Я продолжал кашлять. Настроение у меня было неважное. Примерно через
неделю ко мне вошел Тим Маркин.
Вид у него был сочувствующий, но я на него смотреть не мог.
Он, не смущаясь, присел ко мне на кровать, подмигнул весело -скотина! -
оглянулся на дверь и сунул бутылочку из-под детского молока с какой-то
зеленой бурдой.
- Это что еще? - прохрипел я враждебно.
- Бактериофаг, от лягушиного коклюша. Три раза в день по глотку.
- Пей его сам!
- Дурень! - зашептал он. - Да ты завтра же будешь здоров. Я уже проверял.
- На лягушках?
- На себе проверял. Пей, не бойся.
Тим ушел, а бутылочка осталась.
Я решил, что терять мне нечего, и начал, тайком от Натки, прихлебывать из
бутылочки.
Через два дня кашель исчез, как и не было. Натка разводила руками,
профессор тоже. Они подвергли меня всестороннему исследованию, но палочки
не нашли.
Натка хотела публично показать меня в клинике (еще бы - уникальный
случай!), но я кое-как упросил ее не делать этого и спасся от позора. Из
больницы меня выписали, однако история эта даром не прошла - я накашлял
небольшую эмфизему, и Натка посоветовала съездить на месяц в санаторий.
Когда я заходил в коттедж за вещами, Тима не было дома. Я оставил ему
прохладную записку и уехал.
Месяц отдыха в южном санатории привел меня в норму. Лягушиный коклюш уже
казался мне не печальным событием, а комическим происшествием. Поэтому,
вернувшись, я направился опять к Тиму Маркину.
В комнатах было грязно и не прибрано. Возле дивана, рядом с ботинками Тима
стояла тарелка с остатками ужина. Зато носки Тима лежали на обеденном
столе. Остальное все было примерно на своих местах. Тим тоже был на своем
месте - сидел за микроскопом в своей келье.
Он не ответил на приветствие, а поманил меня пальцем с таким видом, как
будто я не уезжал на месяц, а уходил за хлебом в булочную. Мне сразу же не
понравился его вид - радостный и взволнованный - моя интуиция работала
лучше, чем рассудок. У меня даже что-то екнуло под ложечкой.
Однако я подошел.
- Гляди! - сказал он.
Я осторожно заглянул в микроскоп, боясь увидеть какое-нибудь
новоизобретенное чудовище. В прозрачно-голубоватом круге лежала
коричневатая палочка. Она была недвижимая, безобидная на вид, я немного
успокоился.
- Видишь палочку?
- Вижу, конечно,- ответил я.
- А ты когда-нибудь такую встречал? Я вновь пригляделся к бактерии. Форма
ее показалась мне незнакомой.
- Похожа на палочку пневмонии,- заметил я.
- Это не она.
- Я не говорю, что она. Я говорю - похожа.
- Ничего ты не смыслишь в бактериях, - заявил Тим. - Это совершенно новый
вид. Я его вывел сам. Культивировал палочку лягушиного коклюша.
Меня будто кто отпихнул от микроскопа - так быстро я от него отскочил.
Нет, вы только подумайте!
- Не бойся! - ухмыльнулся Тим.- Она безвредная. За время культивации
потеряла свои ядовитые свойства. Зато приобрела новые. Она теперь питается
воздухом.
- Как воздухом?
- Очень просто. Поглощает из воздуха кислород, влагу, еще что-то, я не
уточнил, и растет. Даже размножается. Как полагается порядочной бактерии,
делится пополам. Да, я вот тебе сейчас покажу - ахнешь!
Не вставая с места, Тим протянул руку, стащил о полки большую стеклянную
банку, с притертой крышкой. Он чуть не уронил ее на пол, но вовремя
подхватил и поставил передо мной на стол.
Половину банки занимала странная коричневатая масса, очень похожая на
плесень. Вид ее показался мне отвратительным.
- Гляди!
Тим поднял крышку.
Пахла эта мерзость еще отвратительней.
- Фу! - невольно откачнулся я.
- Чего - фу?
- Воняет.
- Воняет? - Тим посмотрел на меня презрительно, - Ты медик или кто?
Обыкновенный запах, метан, углеводороды - нормальные продукты обмена живой
клетки... Воняет! Институтка ты, а не микробиолог.
Конечно, можно было ответить Тиму, чтобы он оставил институток в покое,
так как наверняка знал о них меньше, нежели о микробах. Но мне не хотелось
лить масло в огонь.
Тим сварливо ожидал возражений.
Я молчал.
- Ладно,- сказал он.- Хоть ты и дерево...
Мне опять удалось промолчать.
- Тогда смотри! - Тим показал на банку.- Внимательно смотри.
Я пригляделся и заметил, что плесень в банке, после того, как Тим открыл
крышку, начала вспучиваться, поверхность ее - вначале гладкая - медленно
вздувалась бугром, как поднимающееся тесто.
- Растет! - возгласил Тим.
Догадаться было нетрудно.
- Это она?
- Она самая, моя палочка! - похвастался Тим. Он смотрел на противную
плесень влюбленным отцовским взглядом.- Видал, как растет... У меня на
днях разводки сгорели - в термостате регулятор испортился - все палочки
погибли. Я уже думал - ну все - пропала моя культивация. И вдруг нашел
одну, живую. Сунул ее в эту банку. Это все от одной бактерии.
- За какое время?
- За какое? - Маркин задумался.- Не помню точно. Суток за двое, кажется.
Двухлитровую банку коричневая плесень заполняла до половины. И это от
одной только палочки, длиною каких-то там пять микрон. Закон
геометрической прогрессии работал неумолимо... одна палочка... две...
четыре... восемь...
Плесень в банке продолжала расти. Бугор ее становился все выше и выше, а
запах все резче и омерзительнее... Мне стало не по себе.
- Слушай, Тим! Она сейчас поплывет через край.
- Не поплывет,- Тим смазал края крышки вазелином, для герметичности, и
закрыл банку.- Она растет только на воздухе. В закрытом помещении палочка
не размножается.
- За каким дьяволом ты ее вывел? Зачем она тебе понадобилась?
- Зачем? - удивился Тим. - Да ни за чем. Просто занялся, от нечего делать.
Ты уехал, мне стало скучно, а палочка лягушиного коклюша оказалась под
рукой. Я решил поработать над ней, для практики. Занятная получилась
бактерия?
- Не очень.
- Брось, это ты по старой памяти все еще о ней плохо думаешь. Палочка -
что надо. Размножается как - блеск!
Он небрежно пихнул банку на полку. Она звякнула там о другие банки. Я
невольно подумал, что если бы она сейчас разбилась...
- Осторожнее, разведешь заразу по всему дому.
- Не разведу, я аккуратно. (Это Тим говорит об аккуратности!). Чего
беспокоишься, я же сказал, что она безвредная. Не веришь?.. Хочешь, я ее
сейчас съем?
Когда Тим Маркин хотел что-то доказать, он не особенно разбирался в
средствах. Я не сомневался, что ради идиотского опыта он мог проглотить
свои палочки и стать их живым рассадником. Для меня вполне достаточно было
зрелища коричневой плесени в банке. И кто знает, насколько она безвредна,
эта бактерия. Тим Маркин над такими проблемами серьезно не задумывался.
Мне очень не понравилась коричневая плесень. Мало сказать, не нравилась,
она меня напугала, когда так быстро полезла из банки. Напугала своей ничем
не истребимой и неоградимой способностью к размножению. Это был злой джинн
в бутылке.
Тим Маркин в любую минуту мог его выпустить на свободу.
Мне некогда было долго раздумывать. Банка стояла на полке, и я уже знал,
что должен сделать.
- Слушай, Тим,- сказал я.- Ты, вижу, тут совсем очумел от своих
культивации. У меня в чемодане ореховая халва. Специально с юга захватил.
Видимо, Маркину на самом деле надоело сидеть одному. Из ребят, ручаюсь, за
это время к нему никто не зашел, и поговорить ему было не с кем.
Я послал его мыть руки на кухню, а сам вернулся в лабораторию.
Бутылка с формалином стояла тут же на полке. Чтобы плеснуть из нее в банку
с плесенью, не требовалось много времени. Я закрыл банку притертой
крышкой, решив, что если Тим приучил бактерию к воздуху, то к формалину он
приучить ее еще не успел.
Весьма довольный своим поступком, я вошел в нашу столовую, достал из
чемодана бутылку...
И вдруг у меня мелькнула мысль, будто я не сделал всего, что нужно.
Я хотел вернуться в лабораторию, но из кухни уже появился Тим Маркин.
Мы не спеша прихлебывали чай с ореховой халвой - в доме Тима не было и
сухой корки,- и вскоре приобрели расслабленно-благодушное настроение.
Я выложил Тиму парочку глупеньких анекдотов, которые привез с юга, вместе
с коньяком и халвой. Тим прочувствованно рассказал мне историю, как он
культивировал свою бактерию. История здорово походила на старый анекдот о
цыгане, который приучал лошадь не есть,- только у цыгана лошадь в конце
концов подохла, а бактерия у Тима Маркина, к великому сожалению, осталась
жива.
Мы до ночи проговорили на микробиологические темы и отправились спать. Тим
в лабораторию больше не заходил. Да и я, признаться, в состоянии
благодушного оптимизма позабыл все свои опасения и тоже не вспомнил о
бактерии.
Ночью я неожиданно проснулся.
Мне привиделось во сне, что я сижу на крохотном островке среди
безобразного моря коричневой плесени. Она медленно, но неумолимо
поднимается все выше и выше, постепенно затапливая мой островок, уже
подползает к моим ногам. А я мучительно стараюсь что-то вспомнить, что-то
очень важное, не знаю - что именно, только знаю, что от этого зависит моя
жизнь.
Мне стало страшно, я проснулся и попытался даже сообразить, что же такое
нужно было вспомнить. В окно светила луна, наполняя комнату неясным
таинственным светом. Тим спал. Я поднялся с постели, осторожно пробрался в
лабораторию, снял банку с полки. Ядовитые пары формалина сделали свое дело
- от плесени остались только бурые хлопья на стенках. Запах формалина
смешался со зловонием погибшей плесени, и догадаться о его присутствии,
руководствуясь только обонянием, было бы трудно.
Я успокоился и забрался в постель.
Первое, что я увидел утром, открыв глаза, это был Маркин. В одних трусах
он стоял возле моей постели и, видимо, только хотел меня разбудить.
В руках его была та самая банка.
- Понимаешь,- сказал он озабоченно, - бактерия за ночь подохла.
- Неужели? - пробормотал я спросонок.- Какая жалость!
Тим подозрительно покосился на меня и решил, что я еще не совсем проснулся.
- Что с ней случилось,- продолжал он, разглядывая бурые клочья в банке. -
Самоотравление, может быть?
Я поддержал его диагноз и поспешил заняться зарядкой. Тим ходил по комнате
с банкой и продолжал сокрушаться. Он долго скорбел над своим
преждевременно скончавшимся творением. Потом вдруг остановился, лицо его
прояснилось. Я насторожился!
- Я идиот! - возгласил он.- Под микроскопом осталась одна палочка. Сам
вчера положил.
Он помчался в лабораторию.
Вот тут-то я и сообразил, чего не доделал вчера, о чем старался вспомнить
и что подняло меня среди ночи. Весьма недовольный собой, я направился
следом за Тимом.
Склонившись над микроскопом, он разлаженно двигал стеклышком под
объективом и крутил регулировочные винты.
Нетрудно было догадаться - самое худшее случилось...
- Тим, - сказал я.-Ты потерял бактерию.
- В том-то и дело,- буркнул он,- Смели, должно быть, ее на стол.
Размеры бедствия еще не дошли до него, но я уже представил их отчетливо.
За ночь палочка успела размножиться. Мы разнесли ее на ногах по дому. Мы
не выходили за ограду, но ветром палочку могло перебросить на улицу и
рассеять по городу.
- Ну и что? - огрызнулся Тим.- Чего ты паникуешь! Я же сказал, что она
безвредная.
- Безвредная?! - как ни бесила меня сейчас бестолковость Тима, как ни
удивляло это соединение крайней тупости и таланта, я понимал, что злиться
сейчас и бесполезно и неразумно. Но объяснить ему опасность его затеи было
необходимо. Почему я не подумал об этом вчера?
- Сейчас я тебе покажу, какая она безвредная. Я шагнул в комнату, сдернул
колпачок с авторучки и схватил первую попавшуюся тетрадь.
- Это же мой конспект,- сказал Тим.
- Конспект?.. Черт с ним, с конспектом. Он может тебе и не понадобиться.
- Ты что, спятил?
Катастрофа надвигалась неотвратимо, хотя ничего вокруг еще не выдавало ее
приближения. Мне самому трудно было поверить в нее, мне хотелось убедить
не только Тима, мне хотелось реально измерить величину беды... Я считал и
повторял свои расчеты вслух, специально для Тима.
- Если за двое суток одна бактерия дает потомства один литр, то за трое
суток... приблизительно, тысяча кубометров. На четвертые сутки...
Тим перестал искать бактерию. Он выпрямился и посмотрел на меня, мысли его
принимали нужное направление.
- Не будет же она... так размножаться...
- А что ее может задержать? - спросил я.
- Что?.. Ну, солнечные лучи, например... впрочем, я не проверял,- сознался
он.
- Не проверял... Ох, Тим, почему ты не поступил в строительный институт?
На четвертые сутки... получится тысяча кубических километров. Тим, если
твою бактерию разнесет ветром по всему миру, то на пятые сутки она высосет
весь кислород, она затопит все материки и океаны. Через пять суток земля
превратится в голую пустыню, без растений, без животных и без людей. Кому
будут нужны тогда твои конспекты, Тим?.. Теперь ты понял, что ты соорудил?
Лицо у Тима побледнело. Он сел за стол и, уставясь на меня, молча
забарабанил пальцами по столу. Воображение у него всегда работало отлично.
Я выглянул в окно. Листья на березах за оградой слабо шевелились от
ветерка, но у нас в ограде, за высоким забором, казалось тихо. Тонкие
стебельки пырея по краям дорожки стояли недвижимо...
- Забор... - невольно произнес я.
- Что забор?..- кинулся к окну Тим.
- Забор хороший,- повторил я.- Подумать только, если бы не забор...
- Но не может же этого быть, наконец! - воскликнул Тпм.
- Это может быть,- сказал я.- Но этого не должно быть. Звони скорее
профессору Янкову.
К великому счастью, профессор Янков оказался дома.
Ему не нужно было объяснять, он сразу все понял, сразу догадался о
серьезности надвигающейся беды. Он говорил громко, а телефон работал
отлично, и хотя трубка была у Маркина, я слышал все, что сказал ему
профессор.
- Если бы вы оказались в коттедже один, Тим Маркин, - голос профессора
стал необычно суров, - пожалуй, проще всего было бы залить вашу усадьбу
бензином и сжечь ее вместе с вами. Да, да, вместе с вами! К сожалению,
рядом находится другой человек, повинный только в том, что неосмотрительно
выбрал вас себе в товарищи. В данном случае эта неразумность принесла
пользу, я уверен, что это он подумал о том, о чем никогда не думали вы...
Сидите оба дома. Никуда не выходите... Слышите - никуда!.. Отгоняйте от
усадьбы бабочек и воробьев. И ждите... Я приеду к вам так скоро, как
смогу. Соберите несколько бактерий в пробирку, закройте ее и держите при
себе.
Тим Маркин выслушал все в покорном молчании. Так же молча он положил
трубку и отправился в лабораторию.
Я захватил удилище, привязал к его концу свой галстук и вышел на крыльцо.
Я сидел на ступеньках, помахивал удилищем, а вокруг меня в зловещем
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг