ввалились в столовую.
- И все в грязных ботинках?! - закричала в ужасе мама.
- Ребята, снимай ботинки! - сказал Маслов.
- Что здесь происходит? - удивился отец.
- Мало того, что... Сейчас же все уходите, - сказала мама.
- Мы к вам по поводу вашего Юрия, - сказал Маслов.
- Никаких поводов! Уходите сейчас же! Юра пишет стихи и сочиняет
музыку, - отрезала мама.
- Вы извините, но сочинять стихи без таланта и писать музыку,
не имея музыкального слуха, - занятие бесполезное, - сказал Андрей
Кубышев.
- Нет, это вы извините, - налетела на Андрея Кубышева моя мама.
- Наш Юрий не имеет музыкального слуха, вероятно, только потому, что
он не хотел его иметь, и был неталантлив как поэт и тоже, вероятно,
не находил нужды быть таковым!
Вот это ответ! Вполне согласен со словами моей мамы. И я тут же
мысленно издал приказ самому себе: "Иванову Ю.Е. в самый кратчайший
срок стать талантливым, и всё! И точка! И никаких вариантов!.."
- А вы знаете, что он только что сорвал урок пения? - спросил
мою маму Виктор Маслов. - Сорвал со своим так называемым музыкальным
слухом и поэтическим талантом. Сорвал урок музыки и довёл до
сердечного приступа нашу любимую учительницу!..
И после этих слов весь класс хором в один голос произнёс на весь
дом:
- Мы пришли заявить вам официально, что всё! Что хватит! Что
довольно! Что наше терпение лопнуло!
- Раньше вы нападали на моего сына всем классом в школе, а теперь
в его доме! Уходите! - сказала мама.
- Не уходите! Надевайте ботинки и не уходите! - крикнул отец.
- Ах, так?! Тогда или я, или... эти... как их!.. - сказала мама.
- Или?! Сегодня будет или! Проходите в мою комнату! Все проходите!
- сказал отец, - Ты собралась уходить?.. Сегодня твоя помощь в
кавычках, - подчеркнул отец голосом слова "помощь в кавычках", - может
только помешать твоему сыну.
Отец с матерью спорили ещё некоторое время, пока мамин голос не
произнёс решительно:
- Ваше счастье, что я ухожу!
- После этого входная дверь оглушительно хлопнула.
Я слышал, как все ребята, стуча ботинками, всем классом ввалились
в комнату отца, забрав с собой музейные стулья из столовой, на которых
никто не сидел. Стулья были в чехлах.
- Снять чехлы! - скомандовал отец.
- А ты, Иванов, тоже заходи, - сказал Маслов, - у нас от тебя
секретов нет, это у тебя есть от нас секреты!
Он постучал в дверь моей комнаты и подождал.
Я сидел за пианино и смотрел левым глазом на белые и черные
клавиши. Пианино прекрасно звучало и без музыки: субконтроктава,
контроктава, большая октава, малая октава, первая октава, вторая
октава, третья октава, четвёртая октава, пятая октава. Правым глазом
я смотрел на гриф гитары, повторяя про себя инструкцию: "Чтобы
настроить инструмент, нужно взять камертон, который издаёт звук "ля"
первой октавы. Этому звуку соответствует звук первой (самой тонкой)
струны гитары, прижатой на седьмом ладу; тогда открытая (неприжатая)
она даст звук "ре". Вторая струна, прижатая на третьем ладу, должна
звучать, как первая открытая..." Я хотел ударить по клавишам, но отец
из своей комнаты крикнул голосом гипнотизёра:
- Выходи!
- Конечно, выйду, только подождите три минуты, - сказал я,
открывая дверь.
- Почему три минуты? - спросил Маслов.
Мне не хотелось при одноклассниках заниматься не подчиняющейся
мне музыкой.
- Потому что я сейчас должен натирать три минуты полы, - ответил я.
Так как и дома и в классе знали, что спорить со мной бесполезно,
то никто, даже отец, не возразил мне ни слова. А я вернулся в свою
комнату, надел на ноги две щётки, включил магнитофон с плёнкой и
заскользил по полу. Повторяя за певцом слова песни, я выделывал всякие
танцевальные движения под видом натирания пола. Сгрудившиеся у двери
ребята смотрели на меня и бросали всякие реплики.
- А Иванов не натирает, а, по-моему, танцует.
- И поёт...
- Сорвал урок пения и поёт!
- Голованова и Гранина, запишите это тоже в симптомы: вдруг запел
и затанцевал.
Три минуты прошло. Усилив немного эмоциональную сторону своей
природы с помощью танца, я снял с ног щётки, выключил магнитофон и
в сопровождении ребят из нашего класса прошёл в папину комнату.
Мне было очень неприятно, что сначала никто не решался начать
разговор. Трусы ничтожные. Ченеземпры! Сидят на стульях хором! Мнутся!
Ну, кто самый смелый? Начинай! Я думал, что первым по злобе начнёт,
конечно, Маслов! Но первой говорить неожиданно для меня начала
Голованова.
- Евгений Александрович, - сказала она, - я скажу сразу без всяких
предисловий и дипломатии. Может, это не совсем дипломатично и даже
жестоко и даже безжалостно... Вы ведь отец Иванова... Раньше мы
думали, что у Юрия просто сложный характер. Потом мы думали, что ваш
сын Юрий... В общем, у нас было несколько версий... Целый месяц
думали, обсуждали... У нас и протокол есть... Слушали... "О Юрии
Иванове"... Постановили... последнюю версию считать правдоподобной.
Единогласно!.. То есть почти единогласно... Двое воздержались...
А один человек против... Ваня Зайцев против... Зайцев против последней
версии и против предпоследней версии. Зайцев, встань!
Зайцев встал и сказал:
- Последняя версия - это вообще бред, а предпоследняя- это бред
сумасшедшего. Предпоследняя - это с больной головы на здоровую.
- Да мы и сами, - сказала Вера Гранина, - от предпоследней версии
отказались. Я вам просто хочу рассказать, как мы дошли до
предпоследней. Говорить неудобно, но я скажу. Мы сидели и думали про
диагноз... Вы нас, конечно, извините за диагноз... У нас я и Люда,
мы с медицинским уклоном, мы говорим, в общем... Люда, говори, что
ты говорила...
- Я скажу вам прямо, как будущий врач, - сказала Люда Голованова.
- Я давно наблюдала за вашим сыном с научной точки зрения. Я даже
"Историю болезни Ю.Иванова" завела для практики, конечно... Вот
симптомы...
- Так, - сказал отец, - и какой же диагноз?
А Люда продолжала:
- ...записаны. Вот раздражение эндогенного и реактивного
характера, плюс неожиданные разрешения аффектов, плюс бормотание и
выкрикивание отдельных несуществующих ни на каком языке слов, вроде:
"пураближ", "ченеземпр", "чедоземпр" и так далее и тому подобное,
в итоге получился... чок...
- Какой чок? - переспросил отец.
- Ну, что он чокнутый... извините, конечно... а по-научному...
псих...
- С приветом, в общем! - сказал кто-то из ребят за моей спиной.
- А вы в детстве не болели нервными болезнями? - спросила Вера
моего отца.
- Нет, - сказал отец, печально глядя на меня.
- А ваш Юрий не болел?
- При мне не болел, - сказал отец, - но я часто и надолго уезжал
в командировки... Я фининспектор... Может, он без меня болел?
- Иванов, - спросила меня Люда Голованова, - ты в детстве не болел
детскими болезнями?
- Я никогда ничем не болел, - сказал я.
- Это тоже симптом, - сказала Голованова. - Они всегда говорят,
что они вполне здоровы....
- Кто они? - спросил отец Голованову.
- Ну они... - ответила Голованова.
- А я с этим диагнозом был тогда не согласен! - сказал вдруг
Зайцев. - И сейчас тоже. По-моему, Иванов никакой не псих, а
обыкновенный, рядовой гений... Он мне хоть и враг, я всё равно так
про него скажу: он со мной три раза дрался...
- Четыре, - поправил я Зайцева.
- Четыре, - согласился Зайцев. - Три раза из-за того, что я
прикоснулся к его портфелю, и один раз - из-за книги - я хотел
посмотреть картинки в книге "Кукла госпожи Барк"... И всё-таки мне
кажется, что Иванов - это самобытная и даже выдающаяся железная
личность, просто незаурядный тип...
- Именно тип! - крикнула Гранина.
"А этот Зайцев в людях разбирается!.. - подумал я. - Не то что
другие".
- Да он же противный! - сказала Филимонова.
- Ну и что? - ответил Зайцев. - Бывают приятные незаурядные
личности, а Иванов - неприятный.
- Ты говори по существу его поступков, - сказал Маслов.
- Я и по существу скажу... Атомы железа-57, как известно,
существуют в двух видах. Есть возбуждённые, радиоактивные атомы,
испускающие гамма-лучи, и есть обычные атомы железа, невозбуждённые.
Так вот, Иванов, по-моему, возбуждённый и активный человек.
- Это ты точно сказал, - согласился Маслов. - Только ивановская
возбуждённость и активность слишком дорого всем обходится.
- Потому что у Юрия Иванова в голове произошёл информационный
взрыв. К сожалению, этот взрыв оказался неуправляемым. Поэтому
оказалось столько раненых этим взрывом, - сказал Зайцев.
Все зашумели. Даже кто именно и что именно говорил, нельзя было
разобрать. Слышалось только: "У него в голове произошёл информационный
взрыв. И из него это осколки вылетают...", "Взрыв!.. А ты слышал этот
взрыв?..", "Слышал!.. А в нас вот уже третью неделю осколки информации
летят...", "А это что - все раненые?! Раненые - здоровые!".
- Пострадавшие от информационного взрыва в голове Иванова,
высказывайтесь!
- Он мне сказал: "Ты когда на меня смотришь, у тебя глаза какие-то
большие становятся. Ты щитовидку, говорит, проверь".
- Он жестокий к людям... У него любимая поговорка: "Всех бы вас
к пираньям во время отлива!"
- И ругается на каком-то непонятном языке.
- Высокомерный...
- Просто зазнайка, - сказала Лена Марченко. - Воображает, что
он один всё знает, а другие ничего не знают. Строит из себя
сверхчеловека...
- Глупости всё это, - сказала Голованова, обращаясь к моему отцу.
- Последний диагноз наш такой: Юрий Иванов - не Юрий Иванов, одним
словом, ваш сын - не ваш сын.
- А кто же он? - спросил отец.
- Он инопланетянин... Вашего сына они похитили, а вместо него
подослали двойника вашего сына! Может быть, у этих наших братьев по
разуму, с одной стороны, так высоко развита техника, что они могут
создавать двойника человека, а с другой стороны, эти братья, может,
не такие уж братья и уж не по такому разуму, если судить по Юрию
Иванову, то есть, я имею в виду не его разум, а его поведение, а
может, у них на планете все себя так ведут!.. Поэтому мы, - сказала
Голованова, - предлагаем устроить завтра же Юрию медицинскую
экспертизу!.. Если вы, конечно, не возражаете... У Веры папа
профессор-психолог, он с космонавтами занимается... Мы уже с ним
договорились, сделаем ему все анализы - крови, ну и всякие другие,
которые нам всё разъяснят!
- Я не возражаю против экспертизы, - сказал отец, - но он, мой
сын, уже одного гипнотизёра усыпил, поэтому я боюсь, как бы он с
врачом космонавтов что-нибудь не сотворил.
- А ты, Иванов, не против экспертизы?
- Хоть две! - сказал я громко и даже обрадованно. Лучшего подарка,
чем экспертиза, мне никто не мог придумать. Тем более, что мне уже
было пора и самому пройти психологический практикум у хорошего
профессора. Кстати, под хорошим предлогом пройти тренировочку. А я-то
думал, как мне попасть к профессору, который с космонавтами
занимается, а тут он мне сам, можно сказать, в руки лезет.
- Значит, завтра, - сказала Голованова. - Тут у меня записано.
- Только имейте в виду, что у меня завтра от пятнадцати ноль-ноль
до шестнадцати ноль-ноль будет... В общем я буду занят.
После этой фразы отец, ребята и все девчонки как-то по-особенному
переглянулись, пошептались между собой, пошептались потом с моим
отцом. А Голованова сказала:
- Хорошо, Иванов, хорошо. У профессора как раз приём кончается
в четыре, так что ты, Иванов, после четырёх - прямо к врачу.
- Только ты, Иванов, дай... Юрий! - сказал отец низким голосом,
- только ты дай в присутствии всех ребят честное слово, что ты
придёшь!
- Честное слово, - сказал я.
- Запиши адрес поликлиники, - сказала Голованова. - Улица...
Но адрес поликлиники узнать в эту минуту мне не удалось. Голос
Головановой покрыл оглушительный взрыв и звон разбитого стекла,
раздавшийся где-то в районе кухни. Все вздрогнули, как по команде...
кроме меня, конечно. Через секунду там же раздался второй взрыв. И
все вздрогнули ещё раз. Я продолжал сидеть совершенно спокойно, только
сердце у меня чуть-чуть заныло от нехорошего предчувствия. Вскочив
со стула, отец поспешно выскочил из комнаты. Ребята все как
сумасшедшие опрометью бросились вслед за отцом. Самым последним
поднялся я и неторопливо проследовал на кухню.
Наша белоснежная, как операционная палата, кухня представляла
собой страшное зрелище. Потолок, стены и все шкафы были заляпаны
красными пятнами. А возле больших, стоящих на газовой плите бутылей
в луже на полу плавали раздавленные ягоды чёрной смородины и осколки
стекла. Посредине кухни валялось горлышко бутылки, закупоренное
притёртой пробкой.
- Что, что здесь произошло? - закричал отец, хватаясь за голову.
- Мама готовила витамины на зиму, - сказал я. - И если бы кто-то
не поставил бутыли к газовой горелке, ничего бы не случилось. А
теплота дала брожение... - добавил я.
- А почему, почему, - снова закричал отец, - все эти взрывы,
подрывы происходят в моём доме?
Я промолчал. Моё дело было объяснить причину события, а не мотивы
поступков, породивших явление, хотя взрывы и должны были тренировать
мою нервную систему на невздрагиваемость при внезапно возникающих
взрывах.
- В моём доме делают взрывы, неизвестно кто ставит бутыли к
газовой горелке! - Отец опустился на табуретку и замычал, как от
зубной боли.
- Ну, - сказала Голованова в коридоре ребятам, - теперь вам
понятно, до чего доводят человека всякие эти сикимбрасы и чебуреки?
В коридоре раздался громкий ропот.
- Ребята! - отец вскочил с табуретки. - Дорогие ребята! А нельзя
ли нам устроить этому моему сыну экспертизу сегодня же! Сейчас же!
Сию же минуту!
- Я сейчас позвоню папе в поликлинику! - отозвалась Вера Гранина,
и они вместе с отцом вышли из кухни в столовую.
Девчонки стали потихонечку прибираться в кухне. Кто-то из ребят
попробовал ягоды и сказал: "А вкусно!" Кто-то сказал: "Стали бы
делать, если бы невкусно!" Но на всё это я не обращал никакого
внимания. Я стоял и смотрел опасности в лицо, опасности, которая
грозила мне, если мне может вообще грозить какая-нибудь опасность.
"А хорошо, - подумал я, - если бы профессор признал во мне что-нибудь
такое... А потом бы мой портрет в газете "Известия" - бац! "В связи
с благополучным приземлением и в связи с благополучным установлением
контактов..." Мы, конечно, с моей командой после рейса на Юпитер
отдыхаем в том самом отдельном домике, в котором отдыхает
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг