Александр Мирер.
Дождь в лицо
I
- Крокодилы! - оглушительно заорал попугай.
Андрей повернулся на левый бок и посмотрел вниз, туда, где полагается
быть ночным туфлям. Между прутьями настила была видна вода - цвета хорошего
крепкого кофе. За ночь вода поднялась еще на несколько сантиметров.
Оставались последние секунды ночного отдыха. Он вытянулся в мешке и
закрыл глаза. Примус шипел за палаткой, и через клапан проникал запах
керосиновой гари, а от Аленкиного мешка пахло Аленкой. Счастливые дни в его
жизни. Вот они и наступили, наконец.
- Эй, просыпайся!
Через краешек сна он услышал сразу ее голос, и отдаленный шум джунглей,
и шорох и скрипы Большого Клуба, и совсем еще сонный, полез из мешка и
натянул болотные сапоги. Настил, сплетенный из тонких лиан, провис к
середине и почти не пружинил под ногами. "Давно пора сплести новый, -
подумал Андрей. Сегодня я натащу лиан".
Он знал, что все равно не сделает этого ни сегодня, ни завтра, и
вспомнил, как в Новосибирске директор спал в кабинете на старой кровати с
рваной сеткой, а когда ее заменили, устроил страшный скандал, и кричал: "Где
моя яма?"
Посмеиваясь потихоньку, он оделся, спустился в воду - шесть ступеней,
- и посмотрел на сапоги. Вода дошла до наколенников. Поднимается.
- Неважные дела. Надо бы к черту взорвать эти бревна. Запруду. Там
полно крокодилов, - сказала Аленка сверху.
- Разгоним, - ответил Андрей. Он шел под палаткой, ощупывая дно
ногами. Палатка стояла на четырех столбах, провисший настил был похож на
днище огромной корзины. Прежде чем выбраться на мостки, он посмотрел в
сторону деревни. Он смотрел каждое утро, и ничего не видел - только лес. Ни
дымка, ни отблеска очага...
Примус шумел что было мочи, Аленка осторожно накачивала его
хромированное чрево. Синие огни прыгали под полированным кофейником, на
очаге лежали вычищенные миски, и Аленка сидела деловитая, чистенькая, как на
пикнике - ловкие бриджи, свежая ковбойка, светлые волосы причесаны с
педантичной аккуратностью.
- Как спалось? - спросил Андрей.
- Ты что-то говорил? Ничего не слышно. Как в метро. Кстати, что ты
вчера говорил о дисках, когда возвращался? В лодке?
Андрей открыл рот и несколько секунд так и стоял, соображая.
- Тебя же не было в лодке... Как ты узнала, что я сам с собой говорил?
- Всю жизнь мне не верят, что я читаю мысли, - сказала Аленка,
отмеряя кофе десертной ложкой. - И ты тоже, никто мне не верит. Лентяи все
недоверчивые, хоть пистолет бы почистил.
- Он в палатке, - машинально сказал Андрей.
- Ты ведь сам говорил, что он осекается.
- Почищу после завтрака.
- Возьми, лентяй, - она просунула руку в клапан, и достала тяжелый
пистолет. В левой руке она держала ложку с кофе.
- Все равно не буду, - сказал Андрей, расстегивая кобуру. Он разложил
детали на промасленной тряпке, и, гоняя шомпол в стволе, соображал, как бы к
Алене подступиться. Если она заупрямилась - ищи обходной маневр. Это он
усвоил.
Он собрал пистолет, вложил обойму, и заправил в ствол восьмой патрон.
Пистолет поймал солнце, - багровый край, беспощадно встающий над черной
водой, среди черных стволов. В чаще ухнула обезьяна-ревун.
- Готово, - сказала Аленка.
- И это не первый раз? - спросил Андрей, принимая у нее миску.
- Говорю тебе - всю жизнь.
Помолчали.
- Это фокусы Большого Клуба, - неожиданно сказала Аленка. - Он же
совсем рядом.
- Может быть. А часто это бывает? И как ты это слышишь?
- Я веду дневник, - сказала Аленка. - По всем правилам, уже
пятнадцать дней. Иногда я слышу тебя оттуда. Как будто ты говоришь за моей
спиной, а не возишься у Клуба или в термитниках. В дневнике все записано.
- Брось, - сказал Андрей. - Оттуда добрый километр. - Он положил
Ложку и смотрел на Аленку сквозь темные очки. - И ты все время молчала?
- Тебе этого не понять. Ешь кашу. Ты ужасный трепач, "только и всего".
- Покажи дневник.
- Вечером, вечером. Солнце уже встало.
- Нет, это невозможно! Какие-то детские фокусы, - Андрей бросил миску
и встал с ложкой в руке.
- Каша остынет, - кротко сказала Алена.
- Какая каша? - завопил Андрей. - Ты понимаешь, что надо ставить
строгий эксперимент?
- "Строгий заяц на дороге, подпоясанный ломом", - тонким голосом
пропела Алена. - Эксперимент достаточно строгий. Ешь кашу.
- Хорошо. Я доем эту кашу.
- Вот и молодец. "И кому какое дело, может волка стережет!"
- Аленка!
- Я же слушаю твои магнитофонные заметки. Слово в слово с моим
дневником. Понял? И все. Пей кофе, и пойдем.
Комбинезоны висели на растяжке. Андрей молча влез в комбинезон,
застегнул "молнию", молча нацепил снаряжение: кинокамеру, термос, запасная
батарея, фотоаппарат по кличке "Фотий", ультразвуковой комбайн, набор
боксов, инструменты. Магнитофон. Теперь все. Он натянул назатыльник,
заклеенный в воротник комбинезона, и надел шлем. Плексигласовое забрало
висело над его мокрым лицом, как прозрачное корытце.
- Включи вентилятор, ужасный ты человек, - сказала Аленка. - На тебя
страшно смотреть. И возьми пистолет.
Под комбайном зашипел воздух, продираясь через густую никелевую сетку,
и вентилятор заныл, как москит.
- Родные звуки, - сказала Аленка. - Я тоже пойду, после посуды.
- Мы же договорились. Я иду к Клубу.
- Андрейка, они мне ничего не сделают. Я знаю слово. Ну, один разок
сходим вдвоем.
- Не дурачься. Клуб начнет нервничать и пропадет рабочий день. У тебя
хватает работы. Сиди и слушай.
Он уже сошел с мостков, взял шестик, прислоненный к перилам и посмотрел
на жену - все еще с досадой. Аленка улыбнулась ему сверху.
- Ставь в дневнике точное время, часы сверены. Я пошел.
- Очень много крокодилов. Ты слышал, сегодня один шнырял под палаткой?
- Тут везде полно этой твари. Будь осторожна.
- Я ужасно осторожна. Как кролик. Сейчас я их пугну. Поспорим, что я
попаду из пистолета вон в того, большого? - Аленка достала из-под палатки
свой пистолет, и положила его на локоть. - Нет, лучше с перил. Вот смотри.
Солнце уже поднялось над черной водой, и ровная, как тротуар, дорожка
шла к палатке, и по ней ползли черные пятна треугольниками, и рядом, и еще
подальше. За пятнами по тихой воде тянулись следы, огромным веером окружая
палатку. Выстрел и удар пули грянули разом, палатка дрогнула, и крокодил
забил хвостом, уходя под воду.
- Вечная память, - сказала Аленка. - Вечная память, сейчас мы вам
добавим, вечная...
Палатка снова качнулась, и зазевавшийся крокодил щелкнул пастью над
водой и скрылся в темной глубине, и вот уже над поляной тишина, гладкая
маслянистая вода отражает солнце. Андрей бредет по вешкам к берегу, ощупывая
дно шестиком и обходя ямы. Кинокамера сверкает на поворотах. Хлюп-хлюп-хлюп,
- он идет по вязкому дну, а вот и шагов не слышно. Андрей подтянулся на
руках, прошел по сухому берегу и исчез. Обезьяна снова заорала в джунглях.
День начался.
- Сегодня день особенный, - сказала Аленка, обращаясь к примусу. -
Понял, крикун? Ну то-то...
Она сидела под тентом, придерживая пистолет, и прислушивалась, хотя
почему-то была уверена, что теперь ничего не услышит - с сегодняшнего дня.
После еды ей стало совсем нехорошо. Она достала щепотку кофе из банки, -
пожевала и плюнула в воду.
- Все ученые - эгоисты, - сказала Аленка. - Завтра все равно пойду
в муравейник. Я тоже стою кой-чего, только я очень странно себя чувствую. И
еще это. Когда-нибудь это должно было получиться. И все равно, завтра я
пойду.
Она попробовала представить, что он там видит, продвигаясь по
пружинистой тропке, и как всегда увидела первую атаку муравьев, первый выход
в муравейник три месяца тому назад.
Они шли вдвоем по главной тропе, Потея в защитных костюмах, и в общем,
все было довольно обыденно. Как в десятках муравьиных городов по Великой
Реке. Они осторожно ставили ноги, чтобы не давить насекомых, хотя много раз
объясняли друг другу, что это - чепуха, сентиментальность - этим не
повредишь муравейнику, который занимает десятки гектаров. Они часто
нагибались, чтобы поймать муравья с добычей и посадить его в капсулу, иногда
смахивали с маски парочку-другую огненных солдат, свирепо прыскающих ядом.
На повороте тропы Андрей обнаружил новый поток рабочих - они тащили в
жвалах живых термитов, - и сказал: "Ого, смотри!.."
Это было немыслимое зрелище - огненные муравьи, свирепые "аракара",
тащили живых термитов, держа их поперек толстого белого брюшка, а живые
термиты покорно позволяли беспощадному врагу нести себя неизвестно куда...
- Ну и ну! - сказала Аленка. - Если в джунглях встретишь
неведомое...
- Оглянись по сторонам, авось увидишь что-нибудь еще.
Сидя на корточках, они рассовывали термитов по боксам, и вдруг она
сказала:
- Ой, Андрей. Мне страшно.
- Кажется, мне тоже... - пробормотал Андрей.
Они встали посреди тропы, спина к спине, и Аленка услышала щелчок
предохранителя, и новая волна ужаса придавила ее, даже ноги обмякли.
Маленький тяжелый пистолет сам ходил в руках, - набитый разрывными
снарядами в твердой оболочке - оружие бессильных.
- Смех, да и только, - пробормотал Андрей. - Как будто рычит лев, а
мы его не слышим.
- Откуда здесь львы?
- Откуда хочешь, - ответил Андрей совершенно нелепо, и тут страх
кончился, как проходит зубная боль, и они увидели алый полупрозрачный диск,
неподвижно висящий метрах в двадцати от них, над низкими деревьями, как
летящее блюдце. Так они и подумали оба, таращась на него сквозь стекла
масок. Наконец, Андрей поднял стекло и посмотрел в бинокль:
- Крылатые, только и всего...
Именно с этого момента и началась игра в "только и всего". Когда они
добрались до Большого Клуба, Аленка сказала: "только и всего", и когда в
первые дни разлива огромный муравьед удирал от Огненных, Андрей вопил ему
вслед: "Только и всего!", - а муравьед в панике шлепал по воде, фыркал и
вонял от ужаса.
... Андрей смотрел, а она подпрыгивала от нетерпения, и канючила "Дай
бинокль, дай-дай бинокль", пока их не укусили муравьи - сразу обоих, - и
тогда пришлось опустить стекла, и они сообразили, что диск надо заснять.
Огненный укусил ее в нос, было ужасно больно, и нос распух, пока она меняла
микрообъектив на телевик, стряхивая муравьев с аппарата. Андрею было лучше
- он просто повернул турель кинокамеры. Она сделала несколько кадров,
тщательно прокручивая пленку, потом диск пошел к ним и повис прямо над
головами, - в шести метрах, по дальномеру фотоаппарата - и в фодесе можно
было различить, как мелькают и поблескивают слюдяные крылья, и весь диск
просвечивает на солнце алым, как ушная мочка...
- Ты встречал что-нибудь в этом роде? - спросила Аленка.
- Не припоминаю.
- Но ты предвидел, да? Только и всего, и великий Шовен!
Они захохотали, с торжеством глядя друг на друга. Никто и никогда не
видел на Земле, чтобы муравьи роились диском правильной формы.
Никто и никогда! Значит, не зря они угрохали три года на подготовку
экспедиции, не зря клеили костюмы, парафинили двести ящиков со снаряжением и
притащили сюда целую лабораторию, и обшарили десять тысяч квадратных
километров по Великой Реке...
- Я тебя люблю, - сказал Андрей, как всегда не к месту, и Аленка
процитировала из какой-то летописи:
- "Бе бо женолюбец, яко ж и Соломон".
На Андрея напал смех. Они хохотали, а диск висел над головами, слегка
покачиваясь, сильно и неприятно жужжа. Они до того развеселились, что второй
приступ страха перенесли легко - не покрываясь потом и не вытаскивая
пистолетов. Но хохотать они перестали. И когда колонны Огненных двинулись к
ним, шурша по тропе и между деревьями, они сначала не особенно удивились.
Но только сначала.
"Наверно, так видна война с самолета", - подумала Аленка, и заставила
себя понять - почему появилась эта мысль. Муравьи шли колоннами, рядными
колоннами, и наклонившись, она увидела сквозь лупу в забрале, что сяжки
каждого Огненного скрещены с сяжками соседа. Скульптурные панцири светились
на солнце, ряды черных теней бежали между рядами Огненных - головы подняты,
могучие жвалы торчат, как рога на тевтонских шлемах. Крупные солдаты до двух
сантиметров в длину двигались с пугающей быстротой, но Аленка наклонилась
еще ниже и увидела в центре колонны цепочку, ниточку рабочих с длинными
брюшками и толстыми антеннами. Она сказала: "Андрюш, ты видишь?", а он уже
водил камерой над самой землей и свистел.
Они снимали сколько хватило пленки в аппаратах, потом пытались
переменить кассету кинокамеры, и в это время их атаковали сверху крылатые -
другие, не из диска, - и сразу покрыли забрала, грызли костюмы, и
вентиляторы завыли, присасывая муравьев к решеткам, а снизу поднимались
пешие, и Аленка испугалась. Она увидела, что Андрей судорожно чистит
забрало, и он был весь шуршащий, облепленный Огненными, как кровью облитый,
- и тогда она выхватила контейнер из-за спины и нажала кнопку.
... Аленка закрыла глаза. Это был великолепный и страшный день, когда
они поняли, что найден "Муравей разумный". Иной разум. После наступило
остальное: работа-работа-работа, и умные мысли и суетные мысли... Но тогда,
на тропе, было великолепно и страшно. Контейнеры стали легкими, а земля
густо-красной, и по застывшим колоннам бежали другие, не ломая рядов, и тоже
застывали слоями, как огненная лава. Когда ее контейнер уже доплевывал
последние капли аэрозоля, муравьи ушли. Все разом - улетели, отступили,
сгинули, бросив погибших на поле боя...
Под настилом послышалось сопение, скрежет. Аленка посмотрела сквозь люк
и сморщила нос. Здоровенный крокодил медленно протискивался между угловой
сваей и лестницей. По-видимому, он воображал, что принял все меры
предосторожности - над водой торчали только глаза и ноздри, и он явно
старался не сопеть и деликатно поводил хвостом в бурой воде. Над палаткой.
раздалось оглушительное: "Кр-р-рокодилы! Кр-р-рокодилы!" - попугай Володя
орал, что было мочи, сидя на коньке палатки и хлопая крыльями. Крокодил
закрыл глаза и рванулся вперед. Звук был такой, как будто провели палкой по
мокрому забору - это пластины панциря простучали по свае. Он не успел
нырнуть - Аленка навскидку всадила в него две пули, а Володя неуверенно
повторил: "Кр-р-рркодилы?".
- Позор! - сказала Аленка. - Какой ты сторож, жалкая ты птица?
Попугай промолчал. Он не любил стрельбы.
- А я не люблю мыть посуду. Тем не менее дисциплина нам необходима как
воздух. И еще я не хочу работать. Как ты на это смотришь?
- Иридомирмекс [аргентинский муравей, в просторечьи - "огненный"] -
оживленно сказал попугай. Он почесал грудку и приготовился к интересной
беседе, но Аленка сказала ему:
- Цыц, бездельник. Давно известно, что это не Иридомирмекс, а Эцитон
Сапиенс Демидови. Вот как. Остается только выяснить, Сапиенс он, или не
Сапиенс.
Она бросила в воду ведерко на веревке, залила грязную посуду, и снова
села. Третье утро ее мутит, как проклятую. Пусть Андрюшка сам трет жирные
миски. И кроме того, ей хотелось подумать. "Эцитон разумный Демидовых"-
разумен ли он на самом деле? Они с Андреем знали, что, вне зависимости от
разума, их Огненные - истинное чудо природы. В два счета супруги Демидовы
станут знаменитостями, и их пригласят к академику Квашину, на знаменитый
пирог с вишнями, а их будущим деткам придется играть на Гоголевском
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг