с 200 в обратной
последовательности.
- Ну, что вы тут встали, мужчина, ни пройти, ни проехать!? - раздался
возмущенный голос за его спиной.
Растерянно обернувшись, Сейран увидел, что стал причиной невольной
пробки в коридоре. Он посторонился, подхватив свой громоздкий чемодан, и
неожиданно за плечом услышал слабый, сдавленный писк.
Маленькая белокурая женщина лет тридцати с небольшим, в рыжем меховом
полушубке, поморщилась и сказала:
- Вы - что? С ума сошли - так пихаться!
- Простите, - сказал Сейран. - Вам очень больно?
- Еще бы, так чемоданом заехали. У вас там что? Камни?
- Нет. Книги.
Она фыркнула и сказала с легким пренебрежением:
- "Читатель"!
И ушла.
А Сейран посмотрел ей вслед и... невольно залюбовался ее легкой,
летящей, будто танцующей походкой. Проходивший мимо мужчина отпустил
какую-то шутку, и она ответила легким серебристым смешком, от которого
сердце Сейрана болезненно-сладостно сжалось.
- Владимир! - сиплым басом представился сосед по комнате.
Был он тощ и морщинист. На его изможденном красном лице сильно
выделялся длинный нос и большие оттопыренные уши.
- Сир... Серега, значит? Не обидишься, если я тебя Серегой звать буду?
- спросил он. - А то до тебя тут тоже Серега жил. Уж мы с ним погужевали...
- он мечтательно вздохнул и, состроив выразительную мину, осведомился: - Ты
как насчет того, а?
- - Да нет, спасибо, - Сейран отвел глаза. Ему отчего-то стало
неловко.
- Ну, тебя не поймешь. Чи - да, чи - ни... а мабуть трошки, а?! -
подмигнул сосед, хитро улыбаясь.
- Ну... не с утра же.
- А чего? - Владимир удивился. - Можно и с утра. Кто нам запретит? Мы
вольные люди, хоть наш бронепоезд сошел, извиняюсь, с путей. Я зараз
сбегаю. В этом, извиняюсь, безалкогольном городе пивнари все порушили, за
вином - три часа в деревню ехать надоть, в ресторанах одна шампань, зато
водкой - в каждой чайной - хоть залейся!
- Не стоит, - сев на кровати, Сейрап принялся разбирать чемодан и
раскладывать вещи.
- Ну вот, - не унимался сосед, - опять ты крутишь. Слова в простоте не
скажешь. Так "бум", аль не "бум"?
- Не бум, не бум, Владимир, как по батюшке?
- Вовкой зови и все тут, - уныло сказал сосед. - Чего уж там - по
батюшке, по матушке. У тебя как, тоже ревматизма?
Сейран пожал плечами.
- Не знаю... Болит что-то. Где-то там, внутри. Говорят, что-то такое с
сосудами. А что именно - никто толком не знает.
- Вот и я говорю, - подхватил Вовка. - Не докторье сейчас, а сплошь
коновалы. Вон, дружку моему аппендицит когда резали, так ножик прямо там, в
брюхе, и забыли.
Сейран слабо улыбнулся.
- Вот те крест! - Вовка стукнул себя по груди. - Так это еще наши
врачи, а здешние - вообще! - Ты ему про болесть толкуешь, а он на тебя
глядит, как на пустое место. Тут к ним просто так, без этого не
подступишься.
- Правда? - спросил Сейран. - Что, и в самом деле? Берут?
- Беру-у-ут! - иронически протянул Вовка, - Не берут, а дерут. Три
шкуры. И мясцо прихватывают. Да... зелен ты еще, брат Серега! - резюмировал
он, потягиваясь.
Десятку он держал в кармане, свернув ее в крошечный фунтик, мял
пальцами, потом вышел из приемной и в углу, спрятавшись за большим кустом
"китайской розы", достал деньги, расправил и вложил в курортную книжку. Но
когда подошла его очередь, и он уже направился к двери, то неожиданно для
себя достал десятку и крепко сжал в кулаке. Пока врач знакомился с его
путевкой, курортной картой и данными анализов, Сейран постарался незаметно
переложить деньги в карман рубашки.
Врач, импозантный брюнет с тонкими усиками, которые очень шли к его
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг