соты, как черный сокол. Свет разгорался все ярче, там, впереди было спрятано
в тумане ослепительное солнце. - Ну, что же ты?
- Цель наша, товарищи, - все еще говорил оратор.
- Всунь, - сцепив зубы, процедила Клава, и тут она заметила в неподвиж-
ности света мерную пульсацию, которая выдавала жизнь. "Жизнь", - подумала
Клава, - "это надежда. Жизнь - это куколка смерти". И она резко повернула
линию полета, чтобы пройти выше источника света, над хребтом застывшей маши-
ны.
- В том, чтобы нанести решительный удар! - вскрикнул оратор, ударив ку-
лаком по столу.
Небо раскололось за спиной Клавы, наотмашь хлестнув ветвящимся огнем по
спине покорно склонившейся земли. Земля взревела.
- Удар, который сломит наших врагов раз и навсегда! - вопил человек в
сверкающем пенсне, задрав голову к потолку. Свет стекол ослепил Клаву, боль
была такой, словно ей воткнули гвозди в глаза.
- Клох! Клох! Клох! - заклекотала она, проносясь над бронепоездом, серд-
це которого начало бить чаще, и в биении том было море ярости, Гнев Божий.
- Мы не остановимся ни перед чем, мы сметем их с лица земли! - неистово
визжал козлобородый, уткнув большие пальца, как копыта, в стол. - Их нужно
уничтожить!
- Клох! - плюнула кровью Клава, улетая в сторону, где почувствовала ше-
лест и поднимающуюся в ноги росистую прохладу зеленой ржи.
- Насмерть! - вопил оратор. - Вот требование насущного момента! Наш ло-
зунг - бить насмерть!
С грохотом бронепоезд сошел с рельс и двинулся за Клавой, зигзагами ле-
тящей низко над рожью. С башни на втором вагоне хрипло заколотил пулемет.
Упершись босыми ногами в раскаленное нутро машины, братья Рагозины рванули
насосные колеса, дико хохоча от томления по настоящему труду. "Товарищ
Свердлов" брал разгон.
- Очень вегно, товагищ Свегдлов! - крикнул с места лысоватый человек в
расстегнутом пиджаке, которого Клава еще не знала. - Именно насмегть!
Бронепоезд шел на выпускаемом под себя огне, непрерывно ускоряясь.
- Степа! - жадно гаркнул Матвей Рагозин, напрягая узлы мышц. - Поддай!
- Эх! - взвыл Степан, дернувшись и налегая на колесо.
- Поддай, Степа!
- Эх! - ухнул Степан. - Крути, Матя!
Клава летела изо всех сил.
- Смерть врагам мирового пролетариата! - вздел руки над столом человек в
огненном пенсне. - Когда судьба всего человечества в опасности, не время
разбираться, по какой причине отдельная личность стала по другую сторону
баррикад!
Бронепоезд достиг бешеной скорости, и Клава уже не слышала его звука,
только радиальное биение атомного сердца, проходящего пространство еще стре-
мительнее, как свет. Все внутри у Клавы болело от ужасного антигравитацион-
ного напряжения.
- Революция - это лавина! - стукнул пальцами в стол Свердлов. - Она
должна быть беспощадной!
Клава крутнулась и затрепетала в вихре печной волны, гонимой бронепоез-
дом впереди себя. Она увидела сжигающие душу глаза за ослепительными стекла-
ми пенсне, пронизывающие материю мирового сознания великой, сверхнаучной
мудростью, и этого ей было достаточно.
- Клох, - нанесла удар Клава, и все, что только оставалось у нее живого
внутри, вложила она в этот решающий удар.
Человек в слепящем пенсне повалился грудью на стол. Кровь изо рта его
выплеснулась, забрызгав лежащие вокруг бумаги, руки и лица членов ВЦИК. Под
ударом одеревеневшей головы пенсне разбилось на мелкие осколки.
- Сгоело сегце Якова, - с тяжелой скорбью произнес Ленин.
Здание вздрогнуло от далекого титанического взрыва, зазвенели окна. Над
ржаными полями, где-то на востоке, вспыхнуло рукотворное солнце, погубив в
себе скорую победу коммунизма по всей земле. Никто не видел его в опустошен-
ном голодом и войнами краю, только собакоголовый Петька, оскаливший из ржа-
ных стеблей окровавленную свою пасть, да еще мертвый Трифон Аз, при падении
с дрезины сломавший себе шею. Даже Клава не видела созданного ею солнца, по-
тому что безграничный свет погрузил ее во тьму.
Там, во тьме, Клавы долго не было, а потом она увидела, как убитое тело
Якова Свердлова несли по улицам Москвы. Она присутствовала в толпе, но никак
не могла понять, снится это ей, или она сама кому-то снится. Никто не играл
похоронный марш. Толпа медленно следовала за гробом. Шел мелкий дождь. Гроб
несли на руках. Было темно и печально, так что хотелось плакать. Покойный
лежал в гробу вытянувшись, кожа его была бледна до серости, острая бородка
задрана вверх, клох был так прочен, что врачам не удалось сложить руки мерт-
вого Якова на груди. Клава смотрела на спящие, сомкнутые веки умершего, под
которыми, как она знала, была только кровь, потому что клох ведь входит в
человека через глаза, вместе с осколками стеклышек пенсне, клох разбивает
глаза, как с силой брошенные об стену сливы. Я снюсь ему, поняла Клава, вот
кто спит и видит сон. Глядя на умершего, она вспоминала о силе, какой наде-
лен был этот худой человек, и ей не верилось, что он может быть мертв. Потом
начался похоронный митинг. На митинге выступал тот самый лысоватый мужчина в
расстегнутом пиджаке, он снял с головы кепку, хотя был дождь, и смял ее в
кулаке. "Ленин", - сказал ей стоявший рядом пожилой прокуренный рабочий.
Ленин стоял на дощатой трибуне, собранной возле гроба. Он начал гово-
рить, и поднял руку со смятой кепкой. Клава смотрела на Ленина, не слушая и
не понимая его слов. Говоря, Ленин по-птичьему склонял голову набок и всмат-
ривался в молчащую толпу. Глаза его вдруг уперлись в смертельно бледное лицо
Клавы. Она испугалась, что Ленин сейчас узнает в ней убийцу своего друга, и
вот этот самый пожилой рабочий придушит Клаву по приказу вождя своей узлова-
той рукой. Но Ленин только смотрел на Клаву, лукаво, с прищуром, даже
по-доброму, и от этого взгляда Клаве стало невыносимо страшно, она поняла,
что Ленин знает о ней еще больше, чем все ее преступления, он знает о ней
то, чего не знает о себе она сама. Лукавые глаза Ленина наводили на нее
ужас. Пусть бы делал с нею что угодно, только не смотрел бы так. Только бы
перестал смотреть. Клава икнула от ужаса, приготовившись вырвать и повалить-
ся в обморок. Ленин взмахнул рукой со скомканной в ней кепкой и стал подни-
маться вверх, будто стоял на лифте, на несколько метров поднялся он сквозь
морось дождя над застывшей в оцепенении толпой.
- Яков Свегдлов умег, но дело его будет жить вечно! - крикнул он из дым-
ки сыпящихся капель. Вся фигура его объята была тонким, едва различимым
электрическим сиянием. - Ибо сила наша вечна! Да здгаствует советская
власть!
Все видели, что сила большевиков действительно вечна, несмотря на то,
что Яков Свердлов умер. Ведь Ленин стоял высоко над землей, прямо на возду-
хе. Он картаво выкрикивал с высоты еще какие-то ужасные слова, но Клава уже
не понимала их, потому что ее тяжело вырвало, будто камнями, и повалило в
непроходимый обморок.
Очнулась она оттого, что призрак Петьки лизал ее омертвевшее лицо влаж-
ным теплым языком. Петька отыскал безжизненное тельце Клавы во ржи, на боль-
шом расстоянии от места взрыва "Товарища Свердлова", вид у девочки был такой
слабый и несчастный, что Петька даже не стал ее насиловать, а стал сторо-
жить. Если Клава умрет, думал он, я ее съем. Если Клава оживет, думал он, я
буду продолжать любить ее.
Со стороны истлевшего белогвардейского состава приходили призраки, сос-
тавленные сплошь из костей, но непохожие на человеческие скелеты, и смотрели
на Петьку из высокой ржи непонятно чем, потому что даже черепов на них не
было. Петька знал, что призраки не могут видеть его, не имея глаз, однако
они определенно понимали, где он есть, и это раздражало Петьку, он слышал,
как костяки с шелестом поволокли в стеблях неудобно вывернутое тело Трифона,
и боялся, что у него хотят отнять Клаву. На второй день ее нашли вороны и
стали кружить над Петькиной головой, отвратительно каркая, каждая из них ду-
мала поклевать у Клавы глаза. Больше всего на свете любил теперь Петька эти
глаза, похожие на броши из темных драгоценных камней, в поисках их страшно-
го, упертого, сводящего с ума взгляда он раздвигал Клаве пальцами веки, но
глаз не было там, одна белая яичная слизь, и это приводило Петьку в такое
мучительное бешенство, что он рыл почву и дико выл на протекающие в высоте
облака.
К исходу второго дня пришли две полумертвые старухи из сожженной некогда
бронепоездом деревни, кожа их почернела и ссохлась от смерти, которая навеки
поселилась в старухах, избрав их своим средством передвижения, глаза уже по-
белели, но старухи ходили по земле и шептали что-то хриплыми, ветряными го-
лосами. Иногда какая-нибудь из них вовсе обмирала, переставала дышать, даже
члены заходились в скупой агонии, но после понемногу старуху отпускало, хотя
жизнь уже никогда по-настоящему не могла вернуться в ее усохшее тело. Петька
понял из травяного шепота старух, что они хотят заколдовать его и сожрать
Клаву. Все хотели сожрать Клаву, даже он сам хотел. Потому Петька с ревущим
лаем сделал выпад в сторону старух, одна из них принялась креститься, но на-
выворот, вторая же стояла спокойно и только бессмысленно улыбалась беззубым
морщинистым ртом. Петька не стал рвать старух на части. Он понял, что они
старые и едят одну недозревшую рожь.
Когда Клава очнулась, старухи все еще были поблизости, их шепот переме-
шивался с тихим шелестом нарушаемой ими ржи. Петька, увидев снова глаза Кла-
вы, радостно заскулил и даже однократно звонко гавкнул. Клава долго лежала,
глядя, но не шевелясь. Потом она попыталась улыбнуться, однако вышло очень
жалостно. Петька подумал, что Клава ведь давно ничего не ела и бросился ло-
вить во ржи мышей. Пока его не было, возвратились старухи и сели возле Кла-
вы, гладя ее живое тело своими сухими руками, вспоминая так о собственных
внучках, давно сгнивших в земле. Одна из старух даже нашла во впалой сухости
глаз немного пересоленных слез, чтобы капнуть ими на платье Клавы.
- Что ты плачешь, бабушка? - тихо спросила ее Клава, глядя себе в небо.
- Жизни человеческой жалко, что земля съела, - шепнула другая старуха,
которая не плакала, а у плакавшей не было уже сил говорить.
Клава ничего не ответила, потому что не могла понять, куда ей теперь ид-
ти, если все небо открыто для ее ступней. Там, где она лежала, было тепло,
ползали маленькие насекомые, и кузнечики мирно скрипели во ржи. От запаха
медленно качающихся под ветерком стеблей Клаву клонило в сон. Ей захотелось
навсегда остаться здесь и истлеть, как веточка, постепенно, безо всякой бо-
ли, утрачивая ощущение себя.
- Змей железный улетел, - продолжала старуха. - Теперь не вернется, по-
тому что живых никого не осталось. Змей железный души ел, мертвецов ему не
надо.
- Церковь быть должна, - вдруг слабо проговорила Клава, поняв нечто су-
щественное. - С колокольней.
- Церковь нашу большевики сожгли, - ответила старуха. - Прошлым летом.
Да и где теперь сыщешь церковь-то. Теперь каждый сам по себе Богу молится.
Как звать тебя, девочка?
- Клавой. А ту церковь нельзя сжечь. Она каменная.
- Каменная? Каменных тут отродясь не стояло. Разве за речкой, на Песков-
цах. Так это далеко.
- Пусть далеко, - согласилась Клава. - Я все равно дойду.
- Ишь ты, - всхлипнула вторая старуха. - Какая набожная.
- Каменную церковь из пушки расстрелять могли, - прошамкала первая. -
Нынче Бога не жалеют. А ты, Клавдия, видно, городская?
- Городская, - ответила Клава, ерзнув о землю. - В Москве жила.
- Москва! Из нее, проклятой, зараза и выползла, - закрестилась старуха,
да опять как-то навыворот. - Там их власть татарская сидит. Да сказывают,
скоро не станет их больше. Сказывают, из Сибири дед Колчак идет, он их всех
покончит. Дед Колчак, он из самой земли вышел, ростом он выше дерева. А зо-
вут его и не так вовсе, имени настоящего его никто не знает, а прозвали так
за то слово вещее, что ангел ему нашептал. Как выйдет он из лесу, посохом в
землю стукнет, бородой тряхнет, да как крикнет, - а голос у него вещий,
громче грома, - "Кол-чак! Кол-чак!", так красные все мертвые и валятся, ты-
сячи и тысячи, а он снова - стукнет посохом, да как крикнет: "Кол-чак!
Кол-чак!" Всем им от него погибель. Сказывают, слово то заветное дуб-гора
ему листьями вышелестел, столько горя стало в земле русской, что и дерево
разжалобилось, желудями, как слезами, посыпало. Теперь дед армию собрал ве-
ликую, со всей Сибирской земли, скоро он к Москве придет и большевиков как
белок переворожит. Сказывают, он уже и теперь там под Москвою ходит, неслыш-
ный да невидимый, как снежный дед, страх на Советскую власть наводит.
- Ох, - скрипнула вторая старуха, - дай-то Господи извести иродов.
- Все кругом перемерло, - вздохнула первая. - Третьего дня по реке трупы
плыли, сплошь одни мертвые тела. Куда поплыли, леший их пойми.
- К Колчаку и поплыли, - предположила вторая старуха. - К нему, заступ-
нику, вся мертвая сила теперь собирается.
- Побоище, видно, было, - произнесла Клава.
- Да с голоду попухли, - завозилась первая старуха. - Мы вот зелень жу-
ем, а у иных и того нету. Солнце выпекло. За речкой, там, сказывают, больше-
вики всю скотину угнали, а народ там жил жирный, к зеленому корму непривыч-
ный, ты туда, внучка, не ходила б, а то, неровен час, съедят, прости Госпо-
ди. Вот, баба тут одна все шаталась, из Николаевки, так ту и съели, истинный
крест. Видела я: лежит она на том бережку-то, на песке, а возле мужик зареч-
ный сидит, сперва я думала про срамное, баба-то вдовая, извелась от соку, ну
и пристала к чужому, а потом пригляделась - а у ей ног нету!
- Ох, батюшки, - покрестилась вторая баба.
- А мужик тот был весь искровавленный, - добавила первая. - Отожрал бабе
ноги, кощей.
Клава встала и пошла рожью на звук Петькиной охоты, не попрощавшись даже
со старухами. Сердцу ее было отчего-то больно, когда она видела ясную, све-
тящуюся голубизну неба, построенного над ней на огромную высоту. В уплываю-
щих облаках чудилась Клаве какая-то убийственная тоска, свобода ветра каза-
лась жуткой, будто вымывала жизнь из волос. Вокруг Клавы была пропасть обру-
шившегося времени, которое больше не начнет идти.
Она нашла реку, по ней действительно плыли стадами трупы, словно пытаясь
хоть под личиной смерти настичь невозвратимое прошлое. Клава перешла воду по
их холодным, толкающимся телам. Легкости хватало теперь только на то, чтобы
не тонуть, летать она уже не могла, что-то веселое, воздушное, что заставля-
ло Клаву прыгать на заснеженной улице, вспыхнуло и сгорело дотла в лучах
атомного солнца. Клава шла неспешно, непрерывно видя во всем страшную веч-
ность остановившегося времени. Мышиная кровь не высыхала у нее на губах. И
Клава чувствовала во рту ее теплый, солоноватый вкус. Петька форсировал реку
вплавь. На том берегу даже воздух был иным, теплее и слаще, наверное потому,
что тут в траве росли какие-нибудь маленькие сладкопахнущие цветы. По белому
прибрежному песку Клава дошла до колющей ноги травы, жестко выходящей сперва
прямо из песка, а потом и из глинистой почвы, по которой все бежали и бежали
куда-то муравьи. У берега росли две ивы, почти у самой воды над песком лета-
ли стрекозы, то и дело застывавшие на месте для осторожного наблюдения за
Клавой, в их стершихся взглядах Клава не чувствовала враждебности, одну сон-
ливую негу.
Недалеко от реки шла дорога, твердая и пыльная, сбитая колесами телег и
копытами коров, она теперь потихоньку зарастала робким быльем, и от этого
запустения по дороге приятно было идти. Вела она прямо на восток, и восточ-
ный ветер упорно давил Клаве в лицо клеверным запахом лугового простора.
Дальше была сожженная деревня, угольные избы в которой обвалились от иссуша-
ющей болезни пожара, вокруг изб выгорела даже трава, и яблони превратились в
одни черные скелеты деревьев. Клава напилась посреди сожженной деревни из
колодца, громко заскрипевшего в сверчковой тишине, и тишина стала от этого
скрипа еще гуще, еще сверчковей. Дальше дорога повилась в луга, Клава с
Петькой долго шли по ней, пока солнце не сползло с высоты куда-то в сторону
и косо спроецировало свои лучи сквозь облака, тогда только путники увидели
блеснувшую в траве воду лугового озера, а за ним - погрузшие в землю избы,
крытые соломой, березовую рощицу на берегу, деревянный мосток, на котором
загорелый белобрысый мальчишка в закатанных до колен штанах удил вымершую
рыбу, будто прямо из неба, потому что холодные облака так точно отражались в
озерной воде, что иногда казалось: мальчик перевернут вниз головой вместе с
березами.
Это и была Озеринка, деревня людоедов.
Собственно, то была уже вовсе не деревня, а скорее коммуна, потому что
жители ее понабрели из разных мест и направлений, в основном то были вдовые
бабы и покалеченные на войне мужики, у кого недоставало руки, у кого - ноги,
а у кого голова моталась из стороны в сторону, как у старого лошака. Сами
себя они называли обрубками. Обрубки не смогли расползтись на заработки, и
когда летом минувшего года космический зной убил на сотни миль вокруг все
посевы, а продотряды угнали весь скот, они зарылись в землю и ели червей, а
когда черви кончились и земля обрушилась без их вентилирующего рытья, обруб-
ки полезли под воду, в озеро, вылавливая рыбу просто руками, потому что и
рыба тогда одурела от жары и не могла плыть, она лишь тупо стояла у дна, на-
деясь, что ее не отыщут. К зиме стало и вовсе худо: ничего живого не оста-
лось больше в здешних краях. Так обрубки победили самого Бога, искоренив все
его бывшие в наличии творения, самый думающий из обрубков, пришлый человек
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг