сверхкосмонавт после возвращения. Моих космонавтов обследуют всякие
академики и члены-корреспонденты Академии медицинских наук, всех,
кроме меня, конечно, я, как всегда и везде, абсолютно здоров.
Лежу в кресле, думаю. Вдруг отец Веры Граниной входит в комнату.
Смущённо улыбается и говорит:
"Вы меня, товарищ Иванов, не узнаёте?"
"Не узнаю", - говорю.
А не узнаю я, конечно, не по-настоящему, а понарошку,
"Ну как же, помните, вы, когда были вот такой... приходили ко
мне обследоваться. А я вас ещё в нормальные определил. Ха-ха-ха! А
вы, оказывается... оказывается, сверхнормальный!".
Я, конечно, тоже рассмеюсь.
"Ха-ха-ха! Да, профессор, не разобрались вы тогда во мне,
Ха-ха-ха! Ну, не вы один! Ха-ха-ха!"
"Это точно! Моя дочь-то тоже вас нормальным человеком считала.
Ха-ха-ха!"
"Точно! Считала! Ха-ха-ха! А где она, кстати? Ха-ха-ха!"
"Стоит в коридоре. Войти стесняется. Ха-ха-ха!"
"Стесняется, говорите? Ха-ха-ха! Ладно уж, пусть войдёт! Там и
быть!.. Ха-ха-ха!.. Пусть войдет!"
- Войди сейчас же в столовую! - раздался голос моего отца.
Я вошёл в столовую.
- Одевайся и на медосмотр! Как на пожар!
Все стали собираться, стали натягивать на себя плащи, куртки,
нахлобучивать на головы кепки и береты, когда на середину столовой
вышла какая-то девчонка из нашего класса и громко сказала:
- Не надо его на медосмотр!
- Почему не надо? - спросил отец.
- Что это ещё за "не надо"? Почему это ещё "не надо"? - раздались
голоса.
- Не надо никакого доктора, - снова упрямо повторила какая-то
девчонка из нашего класса, а мне из-за спины ребят не видно, кто
говорит.
- Кто это такая? - спросил я рядом стоящего со мной Маслова.
- Кто это такая? -- удивился Маслов. - Тополева Таня из нашего
класса. - И добавил: - Нет, тебя всё-таки надо на медосмотр. Это же
самая красивая Таня на свете...
- Вот дневник Юрия Иванова, - сказала Таня, подняв в руки мои
зашифрованные воспоминания. - Я, конечно, понимаю, что читать чужие
дневники, тем более зашифрованные, читать в одиночку, а тем более
коллективно не принято, но раз вопрос зашёл об инопланетянстве, тем
более о докторе космонавтов, который должен поставить диагноз Юрию
Иванову, то пусть уж этот диагноз поставит этот дневник. Он нам всё
расскажет об Иванове и поставит ему диагноз лучше всякого доктора.
Сначала он расскажет нам, что Иванов - это вовсе не Иванов на самом
деле, а Баранкин. Ваша фамилия ведь Баранкин? - обратилась она к моему
отцу.
- Да, - подтвердил отец, - моя фамилия Баранкин. Но моему сыну
не нравилась эта фамилия, и он решил учиться под фамилией своей
мамы... Знаете, есть такая книга "Баранкин, будь человеком!". Так
вот, когда мой сын под этой фамилией учился в школе, к нему в той
школе все приставали с одним и тем же вопросом: "Баранкин, будь
человеком, расскажи, как ты превращался в воробья, или бабочку, или
муравья". Поэтому Юра попросил перевести его в другую школу и взял
мамину фамилию.
- Теперь нам понятно, почему он, перед тем как укатать нас в парке
на аттракционах, говорил про муравьев. Помните? "Объём тела самого
крупного муравья измеряется кубическими миллиметрами, а объём
муравьиной кучи вместе с её подземной частью в сотни тысяч раз
превосходит размеры "строителя"...".
- А мне про воробьев объяснял; разве, говорит, это справедливо:
воробьи зимой и летом босиком ходят, а человек... - сказал Сергей
Медов.
- А мне про бабочек рассказывал. "Ты, говорит, Маслов, с Ольгой
Фоминой дружишь?" Я говорю: "Дружу". - "А за сколько километров ты
можешь её присутствие обнаружить?" Я говорю: "Когда вижу, тогда и
обнаруживаю". А он говорит, что вот бабочки друг друга за сорок
километров могут обнаружить.
В эту минуту, когда расшифровалась моя настоящая фамилия, меня
занимало не то, что, она расшифровалась, а то, каким же это самым
непостижимым образом мои воспоминания попали в руки ученицы нашего
класса, ученицы, на которую я совсем не обращал внимания. Пока все
шумели, обсуждая моё однофамилие с Баранкиным, я уставился на Таню
Тополеву и впервые увидел её объёмное, как бы сказать, голографическое
изображение. Таня Тополева действительно была так красива, что
напомнила мне высказывание Дидро, что "красота - это то, что
пробуждает в уме идею соотношения". И ещё математическая мысль о
красоте: в изгибах прекрасных линий всегда можно уловить
математическую закономерность. Вот она откуда, утечка моей самой
сверхсекретной информации, - от той самой красоты, что пробуждает
в уме идею соотношения, от тех изгибов прекрасных линий лица Тани
Тополевой, в которых всегда можно уловить математическую
закономерность. Поэтому я и не заметил эту идею соотношения и не
уловил математическую закономерность, а зря! Зря не заметил!.. Если
бы вовремя заметил, глядишь - и не было бы утечки информации. Но как
и почему рукописи, которые я отдал на хранение Степаниде Васильевне,
оказались у Татьяны Тополевой?! С одной стороны, утечка информации,
с другой стороны, приток стихотворений. И приток, и утечка! За приток
я должен благодарить Тополеву, а за утечку я её должен презирать.
Что же мне делать с Тополевой? Презирать её или благодарить? Сначала
надо всё-таки расшифровать, как она расшифровала зашифрованное? Я
мог бы узнать и сейчас, но по-железному расписанию у меня через
пятнадцать минут было участие в гонках на автомобильных картах, и
я не мог их отменить, но я не мог отменить и расследование, каким
образом рукопись из рук сторожихи тёти Паши попала к Тане Тополевой.
Это можно было сделать, только задержав всех у нас дома часа на три,
но как можно было задержать всех, в том числе и Таню Тополеву у нас
дома? А очень просто и единственным образом.
- Я, к сожалению, сейчас должен уйти, - сказал я. - У меня теперь
от всех вас секретов нет, слушайте меня сейчас, потом поймёте - эта
формула больше недействительна! Слушайте сейчас - поймёте сейчас -
вот сегодняшняя формула взаимного понимания! Читайте сейчас - поймёте
сейчас! И как сказала гражданка Тополева в своих неплохих стихах:
"Идёшь на бой, лицо открой, - вот смелости начало!"
Я вышел из комнаты, ощущая в себе чувство спортивной агрессии,
способности к максимальному напряжению своих психических и физических
возможностей для достижения высоких и наивысших (рекордных)
результатов.
Спустя часа два, когда я взлетел по лестнице на свой этаж, я уже
на лестничной площадке услышал точно такой же знакомый шум, который
некоторое время тому назад я оставил в музыкальном классе нашей школы.
Одним словом, стресс продолжается. Стресс - под ним долгое время
подразумевали отрицательную реакцию организма на раздражитель
(угнетённое состояние, нервный срыв и т.д.), пока автор термина -
американский учёный Г.Селье не разъяснил специально, что стресс может
быть как плохим (дистресс), так и хорошим (эвстресс) - радость,
вдохновение...
Среди присутствующих были почти все под дистрессом, и только на
лице Тани Тополевой был написан ярко выраженный эвстресс. "Она-то
чему радуется?" - подумал я про себя.
Честно говоря, разглядывая из прихожей через стёкла двери столовой
лица одноклассников, я продолжал делать сразу два дела: с одной
стороны, слушал, что говорят обо мне мои одноклассники, с другой
стороны, я продолжал удивляться, как это я, умея произвести в уме,
подобно хорошему математику, извлечение корня девятнадцатой степени
из числа со ста тридцатью тремя цифрами, не могу написать
стихотворение о своём сердце!
- И ругается он словами на каком-то непонятном языке.
- Например? - спросила Таня Тополева.
- Например... - Лена Марченко замялась. - Я не знаю, удобно ли
это произнести вслух? Например, сепактакроу! - сказала она, заливаясь
смехом.
- Сепактакроу - это в переводе с малайского "игра ногой в мяч",
- сказала Таня Тополева.
- Он - человеконенавистник! - закричал Лев Киркинский. - У него
любимая поговорка: "Всех бы вас к пираньям во время отлива!"
- Чудаки вы все, - сказала Таня Тополева. - Всё дело в том, что
во время отлива океана река мелеет. В это время пираньи никого не
трогают, они как бы спят. Наступает прилив, повышается уровень реки,
и в неё уже нельзя входить, гибель неминуема.
- Зато, - крикнул Колесников, - он всё время знает, который час!..
Я вошёл в комнату, и наступила тишина. Все смотрели на меня, как
будто меня действительно подменили инопланетяне. Между прочим, среди
моих одноклассников появились каким-то образом и врач-гипнотизёр,
и даже дядя Петя.
- Вы спросите, спросите его, - заорал Колесников, - сколько сейчас
времени?
- Юра, - спросил меня отец, - который сейчас час?
- Пять часов тридцать минут двадцать три секунды, - ответил я,
не задумываясь.
Все, у кого были часы, посмотрели на циферблаты, а
доктор-гипнотизёр, проверив мои показания, цокнул языком и пожал
плечами.
- Самая трудная задача на свете - это быть в одном месте с этим
фантастическим Ивановым, который оказался вовсе не Ивановым, а
сверхфантастическим Юрием Баранкиным! - сказала Нина Кисина.
- Доверь ему встречу с инопланетянами, он нашу Землю поссорит
со всеми галактиками!
- И пусть он скажет, он т_о_т Баранкин или не т_о_т? - крикнула
Вера Гранина.
- В конце концов, мы все живём, - сказал Лев Киркинский, - и летим
на космическом корабле "Земля", и желательно, чтобы экипаж этого
корабля был бы совместим и во взрослом возрасте, и в детском.
- Нет, пусть он скажет, он т_о_т Баранкин или не т_о_т? - не
унималась Вера Гранина.
- Кстати, это ещё Эйнштейн говорил, - крикнул Маслов, - что любое,
самое великое, открытие стоит меньше и дешевле проявления человеческих
качеств.
Потом Алла Астахова сказала:
- Академика Велихова спросили, что такое современный человек.
И знаете, что он ответил? Что современный человек - это такой человек,
который способен чувствовать ответственность за всё, что происходит
рядом с ним и далеко. А Баранкин - это такой человек, которому
наплевать, что происходит далеко, ему важно, что происходит с ним,
вокруг него и в нём.
- И пусть он скажет, он т_о_т Баранкин или не т_о_т? - не
унималась Вера Гранина.
- Нет, я не т_о_т Баранкин, а э_т_о_т Баранкин!
- А какой э_т_о_т? - продолжала допрашивать меня Кисина.
На такой вопрос я не нашёл нужным отвечать, но за меня ответила
Таня Тополева:
- Я вам могу сказать, какой это Юра Баранкин. По-моему, это самый
фантастический из всех реальных и самый реальный из всех
фантастических! - И ещё она добавила: - Вы знаете, что это за человек?
Вот есть люди, которые испытывают самолёты на всякие перегрузки или
даже катастрофы, а он, а он... - сказала Таня два раза, - а он...
- сказала она даже в третий раз, - себя, вы понимаете, себя на эти
перегрузки и, может быть, на эти катастрофы...
- А ты бы полетела с Баранкиным на выполнение самого трудного
задания? - спросила Нина Кисина.
- Нет, - сказала Таня, - я бы не полетела. Я бы не полетела,
потому что у Баранкина его фантазия сильнее его самого. Мне кажется,
что не он владеет своими фантазиями, а его фантазии владеют им самим.
Я почему-то только при этих словах обратил внимание на то, как
во время моего отсутствия изменилась наша столовая. Вся комната была
в книгах и журналах. Они кипами лежали на столе, на полу. Они походили
на баррикаду, из-за которой вёлся по моей особе огонь отдельными
словами и целыми очередями слов. С обложек книг и журналов на меня
смотрели Павлов, Галилей, Горький, Кеплер, Ломоносов, Станиславский
и так далее. И те слова, что я принимал за жалкие нравоучительные
цитаты, на самом деле были как бы не цитаты, а как бы просто слова
тех учёных и мыслителей, от имени которых они произносились. "Жалко,
что эти ученью и мыслители представлены всего лишь рисунками или
фотографиями, - подумал я, - а то бы они были по эту сторону баррикад,
то есть на моей стороне, на стороне сверхкосмонавта".
- И можешь порвать свои воспоминания и свой бортжурнал. И вообще
перестань терять время на свою сверхожесточённую сверхподготовку к
сверхкосмическим сверхполётам. Я не понимаю, - говорил отец, всё
повышая и повышая голос, - зачем зря терять время? Зачем готовиться
к тому, что никогда не осуществится! Ты никогда не полетишь в космос!
Понятно?
Я первый раз в жизни услышал, как кричит мой отец.
- Нет, полечу! - сказал я тоже громко.
- Нет, не полетишь!
- Это почему же я не полечу? - спросил я ещё громче.
- Потому что, - отчеканил мой отец, - в космос летают только очень
здоровые люди. А ты болен. Ты очень болен! - Это всё он говорил от
себя, не заглядывая в книги.
Если бы я был несерьёзный человек, я бы на такие слова просто
рассмеялся. Нет, обо мне можно сказать всё, но сказать, что я
нездоровый человек?!
- Ты тяжело болен! - продолжал отец. - Тяжело! Очень тяжело!
Сейчас мы тебе поставим диагноз, от которого тебе не поздоровится,
- Он стал рыться в журналах и книгах, нервно повторяя: - Нет, это
не то! И это не то!
"Интересно, - подумал я про себя, - кого это отец ищет на помощь?
Что за консилиум? И так здесь почти весь класс!..".
- Ага! Вот! - сказал отец, беря со стола и разворачивая какой-то
журнал. Потом он надел очки и, поглядывая на меня поверх стёкол,
прочитал следующее: - "Несколько слов о психологической
несовместимости... (Пауза.) В длительную экспедицию исключительно
важно подобрать состав участников так, чтобы им было приятно вместе
жить и работать. Это исключительно важно... (Пауза). Достаточно
вспомнить эпизод из жизни замечательного полярного исследователя
Фритьофа Нансена... (Пауза.) Это был крупнейший учёный, человек
большой души... И исключительного обаяния!.. (Пауза.) Лекция, которую
он однажды прочёл в Эдинбурге, называлась "То, о чём мы не пишем в
книгах". Речь шла о знаменитом дрейфе корабля "Фрам". Нансен
рассказывал о штурмане Иогансене. Это был его большой друг. Вместе
они достигли 86-го градуса северной широты и должны были возвращаться
на материк к Земле Франца-Иосифа. Этот путь у них занял около полутора
лет. Ели они одну моржатину и медвежатину. Упадок сил, казалось был
полный. Но ничто не переносили они с таким трудом, как общество друг
друга. Если раз в неделю они и обращались друг к другу с какими-то
словами, то не иначе, как "господин главный штурман" или "господин
начальник экспедиции". Это на была их прихоть или сварливость
характера... (Пауза.) Это было проявлением закона психологической
не-сов-мес-ти-мос-ти... который воплощал в себе всем своим существом
штурман Иогансен!"
И тут, развивая папину мысль, меня стали то поодиночке, то все
сразу обстреливать такими цитатами на эту тему, что я вынужден был
зажать своими сверхпальцами свои сверхуши.
- Я тоже хочу сказать, - сказала, выглядывая из-за стопки книг,
Нина Кисина, - я хочу сказать, что, как сказал Сервантес, -
пролепетала Нина, лихорадочно перелистывая какую-то книжку, - тогда,
чтобы... м-м-м... для того, чтобы приготовить пирог с яблоками за
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг