завет Мой неправедных". Значит, быть посему.
Глава шестая
С утра и до самого последнего момента я сомневался, ехать ли мне на
похороны или воздержаться. Здравый смысл был против: возле кладбища или на
нем каждый человек может стать легкой добычей снайпера или подрывника, как
это уже не раз бывало. В конце концов, дело было не в моей жизни, хотя и
она представляла для меня определенную ценность. Я сейчас работал не на
себя и даже не только на редакцию "Добрососедства", и зависело от меня в
ближайшее время куда большее, чем статьи в моем журнале или даже их серия
в тех изданиях, которые сулил мне Стирлинг.
Поэтому рассудок категорически запрещал мне сделать хоть один шаг в
направлении кладбища - чтобы не стать преждевременно одним из его
постоянных обитателей. Однако нормальный человек никогда не повинуется
одному лишь разуму - так же, как не действует и исключительно под влиянием
эмоций, не считая разве что редких случаев. Иногда побеждает одно, иногда
- другое, и тогда логике приходится сдавать позиции. Ведь не она же, в
конце концов, приводит преступника на место преступления и нередко - на
похороны жертвы. Я не убивал Ольгу, но беспристрастный суд наверняка
признал бы меня невольным соучастником. Меня грызло чувство вины - перед
Ольгой, перед Натальей, перед самим собой, наконец. Может быть, оно и
тянуло меня на похороны?
Но не оно одно. Я думал и о Наталье, о том, что сегодня ей будет
тяжелее, чем когда-либо раньше в жизни. Насколько я мог судить по нашему
кратковременному знакомству, она была одиночкой по характеру; вообще таким
жить легче, чем прочим, но только не в пору душевных потрясений, когда
тянет на кого-то опереться. Конечно, у нее есть друзья, и, может быть, не
только те подозрительные "друзья", которые опекали Ольгу. Но именно на
друзей в таких обстоятельствах рассчитывать нельзя: они слишком явственно
напоминают о потере, не заживляют раны, но бередят.
Нужен кто-то почти посторонний, непривычный, нужен рыцарь на час,
который выслушает утрет тебе слезы и скорее всего бесследно исчезнет, так
что некому будет напоминать тебе о проявленной слабости...
Иными словами - ей там буду нужен я. ...Вот таким образом я играл в
прятки с самим собой, в глубине души прекрасно понимая, что вовсе не
желание приобщиться к рыцарскому ордену влечет меня на Востряковское
кладбище и не деловые соображения, которые тоже нельзя было отмести просто
так, но нечто совершенно другое: желание увидеть Наталью, побыть около
нее. Не думал, что я еще подвержен таким слабостям. Но всякому свойственно
переоценивать свои силы. И поэтому, строя в уме подобные логические и
совершенно алогичные конструкции, я успел надлежащим образом одеться, не
забыв такую важную деталь туалета, как тонкий, лег кий, но прочный
бронежилет, и, убедившись, что я полном порядке, вышел, проверил машину,
сел и, сделав контрольный круг по Дорогомиловской, Кутузовскому проспекту
и Лукоморскому (бывшему Украинскому) бульвару, взлетел на эстакаду и,
взобравшись в конце концов на третий ярус движения, магистраль СВ-ЮЗ,
выжимая всего лишь сотню, уже через полчаса, покинув трассу, уходившую
дальше к Солнцеву, снизился и в результате нескольких простых маневров
оказался близ кладбища, куда и направлялся.
Площадка перед кладбищенскими воротами была более чем наполовину
заполнена машинами, среди которых попадались и престижные. Я остановился в
стороне от других автомобилей, вылез, запер машину, в последний раз окинул
себя взглядом при помощи левого зеркальца заднего обзора. В нем отражался
мужчина в расцвете сил - без единой морщинки, с прекрасным цветом лица,
свидетельствовавшим о молодости и здоровье, с густыми светлыми волосами,
собранными на затылке в пышный хвост. Я был высок, широкоплеч - благодаря
специальному покрою пиджака и шестисантиметровым каблукам лихих ковбойских
сапожек; они причиняли немало неудобств, но я терпел. Разумеется, если как
следует приглядеться, меня можно было узнать, но в оптический прицел -
испытано не раз - никогда. И я буду сохранять свое инкогнито до тех пор,
пока сочту необходимым.
Видимо, я поторопился и приехал слишком рано: ни Натальи не было
видно, и никого другого из тех, кого я предполагал тут встретить. Я отошел
в сторонку, поближе к забору, закурил, что означало, что внутреннее
волнение не оставило меня, как я ожидал, но, напротив, даже усилилось
немного, хотя - с чего бы, если подумать? Мало ли людей приходилось мне
провожать в последний путь? Славно будет, если на мои похороны соберется
столько...
Машины подъезжали и отъезжали, возникали и исчезали люди. Хотя день
был будний, пришедших навестить могилы было немало. Весенняя грязь
подсохла лишь недавно, и теперь появилась возможность привести в порядок
места последнего упокоения. Я оглядывал публику, стараясь угадать, кто из
них имеет отношение к проводам Ольги. Пока что не удалось с уверенностью
отметить никого... Хотя нет, вот этот, только что вылезший из "субару",
был мне определенно знаком. Или нет? За столько лет люди меняются...
Батюшки, да это же Северин, до которого я так и не дозвонился.
Бизнесмен по компьютерам. Хотелось бы узнать, чем он занимается в
действительности.
Я было подумал, что стоит подойти к нему, поздороваться, но тут же
отверг эту мысль как совершенно негодную. С первого взгляда он меня не
узнает когда я назовусь - обязательно станет интересовать причиной
маскарада; но не ради же этого я так славно поработал над своей
внешностью! Присмотрим лучше за ним. Останется ли он в одиночестве или к
нему подойдет кто-нибудь?..
Подошел он сам. Не ко мне, разумеется, к группе из четырех человек,
что стояли наискось от меня в противоположном углу площадки. Их я не знал,
а увиев, принял за профсоюзников некрупного масштаба. С не знаю, почему
именно за профсоюзных функционеров, а не, скажем, чиновников из Счетной
палаты; бы наверное, в их лицах что-то такое. Должно быть ошибся в их
оценке, раз уж Северин направился к ним: сено, как известно, к коню не
ходит. Они поздоровался за руку; я следил, с кем Северин обменяется
рукопожатием в первую очередь. Тот стоял ко мне спиной крупный мужчина,
волосы с легкой проседью. Вскоре повернулся, и я смог взглянуть в его
лицо. Ого! Очень интересно. Господин полковник Батистов. Тот самый
знакомец, старый приятель, которому я звонил после того, как в меня
стреляли. Fabelhaft. Вот, значит, из какого профсоюза мужички. Если они
пришли проститься с Ольгой, то почему ей такой почет? Только ли в память
ее покойного отца? И не есть ли это те самые "друзья", которые во всем
должны были помочь и на кого она так рассчитывала? Похоже, так.
Очень хорошо. Но с этими знакомыми у меня разговор будет не сейчас, а
попозже. Пока же лучше всего - сохранить позицию независимого и
ненавязчивого наблюдателя, пользуясь тем, что их присутствие гарантирует
определенную безопасность. Правда, не мою. Однако вряд ли кто-нибудь
сейчас станет покушаться на меня в их присутствии. Трудно угадать, каким
был сейчас мой статус в службе, к коей принадлежал Батистов, но вряд ли я
там числился в друзьях-приятелях.
Да, они прибыли сюда с той же целью, что и я. Убедиться в этом стало
возможно, как только перед воротами кладбища остановилась траурная машина
- автобус, но не из бюро ритуальных услуг, а обычный, всего лишь
приспособленный для такой цели. Вся компания вместе с Севериным медленно
двинулась к автобусу. Оттуда сразу же вылезли четверо незнакомцев и следом
- Наталья. Полковник Батистов и Северин взяли ее под руки; из ворот уже
катили тележку-катафалк; вытянули из автобуса гроб, установили. Задние
дверцы автобуса закрылись; тонированные стекла не позволяли увидеть,
остался ли кто-нибудь внутри. Наталья, идя вслед за гробом, несколько раз
оглянулась; кого-то искала, но мне не поверилось, что именно меня - хотя и
очень хотелось этого. Да, мне это совсем не так представлялось. Полковник
со своей компанией испортили всю диспозицию.
Ему ведь могло прийти в голову серьезно побеседовать со мной - а
здесь, вдали от шума городского, было бы очень легко пригласить меня после
похорон проехаться с ними, а приглашать они умеют очень убедительно.
Однако я не хотел терять возможность самому распоряжаться своим
временем. Так что моя миссия утешителя сорвалась с дороги и теперь
валялась где-то под откосом.
Маленькая процессия уже вошла в ворота и теперь удалялась по главной
аллее. Я стоял и злился на весь мир. Что же, придется уезжать.
Тут мне подумалось: а почему на похоронах не присутствует Изя? Такой
старый Ольгин знакомый должен бы почтить... Если его нет - значит,
"Реанимация" сработала исправно и сейчас экс-каперанг находится уже
совершенно в другом месте и ждет, пока не возникну я - чтобы начать с ним
новый, очень душевный разговор...
Однако не зря говорится: помянешь черта - ан он тут. И не кто иной,
как мистер Липсис собственной персоной оказался выходящим из ворот. В трех
шагах за ним - каждый со своей стороны - шли два малозаметных парня, всеми
силами показывавших, что они и Липсиса не знают, да и друг друга впервые в
жизни видят. Они даже смотрели каждый в свою сторону, как повздорившие
супруги. Я отступил за ствол: Изя-то мог опознать меня и в новом облике.
Значит, "Реан" не сработал, но Игорек, похоже, что-то почувствовал; до сих
пор он передвигался по Москве без охраны, насколько я мог судить. А хотя я
мог и ошибаться, просто раньше это меня не интересовало.
По-прежнему как бы в упор не видя друг друга, все трое сели тем не
менее в одну машину, один из ребят - за руль, и укатили. Все это было
очень интересно. Они приехали и дожидались там... Не меня ли? А
убедившись, что я не появился, поехали по другим делам.
Хотя могло быть и совершенно иначе: Изя при ехал, чтобы проститься с
покойной, - увидел процессию и сразу же уехал. А что он с охраной - так
ведь и я с удовольствием ходил бы с охраной, если бы она при нынешнем моем
статусе была положена. Хотя нет, вряд ли, ведь настоящие журналисты очень
не любят, когда их свободу действий ограничивают даже из луч-щих
побуждений.
Ну что же, пора уезжать отсюда и мне. И так я тут задержался, а дела
стоят...
В следующее же мгновение я решил, что время вовсе не потеряно зря.
Еще один человек появился неподалеку. Чужое, незнакомое лицо. Но
подсознание заорало: ты его знаешь, ты его видел. И не раз, и не два,
наверное. Видел! И ты этого человека опасаешься, хотя не знаешь - почему,
и не знаешь - кто он.
Он словно бы кого-то искал и, не найдя, пошел неторопливо от ворот
налево и свернул за угол. Я смотрел ему в спину, упорно смотрел, но он не
обернулся, хотя обычный человек, быть может, почувствовал бы взгляд и
безотчетно забеспокоился. А этот сдержался; значит, считал, что ему
оглядываться опасно? Только вдруг свернул с асфальта и пошел по узкому
проходу между забором и росшими вдоль него деревьями. Если бы кто-нибудь
захотел сейчас выстрелить ему в спину, это оказалось бы вовсе не столь
простым делом, каким было еще за секунду до того.
Я, однако, такого желания не испытывал, да и оружия у меня не было.
Имелась только странная, но полная уверенность в том, что теперь на
кладбище чисто, опасности нет. Но трудно было понять: потому ли, что уехал
Изя с его ребятами, или же угрозу унес с собой так и не опознанный мною
противник.
Тут только я услышал какой-то назойливый звучок вроде цыплячьего
писка и сообразил наконец, что пищал у меня в кармане тот самый индикатор,
что презентовал мне вчера все тот же Липсис. Иными словами, из ворот вышел
и гордо удалился не кто иной, как человек, проверявший на мне свои
снайперские способности. И благополучно улизнувший при полном моем
бездействии.
И как это меня угораздило забыть об этой штуке? Не потому ли, что я
уж слишком настроился против Изи?
Раздумывая об этом, я даже не сразу понял, что ноги сами собой уже
несут меня, но не к машине, что было бы самым разумным, а к кладбищенским
воротам. Ноги, вероятно, повиновались инстинкту, уверявшему, что сейчас
там мне бояться больше нечего.
Попрощаться я опоздал; могильщики усердно работали лопатами, засыпая
могилу. Наталья стояла, низко опустив голову, осторожно промокая глаза
платочком. Стояла на том же месте, наверное, откуда бросала на гроб первую
горсть земли. Рядом с нею находились все те же Батистов и Северин,
насупленные соответственно моменту; но непохоже было, что молодая женщина
собирается рыдать на груди любого из них. Я еще не решил, что же мне
делать: подойти к провожавшим или исчезнуть так же скромно, как и пришел.
Но тут решение пришло само собой.
Возможность передвигаться по этому старому кладбищу оставалась только
по аллеям и дорожкам: все остальное пространство было поделено на тесные
квадратики, разграниченные чугунными оградами Пробраться между участками
можно далеко не везде да и то с риском порвать одежду. Но как раз оттуда
сбоку ко мне приближался человек - один их тех, что приехали на автобусе.
Его агрессивные намерения были очевидны. В руках его не было оружия, но он
похоже, был из тех, кто хорошо обучен действовать руками и ногами.
И тогда, опережая его, я двинулся к могиле, над которой уже вырастал
холмик. Три венка стояли пока еще в сторонке, прислоненные к соседней
решетке. Самый большой принадлежал скорее всего "друзьям", из маленьких
один был наверняка от дочери, а что третий лично от меня, я знал
совершенно точно. Позаботился об этом еще вчера. Я подошел. Тот парень
следовал за мной на дистанции в три шага, готовый остановить меня, едва
только последует сигнал. Но пока сигнала еще не было. Все, кроме не
поднимавшей глаз Натальи, смотрели на меня настороженно, однако без
страха. Чтобы совершенно успокоить их, я провел пятерней по лицу, сдирая
маску, подставляя весеннему воздуху все свои морщины. При этом я
постарался улыбнуться как можно более миролюбиво.
Странно, но никто из них не удивился моему преображению - или не
показал удивления; народ был, впрочем, ко всему привычный. Я отдал общий
поклон, подошел к Наталье, которая только сейчас подняла на меня глаза,
взял ее руку и поцеловал. Я не хотел говорить ничего, да и не нужно было.
Она сжала мои пальцы - крепко, но только на мгновение. И тут же -
неожиданно, я полагаю, для всех - уткнулась лицом мне в грудь. Я провел
рукой по ее волосам, едва прикасаясь к ним, и обнял за плечи.
Так мы постояли несколько секунд. Все молчали, только Батистов
несколько раз тяжело вздохнул. Наталья подняла голову, глаза у нее снова
повлажнели. Продолжая обнимать ее за плечи, я дружелюбно улыбнулся - на
этот раз персонально Батистову:
- Как поживает Herr Oberst?
Ему не оставалось ничего другого, как ответить в том же духе:
- Привет, привет, спецкор. Хорошо, что пришел. К тебе есть вопросы.
Это меня не смутило: я и так знал, что есть. И ответил:
- У меня тоже.
- Вот и прекрасно. Приезжай все-таки ко мне и поговорим.
От предложенной чести я отказался:
- Жаль, но не получится. Я ведь говорил уже. В ближайшие дни, во
всяком случае - никак. Вот разве что после дня "Р"...
То есть после референдума. Но тогда я ему буду на фиг не нужен. И он
со мной не согласился:
- Я тебя по-доброму приглашаю. Но могу иначе.
- Можешь, как же, - согласился я. - Но знаешь, кому это не
понравится?
Очень не понравится?
- А мне на...
- Акимову, - закончил я.
Генерал Акимов вообще был фигурой странной. Порой казалось, что он -
не кто иной, как дослужившийся до больших звезд подпоручик Киже. Слухи
ходили всякие. Лет двадцать назад он служил во внешней разведке. Но затем
его работа приняла какой-то секретно-дипломатический характер. Он
появлялся то тут, то там - преимущественно на Востоке, - когда у России
возникали там свои интересы, а возникали они всегда. И было замечено, что
всякий раз, когда мнение Акимова по какому-то поводу - о ситуации либо о
конкретном человеке - становилось известным и им пренебрегали в России или
за ее пределами, обязательно происходило нечто, в результате чего то ли
ситуация круто менялась, то ли с человеком что-случалось.
Чаще всего всплывали неблаговидные факты, после чего репутация
рушилась раз и навсегда и человеку в пору было идти торговать сигаретами.
Чьи-то сверхнадежные банковские счета в мировых финансовых крепостях
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг