успеть к ночлегу хотя бы в сумерках.
Я шел за Леркой по скользким плоским камням.
Река звенела. Несколько раз я замечал на перекатах быстрые тени рыб.
Жаль, что размотать удочку придется лишь завтра. В многоугольнике неба
завис недвижно серпоклюв - голубая стрела с двойным опереньем, наложенная
на тетиву бледно-бирюзовых крыльев.
Я начал мысленно перелистывать страницы красной ученической тетрадки в
клетку, которую дала мне прочесть Лерка в первый же день моего прилета.
Лерка сказала, что вызвала меня в Алма-Ату только за тем, чтобы я прочитал
эту тетрадь и помог ей в остальном...
"Почему лишь теперь, весной, в апреле, я решаюсь занести на бумагу все
то, что следовало записать, притом незамедлительно, еще тогда, прошлым
августом.
Ведь недаром говорят, что уже через неделю после какого-либо события
его подробности оскудевают в памяти наполовину. Впрочем, я не опасаюсь
этого. Те подробности не оскудеют в памяти вовек, хотя случившееся не
только Тимчику, но и мне порою представляется сном. Вернее, сном во сне.
Как у Лермонтова в стихотворении "Сон", где "в полдневный жар в долине
Дагестана" герой видит во сне самого себя смертельно раненным, спящим
мертвым сном, а в том, другом сне, он созерцает заснувшую юную деву,
которая также грезит во сне ("И снилась ей долина Дагестана, знакомый труп
лежал в долине той, в его груди, дымясь, чернела рана, и кровь лилась
хладеющей струёй"). Выходит, сон даже тройной, точнее, строенный...
После того как Тимчик поднял меня на смех (слава богу, ему хватило
порядочности не трезвонить, как обычно!), я решилась вообще отмалчиваться,
даже отца обошла, хотя неустанно, навязчиво думала лишь об этом. В ноябре
я не поехала с Тимчиком в Венгрию, промаялась всю зиму в библиотеке над
диссертацией, сочинив, к ужасу Тимчика, страниц тридцать, не более.
Говорят, на Востоке существует болезнь с мудреным названием
"смертельное томление от воспоминаний".
Человек способен даже умереть от невозможности еще раз пережить наяву
событие, врезавшееся в память. Например, последнее свидание перед вечной
разлукою...
Теперь поняла: записываю, чтобы оставить какой-никакой документ. Как
сказано в "Мастере и Маргарите", рукописи не горят...
Но начну по порядку.
Середину августа я провела в альпинистском лагере.
Мы готовились к траверзу трех вершин, включая пик Авиценны. Сборы
проходили нормально. Наш тренер Джумагельдинов был доволен мною. Но.
буквально накануне штурма я слегка подпростудилась (тайно поплескалась в
ледяном ручье, жара стояла страшенная). Наутро я захрипела, и меня - о
ужас - не взяли. Уверена, что Марат Иннокентьевич посмотрел бы сквозь
пальцы на легкую простуду, но Цецилия Аркадьевна, эта толстая змеюга с
красным крестом, уперлась - и ни в какую. Все-таки улучила момент
отомстить за то, что ее Яков Борисович тайно прислал мне двести больших
садовых ромашек ко дню рождения, а простодушный Тимчик всех оповестил...
Утром они всемером ушли на траверз, без меня. Я поплакала немного у
ручья, опять искупалась и решила в отместку бросить альпинизм до конца
моих дней. Во всяком случае, дожидаться их триумфального возвращения через
неделю я не собиралась. В конце концов до перевала Трех Барсов спускаться
чуть больше суток. Дорога удобная, неопасная. Заночевать можно у слияния
ручья с Тас-Аксу. Это немного выше серного источника. А от Трех Барсов
легко уехать на машине: раз в день она приезжает к чабанам.
Положив в рюкзак одноместную палатку, спальный мешок, кое-что из еды
(точнее, две банки тушенки, хлеб, сгущенку), я оставила на видном месте
записку, где объясняла, что по неотложному делу возвращаюсь через Трех
Барсов. Этим путем я ходила десятки раз, чаще всего с филфаковцами,
сдающими нормы на значок "Альпинист".
Погода стояла изумительная, рюкзак совсем не оттягивал плечи. К заходу
солнца я легко спустилась к месту ночевки. Обычно мы разбивали палатки на
левом склоне ущелья. Там был удобный выступ на скале, площадка метров
шестидесяти, поросшая травою и шияигой, как у нас называют низкорослый
горный шиповник.
Утром, на восходе солнца, с выступа хорошо было наблюдать, как лучи
пробивают туман по всему ущелью, как внизу сливается узкий пенящийся ручей
с большой речкой. Я говорю "большая речка" условно, в тех местах Тас-Аксу
не такая уж и широкая: в августе через нее перескакивают с камня на камень.
Я поставила палатку вплотную к скале, поужинала всухомятку и сразу же
заснула как убитая.
Среди ночи меня разбудил страшенный грохот. Земля подо мною
вздрагивала. Где-то рядом рушились камни. Но вскоре все успокоилось. Кто
часто бывает в горах и видит (а еще чаще слышит), как сходят лавины, кто
знает коварный норов каменных осыпей, тот не особенно нервничает при
подобных звуках даже среди ночи.
И я опять забылась.
Мне привиделась Земля из непомерных космических глубин. В хороводе
среди других планет она светилась, словно купол одуванчика. Она
пульсировала как живое существо, и по мере приближения к ней... Нет,
сначала важно описать, как именно я приближалась к Земле в том сновиденье.
Я сидела в чем-то, похожем на глубокое кресло-качалку, а вокруг цвел
диковинный сад. Ветви, листья, лепестки, бутоны неведомых мне растений
переплетались так тесно, что представлялись единым цветущим организмом.
Куда ни посмотришь, всюду клубящимися волнами простирались к близкому
горизонту многоцветные кроны. Странность состояла в том, что по мере
удаления они становились все выше, все круче, как будто я оказалась на
самом дне пестро раскрашенной воронки, причем чаша горизонта была не
выпуклой, как у нас на Земле, а вогнутой.
По краям чаши слабо фосфоресцировало скрученное в жгут сияние, уходящее
в отуманенные звездные дали.
Волшебный сад приближался к Земле, несомый тихо крутящимся смерчем, но
когда уже обозначились рваные края материков и среди них разводья морей,
меня начало охватывать беспокойство. Я показалась сама себе дрожащим
язычком пламени среди разгульных ветроворотов Вселенной...
Беспокойство мое усилилось, когда повсюду на лике земном, даже на белых
шапках полюсов, стали различимы сотни, тысячи ядовито-синих огоньков. Все
они исторгали жесткие прямые лучи, какие испускают ядра звезд.
И явилось припоминание, что мой сад в тысячелетних странствиях по
океану вечности .время от времени устремлялся к подобным живым планетам,
но, если замечал такие страшные огни, всегда улетал прочь. Я пыталась
вызвать в памяти те слова, жесты, заклинания, следуя которым сад избежит
опасности, и на могла вспомнить.
По всей оболочке смерча начали проступать коричневые пятна, которые
сразу же чернели, пока сад не сокрыла блистающе-черная тьма...
И я проснулась. По крыше палатки били тяжелые капли дождя. Не вылезая
из спального мешка, я слегка приоткрыла полог.
Рассветало. Пухлые тучи с грязными разводьями по бокам сползали вниз по
ущелью. Прокатился гром. Синоптики, как водится, ошиблись. Ну что ж,
придется топать под дождичком, нам не привыкать. Штормовка - защита
надежная, а на ногах у меня были ботинки с "кошками" - в них не
поскользнешься. Об одном я жалела: еще вчера решила сначала искупаться в
серном источнике, а уж потом завтракать. Говорят, можно сбавить вес сразу
килограмма на два. Ладно, придется обойтись без купаний. Только вот ребят
жалко: каковото им там, на высоте. Наверняка у них завьюжило, притом дня
на три, не меньше. В августе погода в горах портится исключительно редко,
но уж если испортится...
Я быстро собрала палатку, надела рюкзак и двинулась туда, где от
пышного куста боярышника начинался довольно крутой спуск в ущелье. К моему
удивлению, сразу за боярышником обнаружилась пустота. Спуска как не
бывало. Землетрясением вырвало огромную часть скалы, она рухнула, запрудив
Тас-Аксу. Сквозь клубящиеся тучи было нелегко разглядеть, насколько
массивна плотина, но я не сомневалась, что Белокаменная прорвет любую
преграду. Так просто ее, голубушку, не усмиришь, помню, подумала я, но
сразу же резануло как скальпелем: а спускаться теперь где? Я оказалась на
карнизе, в западне. Сверху - скала метров на полтораста, без веревки и
крючьев делать там нечего. Снизу - пропасть метров семьдесят, попробуй
сползи...
Я сняла рюкзак, присела на него. Спокойствие, прежде всего спокойствие.
Как поступают в подобных передрягах бывалые альпинисты, ну, например, тот
же Марат Иннокентьевич?
- Во-первых, надо набраться терпения и ждать помощи. Она обязательно
придет, - сказала я голосом Джумагельдинова.
- В данном случае помощь придет не раньше, чем через неделю, - отвечала
я Марату Иннокентьевичу. - Вы вернетесь с покоренных вершин победителями,
запросите по рации Город и кинетесь меня искать. Но за это время я умру
здесь возле боярышника. С моими запасами еды долго не протянешь, а главное
- у меня с собою ни капли воды.
- Можно жевать плоды шиповника и слизывать воду с камней. Даже если нет
дождя, утром на камнях проступают капли росы. А уж если льет дождь,
проблем с водой никаких. Надо греться у костра, сжигая прошлогоднюю
шипигу, и ждать помощи. Наверняка какиенибудь "дикари" пойдут от Трех
Барсов вверх, по ущелью, - обнадежил Марат Иннокентьевич.
- Надежды на "дикарей" никакой, - вздохнула я.-Когда погода портится,
"дикари" скатывают палатки и возвращаются восвояси.
- В крайнем случае можно разрезать палатку, спальный мешок, даже рюкзак
на полоски, связать их морским узлом и попытаться спуститься...
- Марат Иннокентьевич, у меня с собою только консервный нож. Им палатку
не разрежешь. Кроме того, я никогда не решусь спуститься и на десять
метров по связанным огрызкам, даже если б я нашла в себе силы рвать
брезент зубами, - возразила я.
- Тогда остается спокойно сидеть в непромокаемой палатке и все-таки
ждать помощи, - сказал после некоторых колебаний Марат Иннокентьевич. -
Только без паники и судорожных всхлипываний.
Да, положение было незавидное.
Я взялась за толстую ветку боярышника и немного наклонилась над
пропастью: а вдруг все же возможно проползти, как ящерица, средь расщелип.
Конечно, без рюкзака. В конце концов его можно просто спихнуть вниз, а
потом отыскать среди камней...
Но недаром сказано, что благими помыслами вымощена дорога в ад. Подо
мною блестела мокрая отвесная стена.
Справа из скалы, наискось, в мою сторону, нависла глыбина довольно-таки
странной формы. Она напоминала часть скрученного в продольном направлении
кристалла, расширяющегося к концу наподобие граммофонной трубы. Этот-то
расширенный торец, вернее, какая-то часть его, поскольку глыба переходила
в скалу, нижним полукруглым основанием упирался в заросли шипиги на моем
карнизе. Кристалл в отличие от серой блестящей скалы был тускло-черным,
точь-в-точь антрацит. В детстве наша семья жила на Кузбассе, в Осинниках,
и я вволю налазилась со сверстниками по шахтным отвалам.
Помню, я обрадовалась необыкновенно. Пусть я прокукую на карнизе даже
неделю, но зато я стала первооткрывательницей здоровенного угольного
пласта.
А ведь еще неизвестно, насколько уходит эта закругленная глыбина в
земные недра. Кто может поручиться, что здесь не целое угольное
месторождение!
И это в условиях, когда планете грозит энергетический голод, о чем меня
не раз предупреждал Тимчик, когда я по забывчивости забываю погасить свет
в ванной. Сейчас каждая тонна угля и торфа на учете, даже старые
выработанные шахты вновь начинают задействовать.
Я подошла к торцу, провела рукой по гладкой поверхности. И удивилась.
Буквально в сантиметре от угля пальцы наталкивались на невидимую преграду.
Более того: тускло-черный торец пласта оставался под дождем абсолютно
сухим. Непонятно как, но струи дождя не касались этого угля. Они плавно
отклонялись чем-то и соскальзывали вниз...
Само собою разумеется, дальнейшая моя запись никого ни в чем не убедит,
но я подчеркиваю: пишу только правду, сколь бы фантастичной ни предстала
она из последующих событий.
Я увидела их. Точнее, вначале одного из них. В торце обнаружился
золотистый глазок и начал расширяться наподобие диафрагмы фотоаппарата.
Как только глазок начал расти, я схватила рюкзак и отбежала к скале, хотя
бежать, в общем-то, было некуда, а спрятаться негде.
Из глазка (а он расширился до размеров парашютного купола) медленно
вылетел огромный скафандр, примерно такой, как для глубоководных
исследований, тускло-черный, как и кристалл. Ростом (длиной? высотой?) он
был - вместе с парой нижних конечностей - метров пять, не меньше, диаметр
головы (то есть не головы, а скафандра, тут я до сих пор теряюсь) больше
метра. Это сейчас я спокойно пишу: пять метров, один метр, но тогда мне
было не до вычислений и не до сопоставлений с куполами парашютов. Я вся
сжалась от ужаса и бессилия в своей залатанной штормовке, такая навалилась
тяжесть, будто я начала окаменевать.
Он вылетел из глазка, который сразу затянулся, сомкнулся. За ним вилась
тускло-черная веревка, даже не веревка, а жгут сияния, сгущенного до
черноты. Неуклюже переворачиваясь в воздухе, он поплыл вдоль кристалла по
направлению к скале и... растворился в ней. Сначала в скале исчезла рука,
затем голова, другая рука, туловище, ноги. В общем, он весь исчез, остался
только плавно перемещающийся черный жгут. Он нырнул в скалу, как мы ныряем
в теплое море, - без видимых усилий.
Потом через глазок выскользнули еще двое - точные копии первого. Они
тоже довольно скоро скрылись в скале, правда, в разных местах, но один
сразу же возвратился и исчез в помутневшем глазке.
Так они путешествовали туда-сюда часа три, не меньше, и все это время я
стояла как полоумная под дождем, у мокрого рюкзака, проклиная свою
злосчастную судьбу и отказываясь верить происходящему. Удивляли меня даже
не сами антрацитовые чудища - удивляло полное их безразличие ко мне. Они
не предприняли ни малейшей попытки познакомиться, ни малейшей.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг