канаты сплетают из волокон агавы. До сих пор в Перу на них кое-где
подвешены мосты...
2. Властительница Лунного Огня
Я не слишком верил легенде о гравейросе. Подобных россказней в Южной
Америке переизбыток. Да и не только в Южной Америке.
Но вот в позапрошлом году на розыгрыше кубка "Солнца инков" мы
оказались в горах Карабайо, к востоку от древней столицы инков - города
Куско. Помню, мы с напарником основательно вымотались за две недели гонок
вдоль каньонов, по крутым серпантинам и были рады долгожданному отдыху.
Нам дали две ночи и день.
До обеда мы с Виктором проспали, а потом решили порыбачить. Реки там
похожи на наши тянь-шаньские:
норовисты, пенисты, форель схватывает крючок намертво.
Бредем мы с удочками по городишку Ла-Пакуа, а навстречу Дончо Стаматов
из болгарского экипажа.
"Здравей, - говорю, - другарь Стаматыч. Опять ты Розетти на
полрадиатора обошел. Эдак он от огорчения перезабудет весь набор своих
неаполитанских песен". - "Пускай учится петь наши, славянские, - хохочет
Дончо. - А вы, души рыбные, возвращайтесь засветло. Вечером скатаемся еще
выше в горы, вон туда, к самым снегам. Там обитает не совсем еще
цивилизованное племя индейцев, и сегодня, в честь новолуния, будет шумное
празднество. Среди прочих чудес обещают полет красавицы над пропастью - то
ли в когтях дракона, то ли помчится с подвязанными крыльями, - я толком не
разобрал. Никогда не слыхал про такое диво? Э-э-э, не раз еще услышите,
другари. Но лучше увидеть своими собственными глазами. И учтите:
приглашает нас здешний мэр. В виде особой милости. Он к автомобилям
неравнодушен. Как Розетти к прекрасному полу. Единственная просьба, даже
не просьба, а требование мэра - никаких фотоаппаратов и кинокамер.
Особенно это касается - я добавлю от себя - другаря Голосеева".
Мы выехали около восьми.
В горах темнеет рано. Последние километры пять наших машин,
растянувшихся цепочкой, одолевали буквально на ощупь. Моторы ревели,
задыхаясь, как всегда они ревут на большой высоте. Мы оседлали тропу, где
обычно ходят с поклажей, наверное, лишь ламы, заменяющие здешним жителям и
коров, и лошадей, и овец, где по одну сторону громоздились отвесные скалы,
а по другую - чернела нескончаемая пропасть. После одного довольно-таки
заковыристого поворота мэр - он находился в стаматовой "Пеперуде" -
выскочил из кабины и подал знак остановиться. Смешно жестикулируя, он
начал объяснять, что дальше тропа совсем суживается, что он в ответе за
нашу безопасность перед прогрессивной мировой общественностью, что пешком
тут добираться около часа, не дольше.
Розетти, не дослушав мэра, завел свой "Везувий", выпустил
пневмоприсоски, въехал на вертикальную стену и пополз над головою
ошарашенного хозяина ЛаПакуа. Мэр продолжал что-то говорить, не без
смущения бросая взгляды вверх, где на расстоянии протянутой руки
проплывали в обрамлении разноцветных приборных огней кудри весельчака
Розетти.
Лунной ночью в платье белом
И с гвоздикой в волосах -
Нет прекрасней Маручеллы
На земле и в небесах! -
выводил Розетти своим неподражаемым бельканто.
В том, что это именно бельканто, к тому же неподражаемое, Розетти
убедил нас с Голосеевым в первые минуты знакомства, еще до того, как запел.
"Везувий" сполз со стены на тропу перед "Пеперудой". Мэр расхохотался,
пересел к Розетти. Мы двинулись дальше...
В индейское селенье мы попали часам к десяти.
Еще издали стали заметны несколько костров. Удивлял цвет пламени:
фиолетовый с переходом в палевые, даже желтые, тона. Проезжая по селенью,
мимо мрачных домишек с плоскими крышами, мы смогли рассмотреть, что костры
горят на отшибе, у подножия внушительных размеров каменной башни. Над
тремя кострами висели большие котлы.
По соседству, на другом холме, высилась точно такая же башня,
освещаемая одним костром. Башни разделяла пропасть.
Мы оставили машины у подножия холма и мимо безмолвствующих мужчин в
причудливых шляпах и разноцветных накидках направились к башне. Между
прочим, я не заметил до сей поры ни единой женщины.
- Вождю следует поклониться до земли, - быстро говорил нам мэр
полушепотом. - Это вон тому старику, на помосте, в красном покрывале. А
тот, что слева, в орлиных перьях, с двумя колдунами, это жрец. С ним
разговаривать инородцам вообще запрещено. И никаких песенок, сеньор
Розетти, умоляю вас.
Мэр первым картинно ударился вождю в ноги, за ним - не без смущения -
все мы. Вождь поднялся с леопардовых шкур и ответил точно таким же
поклоном - до земли. Вслед за тем он гортанно прокричал несколько слов,
дав знак приблизиться.
- Верховный Владыка лунных ратников приветствует вас, восседающих в
колесницах, - переводил мэр. - Да хранит вас лунный огонь.
Вождю было лет восемьдесят, не меньше. Глаза его из-под огромных
разросшихся бровей сверкали молодо и проницательно. Вождя охраняли четверо
свирепого вида юношей с пиками и луками. У одного стражника покоился в
руках винчестер.
По знаку обладателя винчестера на помосте разостлали леопардовые шкуры.
Мы расселись, после чего каждый получил чашу, наполненную до краев белой
жидкостью, и золотистое блюдо с дымящейся тушкой куй - волей-неволей
настало время отведать морских свинок, издревле лакомую пищу в Андах.
Пока под взглядами телохранителей мы опасливо раздирали мясо,
уснащенное листьями и травами, мэр неторопливо беседовал с вождем. Судя по
тому, как он то показывал шевелящимися пальцами в сторону машин, то
называл поочередно наши имена, шла церемония нашего представления.
Я отхлебывал кисло-сладкий напиток из глиняной чаши, смотрел на
подпирающую небо башню, на фиолетовое дрожанье костров, на молчаливых
людей возле них, и мне казалось, что время, как исполинская возвратная
волна, стягивает меня с берега сущего, настоящего туда, в мерцающие
глубины бывшего, что можно еще стать и дружинником князя Святослава, и
мстителем Евпатия, и успеть к дымящейся рассветной дубраве у Непрядвы,
чтобы увидеть, как два богатыря - один в лисьем малахае, с хищной улыбкой
насильника, другой - в черным смерчем развивающейся рубахе и с нательным
медным крестом - сшибутся, ударят друг друга копьями и оба падут с коней
мертвыми....
Меня вернул из прошлого крик с вершины башни за пропастью.
Жрец, до той минуты застывший как изваяние, поднялся, раскинул руки с
привязанными к ним перьями, двинулся по крутым ступеням к башне. Его
поддерживали колдуны. Все трое запели.
Под их суровое однообразное пение костры гасли один за другим - их
накрывали толстыми циновками, и пламя мгновенно укрощалось. Погас костер и
за пропастью. Воцарилась тьма, лишь тлел огонек сигареты Розетти, но вот и
он исчез.
Мы с Виктором сидели недалеко от мэра. Я воспользовался темнотой,
придвинулся к нему, спросил еле слышно:
- Извините, о чем они поют?
- Духов лунных заклинают. Пока не подымутся на самый верх башни, - дыша
мне в ухо, отвечал мэр. - Я вам буду переводить как сумею, а вы все
перескажете другим, попозднее.
- Спасибо за доверие, - сказал я, нащупал его руку и потряс в знак
признательности.
- Кто готовится в путь над бездной, в чьих рукахосиянная весть? -
спрашивал жрец речитативом, видимо, уже с вершины башни.
- Властительница Лунного Огня, - отвечал молодой голос из-за пропасти.
- Кто несет на крьглах знак преображенья богини бессмертной?
- Хранительница Лунной Благодати.
- Чьи волосы - струны света, ростки зеленых побегов, струи молодых
ручьев?
- Властительницы Лунного Огня.
- Чьи слезы - дождь, живительный и благодатный?
- Хранительницы Лунной Благодати.
- Кто линию смерти и жизни, зла и добра, света и тьмы прочерчивает на
камне Вселенной?
- Властительница Лунного Огня...
Всех вопросов и ответов запомнить было невозможно, тем более в переводе
на английский. Наконец, после некоторого молчания жрец прокричал с высоты
каким-то задушенным голосом:
- Лети же, лети к нам, твоим ратникам, вещая дева света, Властительница
Лунного Огня!
...И я увидел, как над нами, во тьме, в той стороне, где другая башня,
явилась вдруг светящаяся человекоптица. Она медленно махала
фосфоресцирующими руками-крыльями, столь же медленно приближаясь к нашей
башне. Подобие сияющего хитона плескалось между крыльями, лицо мерцало
лунной белизной с голубыми ободьями вокруг глаз, а над головой она несла
тонкий серп молодой луны. Зачарованный, я хотел потеребить Виктора, этого
сурового реалиста, не верящего в чудеса, но его рядом не оказалось: должно
быть, передвинулся поближе к Стаматычу.
Было тихо. Доносился глухой далекий шум реки со дна пропасти, над
которой парила Властительница Лунного Огня. Я сосчитал про себя до ста
пятидесяти, прежде чем загадочная летунья достигла башни и скрылась в ней.
Тем временем в небесах над башней обозначился новолунный серпик,
точь-в-точь такой, какой несла она.
Все племя лунных ратников запричитало, запело. После долгого песнопенья
разом вспыхнули костры, кроме единственного, за пропастью.
Как только костры запылали, я начал переводить взгляд от башни к башне.
Я надеялся заприметить канат, по которому, опьяненная отваром гравейроса,
только что прошествовала Хранительница Лунной Благодати, но не увидел
ничего.
Показался жрец, один, без колдунов. Он грузно спускался по ступеням. В
правой руке он держал длинный блестящий нож, в левой - обезглавленного
петуха.
Жрец отвесил поясной поклон вождю, распорол петушиное брюшко, запустил
руку вовнутрь, вынул сердце и съел.
Лунные ратники возликовали. Некоторые ударились в пляс. Застучали
барабаны. Стали раздавать варево из котлов.
- Ну как, Виктор? - спросил я Голосеева, который и вправду передвинулся
к Стаматычу.
- Во! - Он поднял большой палец. - Эти куй, замечу тебе, объедение. Я
своего уплел мигом, вместе с травой. Вот тебе и морская свинья. Жду теперь
добавки.
И ни слова о полете призрачной птицы! Не характер - кремень.
В голове у меня шумело. Я ощущал во всем теле необыкновенную легкость,
Казалось, поднимись я сейчас на башню, шагни в пропасть - и легко
воспаришь, едва взмахивая руками. Такое чувство бывает иногда во сне,
особенно в детстве, когда я зависал как жаворонок то над полем цветущего
клевера, то над глухими заводями Ельцовки, то над родной деревней.
Помнится, я отчетливо, до мельчайших подробностей, различал с высоты не
только грядки в огородах или пасущихся на косогоре коз, но по
необъяснимому свойству сонно - г о зрения, даже головки тыкв, похожие на
выводок цыплят, даже рыбешек, резвящихся на плесе, даже мышейполевок возле
прошлогодней скирды, даже начинавшие чернеть ягоды смородины у нашего
плетня. Позже, в Автоакадемии, я увидел фотографию во всю стену. С высоты
нескольких сотен километров спутник запечатлел старт планетолета "Иван
Ефремов" к Сатурну. На фото были хорошо различимы мельчайшие детали
степного пейзажа: красные чаши тюльпанов, змеи, греющиеся на камнях,
суслики возле своих норок - шагов за триста от стартовой площадки. Вот и
начали сбываться сны детства, подумалось тогда...
- Приезжайте весной, - шепнул мне мэр. - Весною празднество ничуть не
скучней. - Тут он мечтательно посмотрел на луну и вздохнул. - Намного
веселей.
Хотя бы потому, что на него допускаются и лунные ратницы.
Представляете; между башнями растягивают сеть, куда ловят первые лучи
новорожденного солнца.
Розетти в самых изысканных выражениях поблагодарил вождя за
сверхневероятнейший, как он выразился, подарок - зрелище летящей Лунной
Девы и попросил в виде особой милости познакомить нас с ней. Если будет на
то добрая воля владыки лунных ратников, он, Розетти, готов прокатить ее в
своей колеснице, даже свозить в Ла-Пакуа, в прекрасный дансинг.
- Я выслушал тебя, восседающий в колеснице, - отвечал вождь и бросил
взгляд на телохранителя с винчестером. - Желание твое невыполнимо.
Властительница Лунного Огня не открывает свой лик чужеземцам.
Даже если чужеземец случайно ее увидит, узнает ее небесную тайну, ему
несдобровать. Он неукоснительно найдет смерть. На линии света и тьмы. В
ночь лунного затмения.
- На линии света и тьмы... В ночь лунного затмения... - ошарашенно
повторил Розетти.
И здесь в первый и в последний раз подал голос жрец:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг