Владимир Михайлов.
Властелин
-----------------------------------------------------------------------
"Капитан Ульдемир", книга третья.
Н.Новгород, "Флокс", 1993 ("Избранные произведения" т.3-4).
OCR spellcheck by HarryFan, 16 November 2000
-----------------------------------------------------------------------
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. И ПРОЧИЕ УСЛЫШАТ И УБОЯТСЯ
1
Никогда не знаешь, как быть с памятью. Мне она порой кажется похожей на
старый наряд, последний раз надеванный тобою лет с тридцать назад, а то и
больше, и сейчас вдруг извлеченный из окутанных мраком глубин старого
сундука, вскрытого в поисках чего-то совершенно другого. Держа этот наряд
в вытянутой руке, с немалым удивлением его разглядывая, ты оторопело
думаешь: что, я и в самом деле надевал такое - вызывающе-яркое,
залихватски скроенное? Надевал, милый, надевал; только больше уже ты в
него не влезешь, а если и подберешь живот до предела, то все равно не
решишься показаться людям в таком виде. Так что единственное, что тебе
остается, - это запихнуть его в самый дальний угол и продолжить охоту за
тем, что тебе действительно нужно.
Вот так и с воспоминаниями. Когда они вдруг возникают по какой-то мне
совершенно не понятной закономерности, я уже больше просто не верю, что
когда-то, утонув, воскрес (ладно уж, будем называть вещи своими именами)
командиром звездного экипажа в неимоверно отдаленном будущем, совершил две
не очень-то простых дальних экспедиции, в ходе которых однажды ухитрился
распылиться на атомы, снова воскреснуть и испытать любовь поочередно к
двум женщинам, оказавшимся в конце концов одною и той же. С любовью,
правда, сложнее: она продолжилась и здесь, на Земле, и продолжается сейчас
- только вот ее, той женщины, больше нет со мною. И это, может быть, и
есть причина того, что воспоминания причиняют боль и стараешься держать их
на расстоянии; когда тебе скверно, лучше не окунаться в те времена, когда
был (как теперь понимаешь) счастлив, потому что тем болезненнее будет
возвращение в нынешний день.
Особенно если день этот, все наши дни оказываются такими сумасшедшими.
Когда меняется все: география, психология, система ценностей, сами
представления о жизни - да все меняется до полного неприятия. Чтобы жить в
настоящем времени, надо держать ухо востро и как можно меньше отвлекаться
от действительности, потому что возвращаться в нее каждый раз становится
все труднее и рискуешь в один прекрасный миг вообще выпасть из
современности - и тогда уже жить станет и вообще незачем.
Я старался держаться на плаву; в моем возрасте это куда труднее, чем в
тридцати- или сорокалетнем. Надо было крутиться, и я крутился.
Это привело к тому, что в начале текущего года я почти случайно
оказался в Мюнхене - по делам одного совместного предприятия, где я иногда
подрабатываю; немецкая марка нынче стоит высоко. Прекрасный, богатый
город, хотя жизнь в нем и дороговата, в особенности для нашего брата -
всех тех, для кого марка не является родной и кто с детства привык
разговаривать на невнятном языке рубля. Все свободное время - а его
оставалось у меня немало - я проводил на улицах, а если быть совершенно
откровенным, то в магазинах, которых на этих улицах полным-полно; не то,
чтобы я сам много покупал, просто с удовольствием смотрел, как люди
покупают всякие хорошие вещи, ухитряясь обходиться без таких
фундаментальных понятий, как "дефицит" и "очередь". И вот однажды, ближе к
вечеру, когда я выходил из филиала Вульворта, что под землей, на станции
метро "Карлстор", кто-то мягко взял меня за плечо. Я обернулся, движением
бровей просигнализировав удивление. В ответ человек улыбнулся.
Я не сразу узнал его. В последний раз мы виделись давно, да и в
совершенно других галактических широтах; минувшее время изменило нас, как
преображает оно каждого - и, как правило, не к лучшему. Так что память моя
сработала не сразу, и я успел спросить - по-немецки, разумеется:
- Чем могу служить?
- Не думал, капитан, - проговорил он, продолжая улыбаться, - что
встречу тебя именно здесь. Я очень рад.
Только сейчас я сообразил наконец с кем разговариваю.
- Уве-Йорген! - Я почувствовал, как искренняя радость разливается и по
моим сосудам. - Старый черт! Я и понятия не имел, что ты записался в
баварцы.
- Нет, - сказал Уве-Йорген. - Я тут проездом.
- Откуда и куда? Как ты вообще живешь, чем занимаешься?
Мы уже поднялись на поверхность и теперь неторопливо шли по направлению
к Мариенплатц.
- Просто сделал небольшую остановку по пути в Россию - так теперь
называется твоя страна? У меня здесь родня. Не близкая, но, когда другой
нет, выбирать не приходится.
- Это чудесно, что именно в Россию. Я как раз собираюсь домой. Поедем
вместе?
- Нет, - отказался Рыцарь, чем немало меня огорчил. - Теперь я уже не
поеду.
- Планы переменились? Или думаешь, что я тебе помешаю?
- Что ты, наоборот. Просто больше нет надобности ехать туда, раз уж я
повстречал тебя здесь.
- Что за черт! Так значит, ты ко мне собирался?
- Ты соображаешь по-прежнему довольно быстро.
- Так... - произнес я медленно. - В таком случае я догадываюсь, откуда
ты едешь.
- Мастер шлет тебе привет, - сказал он.
Может быть, он ожидал, что я обрадуюсь. Но у меня не получилось. На
Мастера я был обижен - глубоко и всерьез. Пожалуй даже, обида - не то
слово. Я посмотрел Уве-Йоргену в глаза - и встретил его грустный взгляд.
- Не надо, Ульдемир, - сказал он и даже поднял руку в предостерегающем
жесте. - Не объясняй. Я знаю. И глубоко тебе сочувствую.
Но я уже не мог сдержаться.
- Когда он забрал ее, он отнял у меня все! Дьявол, он же понимал, что
она для меня значит!
- Я знаю. И он знает. Но она была там очень нужна. И сейчас очень
нужна. Весьма напряженные времена, Ульдемир. Кроме того, ты ведь не
остался в полном одиночестве. Она родила тебе...
- Если бы не это, - буркнул я, - вряд ли ты застал бы меня в этом мире.
Ладно, давай-ка самую малость помолчим.
Я остановился - как бы для того, чтобы полюбоваться выставленным в
витрине набором кожаных чемоданов, объемом от атташе-кейса до сундука моей
бабушки, но все - одного фасона. Этакая кожаная "матрешка", но отнюдь не
бесполезная.
- Ты желаешь купить это? - спросил Рыцарь.
Мои желания тут роли не играли: комплект стоил не дешевле пристойного
автомобиля. Однако я не успел объяснить это - да, пожалуй, все равно не
стал бы. Не люблю выглядеть бедным родственником.
- Не покупай, - сказал Уве-Йорген. - Сделаешь это в другой раз. (Немцы
все-таки страшно наивный народ и не понимают, что у нас, россиян, этого
другого раза может и не быть: "Аэрофлот" опять задерет цену - и прощай,
Макар, ноги озябли.) На этот случай чемоданы тебе не понадобятся, ибо
ехать придется налегке.
- Налегке не получится, - сказал я. - Жаль, что ты раздумал съездить к
нам: тогда понял бы, что наши не возвращаются из-за границы налегке. Мы
очень заботимся о процветании вашей торговли. Иначе где вы возьмете
деньги, чтобы помогать нам?
Кажется, Рыцарь не оценил моей иронии.
- О да, - сказал он, - я представляю себе. Однако ты поедешь не в
Россию. Отнюдь.
Мы миновали еще с полдюжины витрин, прежде чем я ответил, собрав в
кулак всю свою решимость:
- Никуда я не поеду. Я достаточно стар, чтобы оставаться самим собой
вместо того, чтобы переселяться в черт знает чье тело и пускаться в разные
авантюры.
- Нет, - возразил он, кажется, не очень удивившись моему отказу. -
Перевоплощаться не понадобится. На этот раз ты сможешь остаться самим
собой.
- На этот раз я останусь самим собой во всем, включая место пребывания.
Что мне до неурядиц Вселенной, если у меня забрали... Но что толку
повторять, если ты не желаешь понять.
- Я понимаю. - Он произнес это слово протяжно, чуть ли не нараспев. - И
Мастер понимает, и Фермер, и весь экипаж. Но здесь играют роль два
обстоятельства. Первое: в свое время ты дал слово эмиссара. Это, Ульдемир,
то же самое, что воинская присяга. Освободить тебя от данного слова мог бы
только Мастер. Но он не освобождает.
- Ах, милый Мастер! - сказал я. - Старый человеколюбец! Как он обо мне
заботится! Ну, а каково же второе обстоятельство?
- Она тоже просит тебя об этом.
Я невольно согнул руку, чтобы убедиться, что сердце все так же тарахтит
на своем месте: на миг мне почудилось, что оно куда-то провалилось.
- Ты видел ее? Говорил с ней?
- Ну, разумеется! Кем бы я был, если бы не повидался, не поговорил с
нею, зная, что меня посылают, чтобы пригласить тебя.
- Ну рассказывай же! Как она там? Или ее уже послали куда-нибудь в
очередное чертово пекло?
- Она была еще там. Ты ведь знаешь: после окончательного перехода
дается какое-то время, чтобы человек мог привыкнуть к своему новому
положению. Как она? Ну, ей, кажется, тоже не хватает тебя - и дочери,
конечно же. Но извини, подробнее я расскажу как-нибудь в другой раз. Она
просит - вот то, что тебе нужно знать сейчас.
- А ты не врешь. Рыцарь? - спросил я с подозрением. - Может быть, решил
применить солдатскую хитрость?
Он, по-моему, обиделся всерьез.
- Одно из двух, Ульдемир: или "врешь", или "Рыцарь". Рыцари, как ты
должен бы знать, не лгут. Если они рыцари. Не оскорбляй меня, будь добр.
- Извини, - проворчал я. - И все равно. Не хочу его видеть.
- Он понимает это. Почему бы иначе он послал меня? Приглашение можно
было бы передать тебе и более простым способом. Но подумай хорошенько:
если ты сейчас откажешься, что же ты скажешь ему - и ей - когда
встретишься с ними?
- Если встречусь...
- А ты что - рассчитываешь на бессмертие в этом мире? Этого, как мне
кажется, никто тебе не обещал... Ты ведь захочешь снова быть с нею -
потом, когда здесь тебя уже не останется?
- Господи, что за идиотский вопрос!
- Так вот: она ждет тебя, и будет ждать столько, сколько потребуется.
Но, по-моему, сейчас тебе еще рано уходить отсюда насовсем. Ты,
собственно, и сам это сказал. Не так ли?
- Так, - признал я. - Хочется, чтобы дочка выросла при мне.
- Ну вот. А сейчас - только непродолжительная командировка. И надо,
чтобы отправился именно ты. Я был готов взять все на себя. Но мне это не
по силам.
- Почему?
- Потому, что условия, в которых придется работать, хотя и не копируют,
но все же в определенном смысле походят на те, какие сейчас существуют в
твоей стране. Так что твой опыт очень важен.
- О, конечно, - сказал я, пожав плечами. - Наша отработанная технология
развала общества и государства...
- Ты смеешься совершенно напрасно.
- Что, еще где-нибудь социалистическая революция? Или перестройка? Или
просто голод?
- Ты узнаешь все подробно, без этого тебя не выпустят.
- Послушай... - сказал я. - А может быть. Мастер позволит мне увидеться
с нею - прямо сейчас?..
- Ну, я рад, что ты так быстро согласился, - сказал он.
- Ах, так? В таком случае, я еще поупрямлюсь.
- Уже некогда, - сказал Рыцарь. - Транспорт ждет.
- Что - прямо сейчас?
- Нет - после дождичка в четверг! (Я почувствовал, как Уве-Йорген
надулся от гордости, уместно ввернув именно русскую поговорку.) Конечно
же, сейчас.
- Нет, ну я не могу - прямо так, с места в карьер...
- Мой Бог, не надо простые вещи представлять сложными. Ну хорошо, чтобы
ты пришел в себя - зайдем, посидим за кружкой-другой пива...
- Где?
- Да вот хотя бы здесь, - и он указал на дверь.
Кружка пива была бы кстати. Я кивнул. И мы вошли.
Но там была не пивная.
А в то же самое время...
Нет, не надо придавать слишком большого значения тому, что "в то же
самое время". Великое множество событий происходит в любое то же самое
время; время - как коммунальная квартира, где мы вынуждены сосуществовать
с другими, потому что отдельных слишком мало. Так и со временем: оно одно,
и его слишком мало на всех; и тем не менее, все мы как-то в нем умещаемся.
Кстати сказать, мы и не слишком уверены в том, что события, о которых
сейчас пойдет речь, происходили именно в то самое время, что и описанные
выше. С таким же успехом они могли произойти немного раньше или несколько
позже. Важно то, что они произошли.
То для нас важно, что человек, сидевший в глубоком кресле подле низкого
стола...
Тут опять приходится задержаться. Говоря "человек", мы имеем в виду
существо, на первый взгляд похожее на вас или на меня. Детали могут и не
совпадать. У себя на Земле мы точно так же подходим к определению
встречающихся нам в изобилии, в общем похожих на нас созданий - хотя
сколько среди них действительно людей, нам неведомо; может быть, не так уж
и много ("может быть" мы вставили из деликатности). Так что здесь и ниже
термин "человек" мы просим понимать расширительно, как и многие другие
часто употребляемые названия. Конечно, с научной точки зрения было бы
предпочтительнее воспользоваться точным термином; однако приводить его без
перевода, транскрибируя ассартское звучание этого слова, означало бы -
привнести в наш язык еще толику чужих корней, а нам очень хочется избежать
этого, поскольку наш язык и так уже напоминает тот "пиджин-инглиш", на
котором объясняются где-то в Океании (правда, там - лишь с приезжими, мы
же - и между собой уже). Так что хотя "зарт" звучит совсем неплохо, мы все
же воспользуемся словом "человек", ручаясь за совершенную точность
перевода.
Итак - человек, сидевший в полной неподвижности, пожалуй, не менее
часа, наконец проявил признаки жизни. Он опустил ладони, которыми, точно
маской, закрывал нижнюю часть лица, нос и рот, поднял голову и открыл
глаза.
За окнами смеркалось. В углах обширного покоя, в котором человек
находился, сгущалась темнота, и в ней растворялись только что еще
различимые предметы обстановки и убранства: невысокие и плоские оружейные
шкафы, застекленные витрины с коллекциями редких раковин, минералов,
бабочек; боевые топоры, мечи, сабли, кинжалы, висевшие поверх ковров на
одной из стен; висевшие на другой длинноствольные винтовки, карабины,
автоматы, лазерные фламмеры. Темнота клубилась уже и на полу, поднимаясь
все выше - то был час прилива темноты - и поглощая низкие столы с
устройствами и аппаратами связи, компьютерами, звучащей и показывающей
техникой. Но оставался ясно видимым как бы повисший в пространстве
портрет, на котором был изображен мужчина в расцвете лет, одетый в
золотистую мантию, с зубчатой - в восемь зубцов - короной на черных густых
волосах. Портрет был исполнен светящимися красками, и улыбка человека,
очень доброжелательная, в вечерней мгле едва ли не ослепляла; однако глаза
его с красноватыми радужками не выражали доброты, но заставляли
насторожиться. На этот портрет и смотрел сейчас человек, сидевший в
кресле.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг