другое реле включает запоры на дверях. Мотор глохнет, а сирена и сигналы
орут. Вор в клетке.
- Но ведь он может опустить стекла, наконец, разбить их.
- Опустить не сможет - предусмотрено. Разбить - не так легко, да и ведь
заинтересуется же кто-нибудь орущей машиной.
- Скажите, а просто открыть дверцы, обследовать машину, украсть из нее
что-нибудь при такой вашей системе возможно?
- В принципе возможно. Но я такого не замечал.
Они помолчали. Мимо проносились легковые автомашины, погромыхивали
грузовики. Николай отбрасывал последние подозрения - жулики не проверяли
тихомировскую машину, это уж точно. А представить себе, что он умышленно
возил с собой столько денег, - трудно. Ведь он несколько раз ездил в
заграничные туристские поездки и если бы знал о деньгах, то мог бы
давным-давно освободиться от них или перепрятать в другое место. То, что
этого не сделал Волосов, - понятно. Он не знал, где он остановится после
совершения преступления, и ему следовало прятать свои капиталы так, чтобы
они всегда были рядом. Тихомирову этого не требовалось. Николай положил
деньги на приборную панель машины и потянулся за папиросой. Тихомиров
улыбнулся и спросил:
- Кстати, я не слышу винного запаха. Может быть, мне вначале показалось?
- Да нет... Не показалось... Просто это тоже секрет изобретателя, -
усмехнулся Николай.
- А все-таки...
Пришлось рассказать о тропическом рецепте и съеденном за ночь сахаре,
истории с термосом и неудачном обгоне.
- Послушайте, когда вы, как говорят у вас, начали меня "разрабатывать", вы
ведь наверняка узнали обо мне... ну, если не все, то очень многое?
- Как вам сказать, - замялся Николай.
Это была его "кухня", пускать в которую он не хотел да и не имел права.
Чтобы заполнить неловкую паузу, он потянулся к бумаге, в которую была
завернута последняя из вытащенных Тихомировым пачек денег. Александр
Иванович тяжело вздохнул.
- Что ж... Неясностей оставлять нельзя. Только я очень прошу вас не
считать меня сентиментальным. А впрочем... разве это так уж плохо - быть
сентиментальным?
Николай взглянул на него и, еще ничего не понимая, стал разворачивать
сложенный вчетверо лист плотной бумаги.
- Дело в том, что я езжу сюда, в Н., на могилу единственной женщины,
которую я любил. Она служила врачом в нашей бригаде. Здесь стала моей
женой. Полевой, походной женой, как острили в те годы заштатные остряки. И
это можно понять: нам просто негде было зарегистрироваться. В войну
по-новому перерешали многие вопросы, а вот этот почему-то не продумали. Да
мы, вероятно, и не спешили с оформлением брака - нам было просто хорошо.
Ее убили в сорок пятом, весной. В одну из последних, уже глупых,
обреченных бомбежек. Я похоронил ее... Нет, не так... Я не хоронил. Я
примчался с переднего края после того, как могила была засыпана...
Пользуясь своей властью, я только и сделал, что приказал сварить ограду. А
потом привез из Восточной Пруссии сирень. Темно-фиолетовую, почти
черную... Служил, думал, что забуду, женился, но все равно помнил. И жить
с женой, очень, в сущности, хорошей женщиной, не смог. Помнил только одну.
И я не стал врать сердцем и разошелся. Живу один и езжу сюда... к своей
единственной... Это сентиментально?
Грошев молчал. Да и что ответишь на такой взрыв откровенности? Видно,
слишком многое свалилось на инженер-подполковника, что он вот так, сразу,
приоткрыл свое сердце. И это следовало ценить.
Но Николай не только ценил. Он любовался Тихомировым, его внутренней
чистотой, его верностью и даже вот этой минутной слабостью.
- Нет, - помотал он головой. - Нет, это не сентиментальность. Это трудная
жизнь. - Он подумал немного, машинально разворачивая бумагу, и добавил: -
Знаете, Александр Иванович, чем дальше уходит война, чем чаще открываются
ее подробности, тем надежней мы, молодые, не видевшие боя, понимаем и
ценим любовь и ненависть... Во всяком случае, стараемся понять.
Тихомиров молча смотрел на дорогу. На нее из-за поворота вывернулся
желто-синий милицейский мотоцикл. Николай, думая о Тихомирове, все так же
машинально развернул, наконец, бумагу и рассеянно посмотрел на нее.
28
Посмотрел и вздрогнул. На бумаге была нарисована схема местности. И он
сразу понял какой: того самого оврага-лощины, возле которой Волосов
совершил свое преступление. Строения, нанесенные пунктиром, и строения,
вычерченные сплошными линиями, крестики, кружочки, полукружья с
зазубринками, похожие на тактический знак стрелкового окопа, волнистые
замкнутые линии, квадратики и ромбики. И ни одного какого-нибудь особого,
единственно отметного знака.
- Узнаете? - спросил Николай у Тихомирова, протягивая ему схему.
Тихомиров мельком взглянул на схему и кивнул.
- Да. Это лощина возле совхозной овчарни и прилегающий к ней район.
Крестики, по-видимому, могилы погибших. Ромбики... Да, а ромбики - некогда
стоявшие там подбитые танки. Впрочем, их давно вывезли в металлолом. Ну-с,
старые окопы... воронки... заросли сирени...
- Вы часто там бывали? - быстро спросил Грошев.
- Да. Даже сегодня.
Внутреннее напряжение, кажется, достигло предела. Десятки самых
противоречивых вариантов мелькали в голове, и Николай, мгновенно,
безжалостно отбрасывая их, отсортировывая факты и фактики, тасовал их,
расставляя в самых невероятных порядках, пока не родилась догадка.
- Скажите, Александр Иванович, свою машину вы перекрашивали не только из
эстетических соображений?
Тихомиров быстро исподлобья взглянул на Грошева и хмуро кивнул:
- Вы правы. Мне не хотелось скандалов в этом тихом и для меня особом месте.
И тут к машине подошли старшина, Радкевичиус и незнакомый старший
лейтенант милиции. Он представился:
- Инспектор госавтоинспекции Новак. Прибыли вам в помощь.
- Очень хорошо, товарищи, - обрадовался Грошев. - Сейчас составим акт
изъятия денег из машины... - Он осекся, потому что чуть не сказал
"инженер-подполковника", но вовремя вспомнил, что сейчас это воинское
звание нужно употреблять с приставкой "в запасе". Нужно было сказать
"гражданина" или, что в таких случаях говорится гораздо реже, "товарища".
И тут он уловил настороженный взгляд старшего лейтенанта Новака. Для него,
кажется, было очень важно, как назовет Грошев Тихомирова. И Грошев твердо
сказал:
- ...товарища Тихомирова.
Старший лейтенант отвел взгляд и протянул руку Тихомирову.
- Здравствуйте, товарищ подполковник.
- Здравствуйте, Новак, - ответил Тихомиров, пожимая руку. - А вы, кажется,
в чем-то усомнились?
В голосе Тихомирова звучала ирония. Новак воспринял это как должное. Он
пожал широкими плечами:
- Возможно... Такая работа. Всему верь и все проверяй. Ведь и вы, сколько
помнится, так учили...
Тихомиров внимательно всмотрелся в лицо старшего лейтенанта и кивнул:
- Пожалуй, правильно.
Грошев обратился к Радкевичиусу:
- Скажите, у вас нет специалиста по сирени? Любителя, какого-нибудь
селекционера? В крайнем случае, толкового биолога или краеведа?
Оперативник подумал, приглядываясь к Грошеву, - слишком уж
весело-деятельным казался он в эти минуты.
- Разве что в средней школе...
- Хорошо. Александр Иванович, наши все равно на дневке, а машина у вас в
порядке, как я понимаю. Может быть, поможете нам довести дело до конца?
Чтобы ни у вас, ни у нас не осталось ни малейших сомнений?
Спокойно-уверенное, веселое и деятельное настроение следователя, кажется,
заражало всех, и Тихомиров, подумав, с улыбкой кивнул:
- Ладно... Будем действовать, как учили: всякое дело или решение
обязательно доводить до конца.
Они распрощались со старшиной и поехали в местную среднюю школу, потом
разыскали биолога и показали ему сухую ветку сирени.
- Вы не смогли бы определить сорт этой сирени?
Биолог - пожилой, тучный мужчина - долго нюхал тронутые ржавчиной увядания
белые лепестки, рассматривал их на свету и, наконец, нерешительно сообщил:
- По-моему, это так называемая обыкновенная русская сирень. Отличается
стойким запахом и неприхотливостью.
- А вы смогли бы по этой сухой ветке найти живой, растущий куст, с
которого она сорвана?
- Не знаю... Не ручаюсь... Я ведь не специалист по сирени.
- А специалиста вы не знаете? Такого бы, который не только занимался
сиренью, но и знал местные ее сорта?
- Не знаю... - Биолог, сомневаясь, крутил большой лысеющей головой. - Дело
серьезное, по-видимому... Впрочем, есть тут на хуторе один старичок. У
него, сколько помнится, есть неплохая коллекция... Но впрочем, ручаться не
могу...
На захлестнутом зеленью хуторе старичок-любитель, смешно поддергивая
сползающие ватные брюки, тоже нюхал и рассматривал ветку сирени, но уже
под лупой, и авторитетно подтвердил - обыкновенная русская сирень, однако
в этих местах она редка: ее вытеснили махровые сорта. А жаль. Русская
сирень, пожалуй, наиболее пахуча и неприхотлива. Она служит незаменимым
материалом для подвоев в экспериментах, и настоящие селекционеры очень ею
дорожат.
Собираясь в дорогу, любитель обстоятельно расписывал все достоинства
сирени, потом рассказал, как работает он и как работают другие. В
одиночестве, на хуторе, он редко встречался с посторонними людьми и теперь
рад был поговорить о своем любимом деле.
29
В лощине он оторвал от сухой ветки листок, еще раз понюхал его, осмотрел
и, кажется, даже лизнул и вместе с местными работниками ушел влево от
начала лощины. Грошев, Тихомиров и биолог пошли вправо.
Парило, прошибал пот, биолог дышал часто и шумно, но двигался быстро,
решительно. У очередной сиреневой заросли он останавливался, срывал
листок-другой и коричневато-бурые метелки соцветий, нюхал их, сверял
расположение прожилок, их форму, небрежно выбрасывал сорванное, фыркал и
шумно шел дальше.
Они добрались уже до того места, где лощина как бы впадала меж пологих
высот в просторную долину. Отсюда открывались далекие дали, было особенно
много оплывших воронок, окопов и искалеченных кустарников.
- Какие здесь были бои! - вздохнул Тихомиров. - Какие бои! И вот все
зарастает.
В его голосе прозвучали страстные нотки. Он как будто жалел, что жизнь
заравнивает следы войны, и Грошеву это не понравилось.
- Скажите, как, на ваш взгляд, по каким ориентирам мог двигаться в этих
местах человек, который что-то здесь спрятал? Разумеется, в пределах
найденной схемы.
- Надо посмотреть схему.
Здесь, на местности, схема как бы ожила и быстро выдала свой главный
секрет: все нанесенные на нее ориентиры можно было использовать при
подходе к лощине со всех сторон.
- Мне кажется, что она составлена с таким расчетом, чтобы вывести человека
куда-то в центр, - задумчиво сообщил Тихомиров.
- Пожалуй... - согласился Грошев. - Крупные ориентиры - истоки и устье,
так сказать, лощины, овчарни, остатки хуторов, как правило, не нанесены -
составляющий схему их отлично помнил. А вот мелкие - окопы, разбитые
танки, которых на этот раз, к сожалению, уже нет, кустарник - нанесены
достаточно тщательно. И по ним можно довольно просто выйти к нужной точке.
Только вот к какой?
- Вот именно - к какой, - улыбнулся Тихомиров. - Я, признаться, не совсем
понимаю ваш замысел.
- Поймете, если получится.
- Может быть, спустимся вниз, на дно лощины?
- Да. Но у меня к вам просьба. Не могли бы вы сделать - вы ведь, вероятно,
все умеете - обыкновенный металлический щуп. Такой, каким на фронте саперы
искали мины в деревянных или глиняных оболочках - их, как известно,
обычные миноискатели не брали.
- Вы были на фронте? - с долей сомнения спросил Тихомиров.
- Конечно, не был. Но служил в армии. Уж что-что, а опыт войны мы
осваивали довольно успешно. Поэтому и поиск веду, если вы заметили, по
армейским правилам - от близких ориентиров к дальним. Чтобы ничего не
пропустить.
Тихомиров усмехнулся, кивнул и пошел к машине делать щуп. Как у всякого
истинного автолюбителя, у него в багажнике лежала своя маленькая
мастерская с набором нужных и главным образом ненужных материалов.
Биолог исследовал последние заросли и вместе с Николаем спустился вниз.
Группа Радкевичиуса тоже окончила осмотр склонов и стала спускаться вниз.
Биолог шагал тяжело, дышал еще более шумно и часто фыркал: его донимала
жара. Внезапно он остановился, подался вперед, вглядываясь в заросли, и
торжественно сообщил:
- Кажется, это именно то, что нам нужно!
Кусты росли возле большого оплывшего окопа. Неподалеку не столько
виднелась, сколько угадывалась затравевшая полевая дорога. Когда-то она
соединяла уже не существующие хутора, наискосок пересекая лощину. Грошев с
досадой посмотрел на биолога. То, над чем он думал все последнее время,
вряд ли могло произойти рядом с дорогой.
Но биолог уверенно шагнул вперед и решительно, шумно стал перебирать
ветви. Теперь Николай ясно увидел, что здесь росли различные сорта сирени.
Впрочем, на первый взгляд она не казалась разной. Те же стволы-ветви с
буро-коричневыми метелками старых соцветий на вершинках, те же ровные, как
стрелы, побеги-пасынки, те же жирные, глянцевитые листья, чем-то похожие
на масть "пик" из карточной колоды.
И все-таки стоящий на обочине куст - поменьше, поскромнее - неуловимо, но
отличался от остальных зарослей более темной, как бы концентрированной
зеленью листьев и своим общим очертанием. Его побеги-пасынки теснее
прижимались к собранным стволам-ветвям, и оттого куст казался не
растрепанным, а собранным, законченным, как хорошая копна, оставшаяся
после грабель опытного копнильщика. Такому кусту-копне не так страшны
сильные ветры и глубокие снега. Стволы и побеги сообща прикрываются от них
и одолевают ненастье.
И Грошев не столько понял, сколько почувствовал - вот это и есть русская
сирень. Неприхотливая, собранная, дружная и потому сильная. Пока биолог
возился с листьями и соцветиями, Николай осмотрелся. Пологие скаты лощины
были перечеркнуты уже давним, скрытым травостоем, росчерками танковых
гусениц - они только угадывались по более высоким вершинкам трав и цветов,
по кромкам. Один из таких росчерков пересекал старый окоп.
30
Вспомнив Тихомирова и его восклицание о минувших боях, Николай всмотрелся
в окоп. Да. Бои здесь шли осенью и, видимо, после дождей: гусеницы
вдавались глубоко. А окоп уже в то время был старым, оплывшим, потому что
след гусениц прерывался только на его середине, поближе к краю. Впрочем...
Впрочем, за три года между боями оборонительными и боями наступательными
так глубоко окоп, пожалуй, не оплывет. Значит, он был осыпан. И еще. Если
бы это был свежий окоп, любой танк не просто перемахнул бы его, а
обязательно поелозил, чтобы гусеницами сровнять землю бруствера, а вместе
с ней и защитников окопа. Тот безвестный танкист, что провел машину
несколько десятилетий тому назад, не сделал этого. Видимо, окоп был уже не
страшен ни танку, ни идущей следом пехоте. Он уже тогда был пуст и
полузасыпан.
Да, тот танкист был опытным водителем, умеющим мгновенно учитывать
обстановку. Он прошелся гусеницей по окопу, потому что не боялся
подорваться на мине или застрять - окоп обязательно был полузасыпан. Если
бы он был нетронут, неизвестный механик-водитель наверняка бы принял
левее, чтобы не попасть в ловушку, и подмял бы под себя кусты сирени. Но
механик был уже из тех, кто впитал в себя опыт войны, а вот те, кто в
самом начале войны вырыл этот окоп, по-видимому, опытом не отличались.
Делать окоп на целое отделение возле ориентира - сиреневых зарослей -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг