демонстрации экспонатов. Вначале присутствовавшие на совещании склонны
были считать легенду чистейшим вымыслом и большинство не очень-то
доверчиво относилось к утверждению, будто грязновато-зеленый кусок
пористой пенной массы и есть вещественное доказательство пришествия
Небесного Гостя. Когда споры стали особенно жаркими, Юсгор положил перед
нами... руку Лавумы. Да, не больше не меньше как кисть руки легендарной
героини.
На первый взгляд она не представляла ничего особенного, казалась
обломком какой-то статуи. Поражало, правда, с каким удивительным
мастерством была высечена из камня эта изящная женская рука, и довольно
быстро возникло сомнение: из камня ли?
Мы поспешили вооружиться лупой. Обломок переходил из рук в руки. Дошла
очередь и до меня. Я глянул и содрогнулся. На тыльной стороне кисти не
только проступали чуть заметные выпуклости вен, но и различимы были мелкие
складочки, поры. На ладони и пальцах можно было найти характерные линии,
по которым криминалисты и хироманты - каждый по-своему - делают
умозаключения. Никакому скульптору не могла прийти в голову мысль так
скрупулезно изваять кисть руки, да никто из них, несомненно, и не мог бы
создать ничего подобного.
Неужели вера паутоанцев в божество, превращавшее живых людей в каменные
статуи, основана на фактах?!
Мы столпились у бинокулярной лупы. Юсгор поместил под ее объективами
кисть таким образом, что мы могли рассмотреть сделанный на ней шлиф.
Плотные кружочки костей, несколько менее плотный и более темный костный
мозг внутри них; нервы, сухожилия, кровеносные сосуды... Юсгор подготовил
микроскоп, и мы увидели клетки тканей, строение как бы застеклованного
тела. Сомнений не оставалось: перед нами было не изваяние, а окаменевшая
рука некогда жившего человека.
- Позвольте, позвольте! - вскричал профессор Мурзаров. - Да ведь это
напоминает картину, которую мы видели под микроскопом, изучая нетленную
ткань, найденную в Урашту! И здесь, и там клетки живых тканей прекрасно
сохранили свою форму, хотя и подверглись в свое время воздействию
какого-то могущественного и пока совершенно непонятного нам фактора. Судя
по всему, оба эти явления как-то связаны, имеют одну и ту же причину.
Возраст находок примерно одинаков. Не исключено, что в древнем Паутоо и в
самом деле обладали секретом нетленности.
Это были первые слова признания правильности сделанных Юсгором выводов.
Ханан Борисович, пожалуй, раньше нас всех непоколебимо уверовал в
существование в древнем Паутоо Века Созидания.
Обсуждения доклада в общепринятом смысле этого слова не получилось.
Совещание это скорее походило на бурную студенческую сходку, чем на
солидное академическое обсуждение вопроса. Всем не терпелось узнать о
паутоанской тайне как можно больше. Прежде всего возник вопрос, кем и
когда были добыты экспонаты.
- Это сделал русский ученый Иван Александрович Вудрум в 1914 году, -
ответил Юсгор.
Мы возвращались из института пешком. Говорили о далеких островах Южных
морей, намечали волнующие планы предстоящих исследований. Решением,
принятым дирекцией института, Юсгор был доволен только отчасти. Он
понимал, что некоторая настороженность, сквозившая в этом решении,
оправданна, и все же выказывал нетерпение.
- Алеша, меня беспокоит вот что. Планом предусмотрено провести
совместные работы по изучению наследия Вудрума. Это правильно, конечно.
Именно здесь, где Иван Александрович начал свои работы, в городе, откуда
он отправился в свою экспедицию, и надо постараться найти как можно больше
материалов о его открытии. Но этого, я считаю, недостаточно. Необходимо
уже сейчас и побыстрее развернуть экспериментальные работы, а у нас, в
Паутоанском университете, не хватает специалистов, оборудования, средств.
- Не все сразу, Юсгор. С вашим приездом появилось уж очень много
неожиданного, необычайного. Надо, чтобы люди освоились со всем этим. Я
убежден, Юсгор, Паутоанскому университету будет оказана самая
разнообразная и деятельная помощь.
- Ее воспримут у нас с величайшей благодарностью, Алеша. Мы очень
надеемся на поддержку Советского Союза и хотим работать именно с вашими
научными учреждениями, особенно теперь, когда мы так обеспокоены усиленным
интересом, проявляемым в метрополии к паутоанской тайне.
- Для меня это ново.
- А это именно так.
- Странно, поскольку я знаю, профессор Мурзаров - а он самым
внимательным образом следит за литературой - не обнаружил ничего для себя
утешительного. Ведь если правильны ваши предположения и есть люди,
заинтересовавшиеся паутоанской загадкой, в печати должны были появиться
какие-то публикации.
- А они проявили интерес несколько своеобразно. Именно поэтому я не
упомянул о них в официальном сообщении. Помните, я говорил вам о Фурне?
- Это господин, которого вы подозреваете в краже нетленной ткани?
- Да, да. О нем. Этот человек, помяните мои слова, доставит нам немало
хлопот. Он работает на Отэна Карта.
- Юсгор, я понятия не имею и о том, кто такой Карт.
- О, простите, Алеша. Я сваливаю на вас массу неизвестных имен, фактов.
Давайте сядем.
- А может быть, поедем ко мне, выпьем по чашечке кофе?
- Спасибо, Алеша. Как всегда, мне очень приятно ваше приглашение, но
сейчас... Я так возбужден. Голова кружится при мысли о том, какие мы дела
теперь сможем начать... Хочется побыть у реки. Мне так хорошо здесь. Какой
простор! - Юсгор облокотился о гранитный парапет и долго смотрел вдоль
Невы, одетой в сверкающее ожерелье ярких зеленоватых огней. - Катерок.
Такой запоздалый. Куда он спешит? Освещенный и совсем пустой. Вам не
бывает жутковато, когда вы смотрите на темные, суровые волны Невы?
Москва-река какая-то ручная, почти ненастоящая, а вот Матуан... Опять имя
собственное - и вы будете сердиться.
- Не буду. Матуан я помню из ваших рассказов. Это Нева столицы Паутоо -
Макими.
- Да, и вы ее скоро увидите, Алеша! Мы поедем с вами в Макими, и вы
увидите океан.
- Вы неисправимый мечтатель, Юсгор.
- Мечтать - это плохо?
- Это всегда хорошо!
Мы потихоньку пошли вдоль набережной, и Юсгор продолжил свой рассказ.
- Итак, Отэн Карт. Это конкурент Нума Ченснеппа. Обе фирмы сейчас
развернули работы по получению силициевых каучуков, материалов с новыми
свойствами, оставляющими далеко позади все, что раньше делалось в области
органического синтеза. Отсюда понятен интерес Ченснеппа к силициевой
загадке древнего Паутоо. Интерес этот уже имеет свою историю. Отец Нума
Ченснеппа, Гун Ченснепп, владел практически всеми плантациями каучука на
островах Паутоо, несколькими заводами в метрополии. Чьи бы то ни было
интересы на Паутоо были его интересами. Силициевой загадкой Паутоо люди
Гуна Ченснеппа начали заниматься еще в начале века.
- Вот как?!
- Да, Алеша, старый Ченснепп уже тогда чуял, что древняя паутоанская
тайна стоит того, чтобы потратить время и средства. Добраться нам до
материалов, имеющихся в метрополии, трудно. Почти невозможно. Да это,
пожалуй, и не потребуется. Изучая материалы экспедиции Вудрума, мы узнаем
многое. Может быть, даже все, что нам необходимо. Очень хочется думать,
что сможем, сумеем разобраться во всей этой истории. Ведь это не только
увлекательно, но и нужно. Вы не прочь окунуться в архивы, начать
восстанавливать документы прошлого, разыскивать людей, когда-то
занимавшихся всем этим?
- Не так-то легко стать историком.
- Зато чертовски интересно. Только здесь, в Ленинграде, можно
восстановить утерянное, вскрыть то, что упорно замалчивают ченснеппы.
Думаю, нам удастся раскопать многое недостающее для решения силициевой
загадки, достать такое, чего нет у Ченснеппа. В руки его отца попало
кое-что из добытого экспедицией, однако воспользоваться этим ему не
пришлось. Началась первая мировая война, в Европе было не до тайн далекого
Паутоо, а через несколько лет Гун Ченснепп умер.
Его сын, Нум, унаследовал плантации, заводы. Плантаций, правда,
поубавилось: у нас, в свободном Паутоо, уже почти завершена национализация
земель, но у Нума Ченснеппа сохранились обширные владения в Западном
Паутоо, а вы знаете, что там еще властвует метрополия. Ченснепп умен,
изобретателен и властолюбив. Он не может и не хочет примириться с
независимостью Паутоо. Все, что исходит не от него, им не признается, что
не подвластно ему, им отвергается. Он достаточно современен, чтобы понять,
как устарели методы его отца и ему подобных, удерживавших национальные
богатства паутоанцев силой оружия, и достаточно энергичен, чтобы
изыскивать новые методы. Насколько я понимаю, девиз Ченснеппа - "владеть -
это распоряжаться".
В свободном Паутоо Нуму Ченснеппу сейчас не принадлежит практически
ничего, но на архипелаге его влияние продолжает сказываться во всем. Он не
только поддерживает, но и расширяет сферы своего влияния, не упуская
ничего. Искусство, наука, печать, религия, не говоря уже о банках и
промышленности, так или иначе находятся под его контролем, незаметно
направляются его людьми. Вот и силициевой загадкой Ченснепп занимается уже
много лет. Вернее, не он, конечно, а профессор Асквит, который сумел
привлечь к этому нашего крупного ученого профессора Куана Родбара.
Ченснепп оборудовал превосходные лаборатории, но что делается в них - нам
пока неизвестно.
- Теперь мне ясно, почему Мурзаров не нашел ничего в литературе.
- И не найдет. По крайней мере до тех пор, пока... Я убежден:
силициевая тайна привлекательна и опасна. Надо сделать все возможное,
чтобы она не попала в руки людей, которые употребят ее во зло. Прав был
Вудрум. Он сделал все возможное, чтобы его открытие не досталось...
Юсгор замолчал. Я думал, что он подыскивает нужное слово, хотел помочь
ему, подсказать, но дело, оказывается, было в другом. Увидев зеленый
огонек, приближавшийся к нам со стороны набережной Кутузова, Юсгор,
яростно жестикулируя, закричал:
- Такси! Такси! - Машина, противно визжа тормозами, остановилась возле
нас. - Алеша, поехали!
- Куда?
- В порт.
- Ночью? Зачем?
- Алеша, я не могу. Я стоял и смотрел туда... Смотрел, где море...
Вспомнил записи, дневники... Как это было интересно. Ведь именно отсюда к
нам на Паутоо уходил пароход с экспедицией Вудрума... Ну, пожалуйста, ну
поехали!
Мы вскочили в такси и помчались в порт. В порт нас не пустили. Но море
было совсем рядом. Где-то здесь, неподалеку, пирс, от которого отвалил
пароход с экспедицией. Вот по этим же камням проезжали пролетки, подвозя к
порту отважных исследователей... Впоследствии мы несколько раз приезжали в
порт, ознакомились с его историей, представили себе обстановку, в которой
осенью 1913 года происходил отъезд экспедиции, но это уже были другие,
деловые визиты. Они не впечатляли так, как тот первый, ночной, когда
Юсгор, переполненный впечатлениями дня, успехом доклада, планами на
будущее, и в самом деле должен был получить какую-то разрядку. Тогда он
только подержался за железные прутья ворот, всматриваясь в темноту, жадно
вдыхая влажный морозный воздух, и был, кажется, очень счастлив. Во всяком
случае, он часто потом вспоминал эту бестолковую, но очень понравившуюся
ему поездку.
Больше трех месяцев Мурзаров, Юсгор и я все свободное время посвящали
поискам материалов, так или иначе связанных с Вудрумом, его семьей,
друзьями, учеными, с которыми он вел переписку. Сперва я никак не мог
понять Ханана Борисовича. Мне представлялось пустой тратой времени его
стремление расширить круг наших изысканий, выкапывать такие документы,
которые, на мой взгляд, не имели прямого отношения к интересующему
вопросу.
Сложность стоявшей перед нами задачи была в том, что Иван Александрович
Вудрум не успел закончить работу, не свел накопленные материалы и
соображения в единый труд. Сделанные им выводы были настолько смелы и так
опережали взгляды современников, что публикацию их он считал
преждевременной и даже невозможной. Достаточно представить себе состояние
науки в дореволюционной России, чтобы понять, в каком положении находился
ученый, выдвинувший подобную догадку. В письме к своему учителю и другу
знаменитому ученому Парсету Иван Александрович писал: "Едва я намекнул о
своих предположениях, как встретил не только непонимание, но и осмеяние
хулителями самого различного толка и расцветки. Выпады их были столь
резки, что некоторые, почитавшие себя умнейшими, договорились до
необходимости самым добросовестным образом поисследовать мои умственные
способности".
Сколько иронии и вместе с тем горечи в этих словах талантливого
ученого, не нашедшего не только сочувствия, но и элементарного понимания.
Неопубликованные материалы Вудрума дошли до нас в виде рабочих тетрадей и
черновых набросков к докладу в Академии наук. Доклад этот он так и не
решился прочитать. Он считал более целесообразным сделать его по
возвращении из новой экспедиции на Паутоо.
Впервые на острова Паутоо Иван Александрович попал в 1891 году и пробыл
там несколько лет, участвуя в работах голландской экспедиции Арнса
Парсета. Вернувшись на родину, он принимается за обработку накопленных
материалов, издает свои интересные историко-этнографические труды о Паутоо
и паутоанцах, вскоре получает звание и должность профессора в
Петербургском университете, но ни в своих трудах, ни в лекциях почему-то
не упоминает о находке, которая по существу определила всю его дальнейшую
жизнь.
Долго мы не могли установить, с чего началась работа Ивана
Александровича над разгадкой тайны древнего Паутоо, что натолкнуло его на
эту тайну. Вот здесь и сказалась обстоятельность Ханана Борисовича,
стремившегося к исчерпывающей полноте списка людей, когда-либо общавшихся
с Вудрумом. Нам удалось разыскать письмо Ивана Александровича,
адресованное его университетскому товарищу, также путешествовавшему по
островам Южных морей. В этом письме Вудрум картинно, с еще юношеским
задором и радостью описывает заброшенный сотни лет назад маленький храм в
джунглях и свою удивительную находку - уникальный обрядовый сосуд тонкой
художественной работы. Сосуд этот не был высечен из камня, как это можно
было предположить, а изготовлен наподобие плетеных корзин из стеблей и
листьев растений, которые каким-то неведомым способом были превращены в
камень и сохранили естественную окраску. Более внимательное изучение
показало, что окаменение сосуда произошло в результате жизнедеятельности
каких-то организмов, содержащих огромное количество кремния; они заполнили
все клетки растений и почему-то погибли. Этот вывод навсегда лишил покоя
ученого. Он решил во что бы то ни стало понять, что это за неведомые
существа и почему найденный предмет оказался единственным.
Изучение черновых записей и рабочих тетрадей Вудрума доставляло ни с
чем не сравнимое наслаждение. От первой робкой записи до ошеломляющего
своей смелостью окончательного вывода следили мы за ходом мысли ученого,
неустанно искавшего решение задачи. Вначале заметки были отрывочны. Видно
было, что, ведя большую работу в университете и географическом обществе,
он только изредка мог заниматься решением столь волновавшей его проблемы.
В тетрадях, относящихся к 1896-1898 годам, Иван Александрович вновь и
вновь обращается к историческим документам Паутоо в надежде найти хотя бы
какое-нибудь упоминание о предметах, подобных найденному им сосуду.
И вот пришло принципиальное решение. Исполненная ликования запись на
полстранички, датированная 30 июня 1898 года, и подчеркнутый красным
карандашом вывод: легенда о Рокомо и Лавуме - вот ключ ко всему!
Иван Александрович спешит поделиться радостной новостью с Парсетом. Из
письма видно, как много труда отдал Вудрум изучению и расшифровке легенды.
Стараясь отбросить все мистическое, наносное, добавлявшееся из века в век,
он стремится доказать, что в первооснове легенды лежат события,
действительно имевшие место в истории древнего Паутоо.
"Легенда вплелась в историю", - вспоминает Иван Александрович слова
Виктора Гюго, понимая, что сосуд - это лишь капля в море загадок, которыми
полна древняя история островов Паутоо.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг