Галевичу за то, что тележурналист Лева Галевич в одной из своих передач
обозвал плоскостопым фашистом старого физтеховского профессора Бородавкина.
Какой-то бес дернул Леву Галевича зайти на физтеховскую дискотеку -
очевидно, он не знал, что Данила случайно увидел его телерепортаж по своему
девятнадцатидюймовому "Айва". В тот вечер мы с Данилой вместе располовинили
бутылку мерзейшей лимонной водки, и с тех пор считалось, что мы как бы
знакомы.
Поэтому именно я (а не кто-то другой) встал из-за стола, подчеркнуто
твердо вышел в коридор и поднялся на одиннадцатый этаж, где обитали в
одиночных комнатах сумасшедшие люди с физико-технического факультета.
Известно, что девять из десяти первокурсников физтеха в первые полгода
теряют рассудок под влиянием технического спирта и тяжелых формул, но зато
оставшийся процент за десятерых двигает вперед отечественную науку. Данила с
ума не сошел, а потому отечественная наука надеялась на него - и, кажется,
совершенно напрасно. Размышляя об этом, я постучал в дверь (звонок куда-то
подевался, хотя я честно искал его минуты две).
Данила возник на пороге, и я увидел на нем огромные белые шорты до
колен. В рыжих волосах на груди тускло поблескивал нательный крестик, а в
ушах торчали крошечные наушники аудиоплейера. Лицо Данилы было тяжелым и
скучным, но я все равно шагнул через порог.
Я знал, что завтра у него пересдача экзамена по теорфизу и потому
удивился, заметив на столе не развал запредельных учебников, а одинокую и
толстую черную книжку - на обложке читалось короткое слово: "БЕСЫ". Данила
вынул наушники и бросил плейер на кровать.
Я мужественно выдержал взгляд волчьих глаз и с ходу попросил денег.
- Зачем тебе деньги, Стеня? - Он тяжко опустился в кресло, и я
рассказал ему про колокол. По простоте душевной.
Он слушал, листая "БЕСОВ", и определенно скучал. Наконец, я замолчал, и
в комнате мерно затикал электрический будильник.
- Когда вы едете? - спросил он, откладывая книгу.
- А прямо сейчас, если деньги дашь.
- Я еду с вами.
Счастлив тот, кто встречает утро похмелья своего в домашней постели. Я
же оторвал больную голову от жесткой повлажневшей подушки с клеймом МПС и,
увидев над собой пластиковый потолок купе, в медлительном ужасе сомкнул
веки. Я помнил страшный Петербургский вокзал, затянутый волнами едкой гари,
поднимавшейся от горевшего мусора. Помнил вокзальный буфет - мы ждали
посадки на мурманский поезд, пели неприличные песни про муниципальных
милиционеров и в упор обсуждали ночную девушку, развлекавшую огромного
тощего негра за соседним столиком. У девушки были губы в шоколадной помаде и
серебристая ювелирная змейка на шее... Проснись я раньше, все сталось бы
иначе, но я открыл глаза где-то между Сухиничами и Костерином - наш поезд
был уже критически близок к Кандалакше, и пришлось ехать до конца.
Какой там колокол! Все, что мне нужно, это три таблетки
"Алка-Зельтцер". Провинциальный вокзалец был пустым и светлым - летнее утро
светилось сквозь непромытые окна. Старинный паровозик дремал на постаменте,
и его спящее лицо было болезненно-чинным, как у крейсера "Аврора". Мы сидели
в жестких стульях с фанерными спинками и думали, где найти денег на обратный
билет до Москвы. А Мстислав не сидел и не думал. Он поморщился и, прижимая
ладонь к животу, пошел в противоположный конец вокзала - ну, всякое бывает
с людьми, тут понимание нужно. По пути он стянул с газетного прилавка
тоненькую четвертушку районной "Зари Заполярья" (три рубля за экземпляр) и,
свернув ее в трубочку, удалился с выражением боли на лице.
Его не было минут пять. Наконец Данила, оторвав плоские ладони от лица,
вгляделся в дальний угол здания и удивленно двинул бровью: Мстислав
приближался стремительно, расталкивая старушек, юрко путавшихся под ногами,
- русые волосы необычно растрепаны, влажные татарские глаза (подарок
покойной бабушки) глядят ненормально. Еще мгновенье - и он рядом: молча, не
моргая, протягивает обрывок заполярной газетки.
Кратковременная схватка с Алексисом (четыре кадра из регби) - и я
побеждаю: в руках расправляется неприлично помятый кусок газетной
передовицы. Сразу - жирный заголовок с обкусанными буквами на конце: "КОМУ
МЕШАЕТ МУЗЕЙ-ЗАПОВЕДН..." Еще прыжок в сторону - подальше от жестких
пальцев Данилы, тянущихся к моей бумажке, и читаем - скорей, прыгая по
абзацам: "...Возрождение религиозного самосознания не должно привести к
средневековому наступлению на отечественную науку. Музейное дело утратило
покровительство властей... Подобно тому, как семьдесят лет назад
уничтожались храмы и монастыри, сегодня разрушаются музейные комплексы"...
Дальше, быстрее: "...активную деятельность развернул приехавший в наш район
из Архангельска отец Андроник (Гуляев), отличающийся удивительной деловой
хваткой и умением решать хозяйственные проблемы за чужой счет.,.",
"...Вопрос о передаче Русской Православной Церкви комплекса зданий
историко-архитектурного заповедника Спасо-Челобитьевского монастыря не может
быть решен положительно до тех пор, пока..." Все это неинтересно - дальше,
дальше! - "возможность возгорания от огня свечи...", "...о невозможности
сохранения здания в условиях ежедневной эксплуатации во время церковных
служб"... Мимо! - ага, вот: "бесценный музейный экспонат, шитое золотом
покрывало с мощами местного святого было передано храму еще в прошлом году,
а теперь...", "....теперь решается вопрос о судьбе уникальной находки,
обнаруженной два месяца назад в старом русле реки Супонь -речь идет о
серебряном колоколе работы неизвестного мастера XVI века"...
Здесь начинается Русская Игра. Прежде чем читатель перевернет эту
страницу, ему придется сделать свой выбор. Если тебе плохо с нами, добрый
читатель, - не уходи. Если тебе неуютно с нами, всегда помни: это не более
чем сказка. Просто игра: в любой момент можно закрыть книгу, и строки
исчезнут, и Русь оставит тебя в покое. Если мы тебе чужие, не верь ни
единому слову. Помни, что в природе не бывает серебряных колоколов. Повторяй
себе, что история не движется вспять. Убеждай себя, что прежнюю, колокольную
родину уже не вернуть. Если ты поморщился в середине предыдущей фразы, прошу
тебя: не доверяй глупым северным легендам. Потому что, поверив старому
Евсеичу хоть на миг, ты попадаешь в ловушку, в русскую западню: ты уже не
просто читатель, а... действующее лицо будущих томов этой книги.
Согласившись с нами, ты принимаешь правила этой Игры - а ведь это не
"просто игра" и уж, конечно, никакая не сказка. Открою тебе секрет: удар
колокола НЕ возвращает древнюю, былинную Русь ДЛЯ ВСЕХ. Он дарит ее только
тому, кто поверил... Берегись, игрок: не вышло бы так, что в тот самый
момент, когда ты вдруг почувствуешь реальность возвращенной истории,
какой-нибудь идиот под Кандалакшей ударит в серебряный колокол, и...
...твои родные недосчитаются тебя в конце двадцатого века.
ДНЕВНИК МСТИСЛАВА,
залесского вора и скомороха,
сына Лыковича,
холопа князя Всеволода Властовского
Бред какой-то. Я никогда ничего подобного не писал.
[Мстислав Бисеров,
студент юрфака МГУ
Глава первая.
Холоп - это звучит гордо
...Влага истине се у море Сувражье.
Волга впадает в Каспийское море. Подъезжая к
сией станции и глядя на природу в окно, у меня слетела крыша [
4.
Мне говорят: ты - холоп. Как нормальный человек должен ответить?
Правильно: в глаз. Но в моем случае башню уже снесло, и поэтому спокойно
узнаю, что я - Мстислав Лыкович. А еще у меня есть, оказывается, некий
хозяин. Босса зовут Всеволод Властовский, а по профессии он князь. Из
местных, залесских.
Он, видишь ли, князь. А я - просто псих (это уже диагноз). Но не
только: я еще и холоп. Это звучит гордо. Однако в глаз все равно неплохо бы.
Волга впадает в синее море. Помутилось синее море, и ничего-то в волнах
не видно, только мысль одна маячит: а что это я тут делаю? А что делать, как
говаривал Чернышевский? Переваривать обед, благо нам хорошо вдвоем. Клуха
принесла мне "братину" второсортного риса и настаивает, что это есть
драгоценное сорочинское пшено. Параллельно я царапаю на бересте разные
символы, и получается та смысловая пурга [5,
которую вы читаете. Эй, да читаете ли вы? Физиономия бескайфовая, и в глазах
мало радости! Это наезд. Я попрошу поболе к себе внимания. Можно даже
выбросить нижнюю челюсть вперед и вниз. Как бы она сама отвалилась, как бы
от удивления. Еще бы: вы ж не какого-нибудь Джонни Толкина читаете или Эдика
Гамильтона - вы имеете своими глазами "берестяные грамоты последней
четверти Х века с ненормативной лексикой московских панков [
6 эпохи Третьей республики". Вы думали, я
бессознательно иголкой бересту царапаю? А вот вам кегли! [
7 Я архиважным делом занимаюсь: создаю уникальный
памятник древнерусской литературы, как напишут потом гнилые интеллигенты из
Историко-архивной академии, факультет книжных червей. Слышите, как лектор
вещает с кафедры:
"Неизвестный автор так называемых "Стожаровых таблиц" не только
чудесным образом знаком с творчеством Чернышевского, но и позволяет себе
иронически отзываться о далеких своих потомках, то есть о нас с вами"...
Хэлло, потомки! (Надеюсь, вы уловили презрительную интонацию.) Хорошо
вам, потомкам, баночное пивко потягивать и по ящику MTV наблюдать. А у меня
тут новая жизнь. Farewell [8 теперь "блэк
лэйбелам", и траве-муравке, и курсу бакса [
9, и цветным кондомам. Hasta la vista, baby!
I'll never be back.
Мой новый друг Лито (это парень из местных, тут снисхождение нужно)
говорит, что я волшебник. Он хоть и слепой, а берестяные резы [
10 понимает - пальцем по строке проводит, и
получается быстрее, чем глазами. "Знаки у тебя на бересте неземные, говорит.
От них, мол, даже пальцу жарко читать". Я ему популярно вставил коленом и
объясняю: "Ты, гоблин, не пытайся умные слова произносить. Я тебе, тормозу,
не волшебник и не шаман, а старший товарищ, накачанный эрудицией. Учись,
пока я добрый: это не знаки, а кириллица. Великая и могучая, как русский
язык. Кириллица - это... ну, как бы такая важная опция [
11... ее используют белые люди - красивые и
богатые - вместо алфавита. Вы тут, варвары, еще не доросли до такой
крутизны". "Научи, - говорит, - знаки резать по-вашему, мне, дураку,
понравилось". Ага, щазз. Сам какому-то локальному кумиру молится, поганец,
жертву ему притаранил сегодня в полдень - и подавай тут же русскую азбуку!
Еще предпосылки недозрели. У вас существует своя аборигенская клинопись,
крючковатая - вот и пользуйся ею.
Угу. В мозги потомков я загрузил уже килобайт [
12 триста, а все мимо темы. Мысли вязнут, как
яровийский [13 ковш в медовухе, и в
головной конечности гулко, как в колоколе. Йес-с-с! Колокол
вспомнился.
Разумеется, мы его нашли - это ясно, как пень. Он (то есть не пень, а
колокол) лежал на складе - в той самой заброшенной церкви, колокольню
которой мы мечтали использовать в своих целях. Тракторный ковбой Серега с
трудом объяснил, что гремливая железка сохнет тут без здорового секса уже
второй месяц и что можно бы заместо нее мешки с комбикормом поставить, да
нельзя: музейный очкарик велел беречь от отца Андроника. Мы стали Сереге
всячески объяснять обстановку, как умели, Авторитет очкарика, и верно,
неглубоко сидел внутри Сереги, и уже на второй пол-литре пелена спала с его
глаз. Он явственно ощутил, что мы-то и есть его пожизненные друзья, и чтобы
забирали свой колокольчик немедля, раз уж нам так понравился, а что музейные
от него, от Сереги, и слова доброго не дождутся, потому что голова у них не
по-нашему, не по-русски подвешена. Мы пытались оторвать Серегу от идеи
немедля, по дружбе затащить колокол наверх, под полуразбитый купол
колокольни, но Серегу тянуло на экшн [14, он
хотел действовать, и никто не устоял на его пути. Совершенно фантастическим
образом (иначе говоря, по пьяному делу) колокол был "здынут" наверх и
остался в приподнятом состоянии до утра - закрепить язык, и вперед, и
согнутся шведы.
Не скрою: меня слегка занимает, как четырем измученным студентам и
одному здоровому, но напрочь нетрезвому трактормену удалось затащить 20
пудов серебра на высоту четвертого этажа. [15
Гусеничные колеи на земле, обнаруженные поутру, натягивают на мысль, что в
какой-то связи с колоколом был пользован Серегин трактор - однако
троса либо других инженерных фенек [16 (типа
блока или направляющих) не сохранилось.
Frankly speaking [17, до меня доехал
глубинный смысл свершившегося только наутро, когда, оскользаясь с бодуна на
прогнивших ступенях, мы поднялись наверх, и Данила, мистическим образом
удерживаясь под куполом на одной руке, продел крюк языка в петлю под самым
колокольным сводом. Зеленый и грязный, как кусок отрыжки (очевидно, мы его
изрядно потаскали по почве, прежде чем "здынуть" на место), он был...
серебряным. То есть до неприличия. Сковырнешь пальчиком кусок грязи
килограмма в три, а под ним - резкая и яркая грань литья:
какая-нибудь буковка или херувим о шести крылах. Под слоями осадков он был
маленьким и аккуратным; огромный бронзовый язык, унятый с другого колокола,
был ему явно велик - мы с ужасом ожидали удара: а что, если не сработает?
Только Леха отодрал ракушечник с самого верху и - отпрянул с нездоровым
лицом (прочитал что-то?). Сказал жутковато: "Сработает". Помню, ветер гуднул
внутри, грозно качнул язык, и мы заорали на Стеньку: "Держи!", а он, чуть не
зажмурившись, ухватил ржавую веревку языка и зубами скрипнул: "Ну, братцы,
хотите - верьте, хотите - нет"...
И все. А потом уже была холодная капля, тупо и занудно лупившая меня в
висок: "плюх!", "плюх!" И другая, плюхавшая по ноге, и третья - в плечо...
"Holy shit! [18 Да это ж целый ливень",
- догадался я и проснулся. Тот, кто никогда не просыпался в луже, не поймет
меня - рекомендую поверить на слово: это не только не весело, но даже
совсем тоскливо. Никакой оттяжки в этом нет. Первая мысль, посетившая мой
холопский разум после реинкарнации, состояла в том, что дождь, и лужа, и
капли суть сон, глюк и очередной фильм Тарковского. Однако похрустев песком
на зубах и ощутив прелесть облипавшей тело холодной глины, я передумал.
Бодро отплевываясь и, кажется, поминая чью-то мать, я вскочил на ноги и
посмотрел на часы.
Их не было. Употребив высказывание, я стряхнул осадки с волос и
прислушался. Отдаленного шума авто, пробегающих по мокрому асфальту, не
слышалось: местность дикая. Напоили, ограбили и бросили в лесу за Кольцевой
автодорогой? Едва ли! Мокнуть постепенно ломало. [
19 И на сосну лезть, чтобы сверху зафиксировать
расклад местности, ломало также. Хотелось, напротив, высказываться и бить
морды.
Обратив на себя внимание, я понял, что не одет. Не могу я назвать
одеждой эти штаны - бурые и мокрые до последней нитки. Однако... кое-что в
моих луксах [20 еще могло радовать взгляд:
как я раньше не замечал этого бермудского загара на руках, да и по всему
телу? Смотрится эротично; народу понравится.
Чмокая босыми подошвами по глиняно-хвойному месиву, я подошел к
непонятному предмету, притворявшемуся куском гудрона. Предмет резко перестал
быть гудроном и оказался кожаной сумкой, внутри которой были всякие смешные
вещи. Например, продолговатая металлическая фенечка, веско запавшая в
ладонь. Когда я извлек ее из бэга [21, в
голове поплыл глюк, и показалось, что это серебро. На поверхности маячилась
эмблемка - три холмика, а под ними рахитический лебедь с профилем
Барбары Стрейзанд. Я стоял под дождем и медленно пропирался этим куском
серебра, а дождливые капли, юркие как сперматозоиды, сбегали по высокому
челу и срывались с кончика носа... Мозг уже морально приготовился к
появлению цветных человечков, хвостатых драконов и прочей LSDребедени, но
глюк был на редкость однообразен и устойчив. Нет, я не сплю: в правой
конечности лежит, натурально, кусок драгметалла граммов в двести. Ну что ж,
дают - бери: надо ведь как-то устраиваться в новой жизни. Буксы даже психам
не мешают. Не пройдет и полгода, глядишь, куплю себе корову, потом дети
пойдут, жены, внуки, сад-огород, дача, машина с шофером, правительственная
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг